Дэвид Карной - Музыка ножей
— Так я и не ухаживаю.
Она помолчала, а потом сказала:
— Они не хотят даже, чтобы я влюблялась в еврейских мальчиков.
— Господи! Ну так не влюбляйся.
— Не могу!
Тедди пришел домой и все рассказал отцу. Рассказал про предложение мистера Маккумбера, как он хотел отправить его в пансион, типа, умаслить и отослать, а он и так теперь не хотел с Мелиссой встречаться. Тедди ничего не понимал.
Отец выслушал его молча. Когда сын закончил, мистер Коган сказал:
— Знаешь, твоего дядю Адама отправили подыхать в концлагерь по той же самой причине. Его прятала одна семья, а потом в него влюбилась их дочка. И они выдали его гестапо. — Он помолчал и добавил: — Видишь, прогресс налицо. Вашему поколению уже легче. Теперь людям хоть стыдно такое говорить. Они знают, что поступают неправильно, и им хочется как-то компенсировать ущерб, который они причиняют.
А еще отец сказал, что Маккумберы в самом деле относятся к нему хорошо.
— Тогда почему они со мной не поговорили? Почему они меня не спросили, влюбился я или нет?
— Потому что твои чувства значения не имеют.
Легче не стало.
— Она тебе нравится? — спросил отец.
Нравится, конечно. Но ухаживать за ней он не собирался. И уж точно не собирался на ней жениться. Ее родители этого, по всей видимости, и боялись.
— Тогда, может, стоит подумать над предложением ее отца? Школа-то хорошая?
— Еще какая! Похоже, одна из лучших.
— И денег с тебя не возьмут?
— Мистер Маккумбер часто делает пожертвования в их пользу. Говорит, меня примут бесплатно.
— Тогда веди себя с Мелиссой по-прежнему. Дружи с ней, встречайся почаще.
— Ты что? Ее отец антисемит!
— Да, и ему за это стыдно. Пользуйся, пока есть возможность.
И он воспользовался. И окончил частный пансион «Андовер». А потом Йельский университет.
Под конец учебы Тед сблизился со своим братом. Фил служил ему примером во всем. После войны брат устроился работать школьным учителем. Теду пора было решать, чем заниматься. Ему нравилась биология, и особенно интересно было изучать поведение человека. Тед посещал все курсы психологии в университете. Дипломы он писал сразу по двум темам, биологии и психологии. А еще Тед слышал, что в Гарварде начинают исследования биохимической подоплеки психических болезней. Отличный способ совместить его интересы. Тед посоветовался с братом, сказал, что думает пойти в аспирантуру на психолога.
— Знаешь, Тедди, — ответил Фил, — выгляни-ка на улицу. Там полным-полно таксистов с дипломами психологов. И работу им никогда не найти. Я понимаю, что поведение человека — это дико интересно. И что теперь? Если тебе нравится психология, вали заниматься психиатрией. Тогда у тебя хоть работа будет. Семью сможешь прокормить. Зачем упускать такую возможность. Хочешь учиться — учись чему-нибудь полезному. Поступай в аспирантуру на медицинский факультет.
Тед немного подумал над предложением брата, но все ребята, которые пошли на медфак в Йеле, были полными дебилами. Они всех презирали и только и знали, что нос задирать. У таких и списать-то нельзя. Они не скажут, какие учебники читают, чтобы к экзамену подготовиться. Да они сами больные! И с такими провести еще четыре года?
Но сама идея все-таки показалась ему заманчивой. На дворе стояли восьмидесятые, экономика при Рейгане хоть и была на подъеме, но что правда, то правда: психологом ему работы не найти. И Тед все же подал документы на медицинский факультет.
Во время собеседования он всем рассказывал, что у его матери была болезнь Альцгеймера и что ему хотелось бы попытаться разработать методы лечения этой болезни. Но, когда начались занятия и Тед стал изучать психологию, оказалось, что пациентов с Альцгеймером он почти не видит, поскольку болезнь эта неврологическая, а не психическая. Вместо этого он постоянно работал с полными шизиками, которые слышали голоса, разговаривали с телевизором и ничего не соображали из-за галоперидола и успокоительных препаратов.
Врач, к которому Когана назначили на практику, выписывал своим пациентам максимальные дозы, а потом отправлялся развлекаться со своей любовницей, замужней женщиной. «Им хорошо, и нам отлично», — повторял он. Поначалу Коган сомневался в правильности этой теории, но через несколько недель его мнение изменилось. Здесь никто не выздоравливал.
Коган начал искать себе другое занятие. Следующей остановкой на его маршруте была клиническая медицина. Коган решил стать кардиологом. И вскоре обнаружил, что в основном имеет дело с рутинными, повторяющимися историями болезней и что у него есть все шансы умереть от скуки, избери он это поприще. Потом был курс хирургии. Врач, у которого Тед проходил практику, был отличным парнем, и талантливым к тому же. Он и сам учился поначалу на клиническом факультете, и диплом уже получил, но тут ему все осточертело, он развернулся и отправился учиться снова — на этот раз на хирурга. Коган понял намек.
