Джон Коннолли - Все мертвые обретут покой
— Потому что хочу знать, зачем ты сюда вернулся. Если часть слухов верна, мне хотелось бы выяснить, кем ты теперь стал, — Коул с трудом проглотил подступивший к горлу ком, и мне стало жаль его, потому что ему придется задавать вопросы, к которым у него не лежала душа. Даже имей я ответы на часть из них, я совсем не уверен, что мне захотелось бы их озвучить. Думаю, и Уолтеру не доставило бы радости их услышать. За окном стемнело. Детские голоса смолкли, и в наступившей тишине слова Уолта прозвучали вступлением, не сулившим ничего хорошего.
— Говорят, ты нашел того, кто это сделал, — теперь тон его обрел твердость: Коул собрался с духом, чтобы сказать все, что ему необходимо было сказать. — И еще ходит слух, что ты его убил. Это правда?
Прошлое прочно держало меня в своих силках. Иногда оно давало мне немножко свободы, распуская путы, но затем снова туго затягивало петлю. В городе на каждом шагу мне встречались напоминания о том, что я потерял. О прошлом говорили любимые рестораны, книжные магазины, тенистые парки; воспоминания будили даже сердечки, вырезанные на крышке стола. Прошлое крепко держало меня, не желая допустить даже мгновенного забвения, как будто считая его предательством памяти тех, кого уже не вернуть. Как с ледяной горы соскальзывал я из настоящего в прошлое, к тому, что обратилось в ничто безвозвратно.
Вот и снова вопрос Уолтера отбросил меня назад, в конец апреля, и я мысленно оказался в Новом Орлеане. К тому времени с момента смерти Сьюзен и Дженни прошло четыре месяца.
* * *Вулрич сидел в открытом павильоне французского кафе у самой стены, рядом с автоматом, продающим жевательную резинку. Перед ним на столике дымилась чашка кофе с молоком, а рядом стояла тарелка с горячими пончиками, посыпанными сахарной пудрой. Мимо бело-зеленого павильона живой поток тек в сторону собора или в направлении площади Джексона.
Его дешевый рыжевато-коричневый костюм видал виды, шелковый галстук выцвел и вытянулся. Вулрич носил его приспущенным, не прикрывая верхнюю пуговицу сорочки. Пол вокруг него и видимая часть зеленого пластмассового стула, на котором он сидел, были засыпаны сахарной пудрой.
В местном отделении ФБР на Пойдрас-стрит, 1250 Вулрич занимал должность помощника начальника. Из десятков людей, с кем меня связывало полицейское прошлое, мало кто остался мне близок. К этому ограниченному кругу принадлежал и Вулрич. А среди тех считанных федералов, с кем мне приходилось иметь дело, он был единственным не вызывавшим у меня раздражения. А еще он был моим другом. Вулрич находился рядом в страшные дни после убийства, не задавая вопросов, ни на минуту не сомневаясь во мне. Помню его, промокшего до нитки, стоящим у могилы, и капли воды, стекающие с полей большой мягкой шляпы. В скором времени Вулрича перевели в Новый Орлеан на повышение, оценив работу в трех других отделениях и способность удержаться на плаву среди бурных водоворотов и подводных течений, отличающих жизнь отделения ФБР в Нижнем Манхэттене.
Он прошел через болезненный развод. Брак распался около двенадцати лет назад. Жена вернула себе девичью фамилию, вновь став Карен Скотт, и жила теперь в Майами с художником по интерьерам, за которого недавно вышла замуж. По словам Вулрича, его единственная дочь Лиза стала членом какой-то религиозной группы в Мексике. Она также носила фамилию Скотт — тут уж определенно мамочка постаралась. Лизе исполнилось восемнадцать. Ее жизнь мало заботила Карен, а тем более ее нового мужа. А вот Вулрич не был равнодушен к судьбе дочери, но у него как-то не получалось воплотить чувства в реальную поддержку. Я знал, что распад семьи задел его особенно сильно еще потому, что и брак его родителей некогда оказался неудачным. Стервозный характер матери отравлял атмосферу в семье, а у отца не хватало характера, чтобы обуздать фурию-жену. Мне думается, Вулрич всегда хотел сделать как лучше. Пожалуй, он больше других проникся моим чувством утраты, когда я лишился Сьюзен и Дженни.
Со времени нашей последней встречи он еще больше располнел, и сквозь мокрую от пота сорочку проступили волосы на груди. Из густой седеющей шевелюры ручейки пота сбегали вниз и терялись в складках мясистой шеи. Жаркое солнце Луизианы, наверно, было для такого тучного человека настоящей пыткой. Возможно, у него был несколько клоунский вид, да и вел он себя соответствующе, когда его это устраивало, но никто из знавших Вулрича в Новом Орлеане не рискнул бы его недооценить. А те, кто в прошлом допустили такую ошибку, гнили либо в тюрьме, либо в буквальном смысле, если верить слухам.
