Брижит Обер - Четверо сыновей доктора Марча
Я замечаю, мой дневничок, что я отошел от своего первоначального намерения, которое состояло в том, чтобы написать о членах нашей семьи и о своих поступках, гнуснейших злодеяниях, как сказал бы прокурор, — и все из-за этого подлого шпиона, играющего с огнем…
Ты и в самом деле принимаешь меня за дурака?
Итак, как я и обещал, я буду рассказывать тебе о нас все больше и больше.
Младенец Бири плачет и мешает мне сосредоточиться. Это так раздражает! Я не люблю детей, и этого ребенка тоже.
Марк всегда носит очень элегантные и дорогие галстуки, он даже немного кокетлив. Кларк любит широкие спортивные куртки и бейсболки. Джек предпочитает классические свитера, любимые старые растянутые пуловеры и замшевые ботинки. Мои братишки. Я вдруг ужасно растрогался при мысли о нас, братики.
Мне плевать на Супермена и других супергероев с их дерьмовыми историями. Я — настоящий супергерой! Не в космосе, нет — здесь, на Земле. И жертвы у меня настоящие — маленькие шлюшки, при жизни мерзкие и опасные, как банда взбесившихся инопланетян. Я и мои братья — вот настоящие асы. Папа нас зовет, я сматываюсь. Чао, дорогой дневничок, чао, грязная шлюха!
Дневник ДженниПрелестная вечеринка. Доктор Милиус — высокий красивый пожилой мужчина, очень достойного вида, не слишком занимательный собеседник, но тем не менее… Его жена — пухлая сияющая блондинка, очень довольная собой и тем, что вокруг нее такие славные мальчики и все такое, с целой тонной бриллиантов на груди — красивые цацки, да и грудь тоже что надо, судя по глазам моего хозяина, чуть не вылезающим из орбит. Одним словом, «мой дневничок», вечеринка чудесная. «Все хорошо, прекрасная маркиза».
Прежде всего, тюрбо имело большой успех. Затем я сделала несколько наблюдений: Кларк невероятно много пил, и я подумала о той ужасной жажде, о которой было написано в дневнике. Старк попросил вторую порцию жареной картошки — об этом пристрастии я тоже не забыла. Я прислуживала молча и незаметно — настоящая домовитая мышка. Они лопали вовсю — ам-ням, чавк-чавк — и одновременно: «Итак, дорогой коллега, что вы думаете о полихромной греческой живописи?» (Глоток бургундского.) «Что ж, дорогой коллега, я считаю, что ее переоценили. (Три картофелины исчезают одна за другой.) Но если говорить о наскальной живописи третьего тысячелетия до Рождества Христова в юго-западной части Абиссинии — вот это действительно интересно». Затем — писклявый голосок набитой дуры блондинки, которая во что бы то ни стало хотела принять участие в разговоре: «А где находятся коренные зубы?» — «Ах, дорогая, ты все о своем… Она хочет поставить себе коронки, но я не разрешаю — у нее пока и без того хорошие зубы. До чего хорош этот торт — сразу видно, что домашний. Просто потрясающе!» (Жует.)
Так-так, еще один быстрый похотливый взгляд нашего доктора на жену коллеги. Старуха сегодня выглядит не такой уж старой — подкрасилась, приоделась. В конце концов, она неплохая женщина, изысканная, я бы даже сказала, утонченная. Четыре монстра — в костюмах, очень элегантные… Подумать только, кто-то из них до сих пор мочится в постель!
Внешне все четверо держались весьма непринужденно. Ни по одному из них нельзя было сказать, что он что-то скрывает. Блондинка пыталась заговорить об «этой бедняжке Карен», но хозяин возразил, что не хотел бы обсуждать эту тему за столом, в присутствии детей (каких еще детей?).
Нужно перечитать все записи с самого начала… Может быть, сделать ксерокопию? Вообще-то вести дневник — дело нелегкое, потому что есть столько вещей, о которых надо рассказать, помимо тех, что происходят в действительности или приходят в голову… А поскольку я пишу медленнее, чем думаю, то по ходу дела о многом забываю.
Прочитала новую брошюрку, из которой ничего не поняла. Так странно читать книжечки и ждать, пока тебя убьют… Скорей бы уж что-нибудь случилось!
Дневник убийцыНочь. Я сижу в своей комнате и пишу. Ручка шуршит по бумаге, гладкой глянцевой бумаге цвета топленого молока. Все спят. Я не сплю. Я бодрствую.
Прислушиваюсь, как они дышат во сне.
5
Опыт
Сегодня вечером мама ушла спать вместе с папой. Представляю, что они сейчас вытворяют. Ласкают друг друга, лижутся и, наверное… Нет, не хочу об этом думать, у меня вспотели руки, и я вытираю их о пижаму, проводя ими совсем рядом с… Я не должен его трогать, после этого мне захочется писать.
Никто не догадывается, что я узнал ее — блондинку из театра. Да, позвать ее к нам — это было сильно. Сейчас я уверен, что они с отцом… Если бы мама об этом знала!