Они подружились. Коган всегда заступал на дежурство вместе со своим начальником. Когда у его приятеля заканчивались сигареты, Тед шел их покупать. Только так можно было попасть в круг избранных. Приносить сигареты, делать, что велят. Наблюдать и понимать, что здесь здорово, что это и есть то, чем ты хотел бы заниматься. Пока, наконец, тебе не доверят собственного больного, не возьмут под крыло.
Вот так Коган и стал хирургом.
8
Дженга
1 апреля 2007 года, 8.09
С самого начала Мэддену это дело не нравилось. И не только потому, что в нем замешан медик, и не потому, что отец девочки уверен: в смерти дочери виноват именно этот врач, а не он сам. Мэдден сочувствует Кройтерам, у него ведь тоже есть дочь. Ей всего десять, но Хэнку легко представить ее ровесницей Кристен. И уж конечно, он бы точно так же отреагировал, если бы узнал, что его девочка переспала с врачом, сорокатрехлетним мужиком. Даже если бы она утверждала, что у них все по любви. Он бы тоже этого парня прибил.
Нет, Мэдден беспокоится не поэтому. Что-то в этом деле есть тонкое, эфемерное. Похоже на игру в дженгу, они дома с семьей иногда так вечера проводят. Сначала складываешь из кусочков дерева красивую устойчивую башню. Потом вытаскиваешь из башни кусочек за кусочком, стараясь не нарушить равновесия. Поначалу-то кусочки легко вытаскивать. Но после шестого или седьмого круга уже не знаешь, что тянуть. Потянешь не за то или недостаточно аккуратно — и вся башня обрушится. Кто обрушил, тот и проиграл.
Вот так и с этим делом. Мэддену кажется, что семь кругов уже прошло. Мэдден с самого утра уселся за столом домашнего кабинета и разложил перед собой бумаги. Вчера, когда тело девушки увезли, он еще часа два провел в доме, обыскивая ее комнату и перетряхивая содержимое «мака», пока его не утащили на экспертизу компьютерщики. А потом еще говорил с родителями. Вот это — вообще жуть. Они рассказывали про свою старшую дочь, студентку Калифорнийского университета, и про сына, который в этом году колледж заканчивает. И про то, что Кристен вроде хотела после школы поехать на Восточное побережье учиться. Показывали ему фотографии: вот последнее Рождество, вся семья в сборе, вот Кристен на больничной койке, выздоравливает после аварии, а вот маленькая Кристен на пляже.
Кристен на фотографиях больше похожа на мать, ухоженную и сдержанную, с тонкой, мальчишеской фигурой. Миссис Кройтер выглядит моложе своих сорока с хвостиком. Она работает учительницей на замену, преподает французский, а еще увлекается дизайном интерьеров. Одета просто и элегантно: шелковые бермуды цвета хаки, шелковая же синяя блузка, нитка жемчуга на шее, короткая модная стрижка «под мальчика». Поначалу Элиза Кройтер молча разглядывала журнальный столик, словно пациентка после инсульта, которую медсестры красиво одели перед воскресным визитом родственников. Но потом, когда ее муж начал рассказывать о событиях, приведших к сегодняшней трагедии, она словно очнулась и четко изложила свою позицию. Элиза говорила, не отрывая от мужа сердитого, вызывающего взгляда, словно отстаивая свое право голоса. Похоже, он свое право голоса утратил навсегда.
— Нет, мне кажется. У Кристен не было никакой депрессии. Бывали приступы плохого настроения, как и у всех подростков, и нахальства немного прибавилось.
Вот что их насторожило, так это ее успеваемость в школе. Им позвонили сразу две учительницы и предупредили, что их дочь чуть не провалила экзамены и несколько письменных работ сдала гораздо позже назначенного срока. И вообще она как будто изменилась, так они сказали. Поэтому Элиза и решилась пошарить в комнате девочки. Думала, может, дело в наркотиках. А вместо этого обнаружила дневник.
А что Мэдден? Нашел он что-нибудь во время обыска? Кроме диска, номеров, по которым она звонила, и упаковки активированного угля, выписанного Коганом, ничего. Да, еще пара белых штанов с логотипом больницы. Вот это и правда улика — она связывает девочку с врачом. Кристен спрятала их в ящике комода. Спереди небольшое пятно, предположительно семенная жидкость. И все же Мэддену не хотелось давать им надежду свалить вину на другого. Даже если окажется, что это и правда семенная жидкость, и анализ ДНК покажет, что это жидкость доктора Когана, это все равно ничего не доказывает. Нужны доказательства повесомей.
