Долорес Редондо - Невидимый страж
— Возможно, они хотели избежать расспросов и разговоров. Не будем забывать, что все это время они считали убийцей дочери Мигеля Анхеля… Наверное, им трудно смириться с тем, что у нас ничего на него нет и к тому же он выходит из тюрьмы.
— Возможно, — согласился Ириарте.
— Хонан, что ты можешь мне сообщить о семье Айнои? — спросила Амайя.
— После похорон в их доме собрались почти все, кто был на кладбище. Родители убиты горем, но вели себя очень мужественно и все время держались за руки, не расцепив их ни на мгновение. Их сын выглядел гораздо хуже. На него было больно смотреть. Он в полном одиночестве сидел в кресле и принимал соболезнования, не отрываясь глядя в пол. Родители не удостоили его ни единого взгляда. Бедняга.
— Они винят его в смерти дочери. Парень действительно был дома? Он мог поехать и забрать сестру? — спросил Сабальса.
— Он был дома. С ним все время были двое его друзей. Судя по всему, они выполняли какое-то школьное задание, а потом переключились на игровые приставки. Позже к ним присоединился еще одни парень, сосед, который пришел сыграть пару партий. Я также поговорил с подругами Айнои. Они не переставая плакали и говорили по мобильному телефону. Удивительное сочетание. Все они в один голос говорят одно и то же. Они вместе провели вечер в центре, гуляя по городу, а потом зашли в бар, расположенный на нижнем этаже дома, в котором живет одна из девочек. По их словам, они немного выпили. Некоторые из них курят, что объясняет запах табака в волосах и одежде жертвы, хотя сама она не курила. Рядом с ними пили пиво какие-то парни. Но когда Айноа ушла, все они остались с девчонками. Судя по всему, она должна была возвращаться домой раньше всех.
— Ее это не спасло, — вздохнул Монтес.
— Некоторые родители считают, что, заставляя дочерей возвращаться домой пораньше, они оберегают их от опасности, хотя важнее было бы позаботиться о том, чтобы они не возвращались в одиночку. Вынуждая их отделяться от компании, они сами подвергают девочек риску.
— Быть родителем очень трудно, — прошептал Ириарте.
8
Амайя пешком шла домой, удивляясь, как быстро сгущаются сумерки в этот холодный февральский вечер. Ее не покидало странное ощущение обмана. Темные зимние вечера всегда вызывали у нее чувство тревоги. Казалось, в наступающей темноте притаилось что-то зловещее. Она дрожала от холода в своей тонкой ветровке и тосковала по теплому пуховику, в который пытался одеть ее Джеймс и который она отвергла в полной уверенности, что похожа в нем на пузатого пупса.
Жаркая атмосфера дома тети Энграси быстро избавила ее от лоскутов зимы, которые она принесла на своем теле. Аромат пылающих в камине дров, укрывающие деревянный пол пушистые ковры и беспрестанное бормотание телевизора, который, несмотря на то что его никто не смотрел, всегда был включен, как в прежние времена, ласково окутали Амайю. В этом доме существовали вещи, куда более интересные, чем телевизор, и, тем не менее, он всегда создавал некий фон. Однажды она поинтересовалась у тети, зачем она включает телевизор, и в ответ услышала:
— Это эхо мира. Ты знаешь, что такое эхо? Это голос, который слышится, когда истинный источник звука уже стих.
Джеймс взял ее за руку и подвел к камину, тем самым выдернув из воспоминаний и вернув в реальность.
— Ты совсем замерзла, любимая.
Она улыбнулась, уткнувшись носом в его свитер и вдохнув запах его кожи. Из кухни вышли Роз и тетя Энграси. Они несли бокалы, блюда, хлеб и супницу.
— Амайя, я надеюсь, что ты проголодалась, потому что тетя приготовила еды на целую армию.
Походка тети Энграси стала, возможно, несколько более грузной, чем на Рождество, но ее ум был таким же острым и ясным, как всегда. Амайя с нежностью улыбнулась, отметив эту деталь, на что тетя немедленно отозвалась:
— Не смотри на меня так. Это не я неуклюжая, а эти чертовы тапки, на два размера больше, которые мне подарила твоя сестра. Если я не буду шаркать, то рискую свалиться. Вот и приходится ходить, как будто я обмочилась.