Я смотрю, как падает снег. Очень красивое зрелище. На этой неделе пойдем выбирать елку. Все должно быть готово к приезду Шерон.
Мне хочется пройтись по коридору, прислушаться к звукам, доносящимся из-за дверей, порыться везде. Я люблю бродить по ночам: кажется, будто это совсем другой дом — мир папиных бумаг, кухонных ножей, закрытых дверей, храпа, поскрипывающих лестниц, потрескивающего паркета…
Словно это замок вампиров, а я — его хозяин, мастер ритуальных церемоний, великий жрец черных месс… Ветер бьет в окно, я смотрю и улыбаюсь ему.
Я решил пойти прогуляться. Никто не узнает. Иногда по чьей-то беспечности дверь в доме остается незапертой. Случается, что чей-нибудь ребенок гуляет слишком поздно в темноте и никогда не возвращается домой, или кошка по глупости подойдет потереться о ваши ноги… Беру пуловер — на тот случай, если пойду на улицу. Надеваю вязаные тапочки — не могу точно определить их цвет, но они очень уютные. У всех нас пары разного цвета. Это мама нам их связала.
Хорошенькая прогулка. Очень тихая. Осторожная. Я все время начеку. Смотрите не заблудитесь здесь, кто бы вы ни были, потому что я не дремлю и поджидаю вас.
Пять часов утра. Благодаря моей находке в кабинетном шкафу я приготовил сюрприз для шпиона. Нужно скорее идти спать. Я замерз. Ее дверь закрыта. Не повезло. Кладу бритву на место.
Дневник ДженниЯ дрожу как осиновый лист и пишу вкривь и вкось. Никогда еще я так не боялась за свою жизнь. Если кто-то найдет эту тетрадь, пусть не удивляется кое-как нацарапанным строчкам, ведь я действительно боюсь! Настолько, что не могу сразу перейти к делу… Сначала я расскажу об этой ночи.
Сегодня ночью я почувствовала, что кто-то стоит за дверью — как в прошлый раз. Я буквально подскочила на кровати. Дверная ручка слегка зашевелилась. Я сказала: «Берегись! У меня револьвер!» — негромко, но отчетливо. И тогда чей-то голос за дверью произнес: «Все равно я тебя убью». Он произнес это совсем тихо: «Все равно я тебя убью». Я бросилась к двери — сама не знаю почему, словно в приступе безумия — и открыла ее. Но там никого не было. Только какой-то странный запах стоял в коридоре. Запах мочи.
Итак, это было ночью.
А утром после завтрака, когда они уехали, я поднялась наверх. По крайней мере, я так думала — что все они уехали. Я приподняла шубу, порылась в подкладке и вытащила уже довольно пухлый блокнот. Затем присела на корточки у шкафа и тут услышала шорох. Это не могла быть Старуха — она напевала где-то неподалеку. Внезапно раздалось посвистывание, и я ощутила чье-то дыхание за спиной. Тяжелое и прерывистое. Я едва не умерла от ужаса и сняла с предохранителя курок револьвера. Только не шевелиться! Никаких резких движений. Он позади меня, он заносит нож, я выхватываю револьвер и оборачиваюсь. Никого. Я бросилась к двери в ванную и толкнула ее ногой так, что она ударилась о стену, — никого. Но я все еще слышала чье-то дыхание. Я слышала!
Я обернулась, держа пушку наготове. На ночном столике — только будильник и снотворные таблетки Старухи. Я посмотрела на широкую кровать, на розовое покрывало с бахромой, свисавшей до пола.
И снова услышала дыхание, теперь короткое и учащенное. Как будто кто-то сам себя… или испытывал страх. Я стояла возле кровати. Я должна была поднять покрывало и посмотреть. Нужно же наконец узнать… Я осторожно подкралась поближе. Что за игру он ведет? Черт возьми, что он еще задумал? У меня не хватило духу приподнять покрывало, и я застыла с протянутой рукой. И тогда вместо дыхания послышался голос, шепчущий голос из прошлой ночи, тихий и угрожающий, который несколько раз произнес мое имя. «Дженни, Дженни, — шелестел он, — ну давай же!» Я услышала странный шум — это мои трясущиеся колени стучали друг о друга. «Поторопись же, мне не терпится! Ха-ха-ха!» Его резкое хихиканье лишь отдаленно напоминало смех, оно было скрипучим, как кашель, — словно это был смех старика.
Я смотрела на эту хихикающую кровать. Снизу, с улицы, донесся гудок машины мясника, но здесь было тихо. Вдруг я поняла, что больше не слышу пения Старухи. Казалось, дом совершенно опустел.
Смех умолк. Ни звука. Ничего. Скрипнула ступенька. Я резко обернулась, потом так же быстро повернулась к кровати. Вдруг пронзительно зазвенел дверной звонок Неожиданно для себя я подскочила к кровати, навалилась на нее всей своей тяжестью, и она сдвинулась с места. Ковер собрался в гармошку, кровать отъехала в сторону на половину своей ширины, но под ней никого не оказалось. Не было слышно и дыхания. Вообще ничего. Только какой-то шелест.