— Мне нравится твой галстук, — похвалил я красный галстук Вулрича, украшенный овечками и ангелочками.
— Я называю его метафизическим, — ответил он. — Галстук в стиле Джорджа Герберта.
Мы пожали друг другу руки. Вставая, Вулрич отряхнул с рубашки крошки пончиков.
— Черт бы их побрал, вечно от них житья нет, — пожаловался он. — После смерти их в кишках у меня найдут.
— Буду иметь в виду.
К нашему столику подскочил официант азиатской наружности в белом бумажном колпаке, и я заказал кофе.
— Может, желаете пончиков? — поинтересовался официант.
Вулрич усмехнулся. Я ответил, что обойдусь без них.
— Как жизнь? — спросил Вулрич и отхлебнул не меньше полчашки горячего кофе. У кого другого уже бы горло облезло.
— Нормально. А у тебя как?
— Как обычно: в красивой обертке и с красной ленточкой, только подарок этот не мне достается.
— Ты по-прежнему с... как же ее зовут? Джуди? Да, Джуди, медсестрой.
Вулрич досадливо поморщился, как будто ему в пончике волос попался.
— А-а, ты имеешь в виду эту чокнутую... Мы разбежались. Уже год, а может быть и больше, как она уехала работать в Ла-Джоллу. Прикинь, что она учудила. Я решил устроить ей праздник и увезти на несколько дней в какое-нибудь романтическое местечко. Заказал я для нас номер в гостинице около Стоува по двести долларов за ночь. Думал, мы отлично отдохнем, подышим на природе чистым воздухом, будем спать с открытым окном. Приехали мы туда. Гостиница оказалась старинной постройки, мебель — сплошной антиквариат, а на кровати можно в футбол играть. И что ты думаешь! Джуди поворачивается ко мне, бледная, как полотно, и пятится от меня, как от зачумленного. И знаешь, что она мне заявляет? Я молча ждал продолжения.
— Что в этой самой комнате я якобы убил ее в прошлой жизни. А сама все к двери пятится. Добралась до двери. Ручку нашаривает и смотрит на меня, как будто я вот-вот в чудовище превращусь. Битых два часа я ее успокаивал, но все без толку. Она все равно отказалась спать со мной в одной постели. Ну, и мне пришлось коротать ночь на кушетке в углу. Должен тебе сказать, что эти старинные кушетки, может быть, и стоят миллионы, но спать на них ничуть не приятнее, чем на бетонной плите.
Он прикончил последний пончик и аккуратно вытер рот салфеткой.
— Среди ночи я встал, чтобы пойти побрызгать, а она сидит в кровати с дикими глазами и лампу настольную в руках сжимает. Приготовилась, значит, огреть меня по голове, если к ней подойду. Этим и кончилась вся романтика, ни о каких пяти днях речь уже не шла. Наутро мы, конечно, съехали, ну и плакала моя тысяча.
А знаешь, что в этой истории самое смешное? Ее психолог посоветовал ей привлечь меня к суду за нанесенный в прошлой жизни ущерб ее здоровью. Вот-вот на меня накинутся все эти ненормальные, что верят в разную чушь. Насмотрятся ерунды по телевизору и мнят себя Клеопатрами и Вильгельмами Завоевателями.
— От Лизы есть известия?
По лицу его пробежала тень:
— Она по-прежнему с этими липовыми «слугами Христа». В прошлый раз она звонила и сказала, что с ногой все хорошо, просила еще денег.
За год до этого Лиза сломала ногу, катаясь на роликовых коньках, а спустя какое-то время «обратилась к Богу». Вулрич считал, что на нее так повлияло сотрясение мозга.
— Что, неважные у тебя дела? — прищурился Вулрич.
— Я жив-здоров. Вот приехал сюда. А теперь расскажи, что у тебя есть для меня.
Он надул щеки и медленно, с шумом выдохнул, собираясь с мыслями.
— Недалеко от Сент-Мартина живет старая креолка. Как говорят местные, у нее есть дар. Она прогоняет злых духов, лечит больных детей, воссоединяет расставшиеся любовные пары. И у нее бывают видения, — он округлил рот и скосил на меня глаза.
— Она ясновидящая?
— Если верить местным, она колдунья.
— А твое мнение?
— Местные полицейские говорили, что она несколько раз... помогала им... раньше.
— А теперь?
Мне принесли кофе, и Вулрич попросил налить ему тоже. Разговор продолжился после того, как официант ушел, а Вулрич одним глотком опорожнил полчашки, не обращая внимания, что кофе только с плиты.
— У нее с десяток детей, а внуков и правнуков вовсе не сосчитать. Часть живет с ней или поблизости, так что одна она не остается. У нее семейка побольше, чем у библейского Авраама, — он улыбнулся, но на этом шутки закончились, дальше в его рассказе веселью места не осталось.