За ужином они оживленно болтали. Джеймс рассказывал всевозможные истории, казавшиеся еще более забавными из-за его американского акцента и метких замечаний тети Энграси. Но от внимания Амайи не ускользнуло то, что Роз избегает встречаться с ней глазами, а за ее улыбкой скрывается глубокая, граничащая с отчаянием грусть.
Когда Джеймс с тетей собрали посуду и понесли ее на кухню, Амайя задержала сестру всего несколькими словами.
— Я сегодня заходила в кондитерскую.
Роз подняла на нее глаза и снова села на стул. На ее лице отразилась досада, смешанная с облегчением, которое обычно испытывает человек, когда его разоблачили, тем самым избавив от какого-то тяжкого бремени.
— Что она тебе сказала? Или, точнее, как она тебе это рассказала?
— В свойственной ей манере. Так же, как она делает все остальное. Она сказала, что скоро выходит ее вторая книга, что ей предложили сделать программу на телевидении, что она опора семьи, образчик добродетели и единственный человек в этом мире, которому известно значение слова «ответственность», — монотонно и с пафосом продекламировала Амайя, вызвав улыбку на губах Роз. — …И еще она мне сказала, что ты больше не работаешь в цеху и что у тебя серьезные проблемы с мужем.
— Амайя… Мне очень жаль, что ты так об этом узнала. Наверное, я давно должна была тебе все рассказать. Но я постепенно решаю эти проблемы, и я хочу все сделать сама, тем более что мне следовало заняться этим раньше. Кроме того, я не хотела тебя тревожить.
— Глупышка, ты же знаешь, что я умею отлично справляться со всякими тревогами. Это моя работа. Что касается всего остального, то я с тобой согласна. Я не представляю себе, как ты выдержала столько времени. Я бы вообще не смогла с ней работать.
— Думаю, меня заставила жизнь. У меня не было выбора.
— Что ты хочешь этим сказать? У всех есть выбор, Роз.
— Не все такие, как ты, Амайя. Мне кажется, с самого начала подразумевалось, что мы будем продолжать работать в кондитерской.
— Ты меня упрекаешь? Потому что, если это действительно так…
— Пойми меня правильно, Амайя, я тебя не осуждаю. Но твой отъезд мне действительно не оставил выбора.
— Но это не так. Он был у тебя тогда, точно так же, как есть сейчас.
— Когда умер айта,[7] ама[8] начала вести себя очень странно. Наверное, это были первые признаки Альцгеймера. Очень скоро я оказалась в ловушке чувства ответственности, о котором любит вещать Флора. Я разрывалась между кондитерской, выходками амы и Фредди… Хотя тогда брак с Фредди казался мне настоящим спасением.
— И что изменилось сейчас? Что позволило тебе принять то решение, к которому ты пришла? Ты кое о чем забываешь, Роз. Я говорю о том, что, хотя Флора и ведет себя, как владелица кондитерской, цех принадлежит тебе точно так же, как и ей. Я выдвинула это условие перед тем, как отказаться от своей доли. Ты не хуже ее способна руководить семейным предприятием.
— Может, ты и права, но в настоящий момент дело не только во Флоре и работе. Я ушла не только из-за нее, хотя ее поведение сыграло свою роль. Я вдруг почувствовала, что мне нечем дышать, что я задыхаюсь, каждый день слыша ее бесконечные жалобы. Это в дополнение к моим личным проблемам стало совершенно невыносимым. Я поняла, что сыта по горло и больше не могу ходить туда каждый день и заново выслушивать, как она заводит все ту же шарманку. Я поняла, что физически больна от беспокойства, а в придачу измотана морально. И, тем не менее, мой мозг был ясен и спокоен, как никогда. Есть такое слово — решимость. Внезапно надо мной как будто разверзлись небеса и я совершенно отчетливо поняла: мне незачем туда возвращаться. И я не вернулась и не вернусь больше, во всяком случае пока.
Амайя подняла руки на уровень лица и начала медленно и ритмично аплодировать.
— Браво, сестренка, браво.
Роз улыбнулась и присела в реверансе.
— И что теперь?
— Я работаю на предприятии по выпуску алюминиевых изделий. Я веду отчетность, заполняю ведомости, составляю графики работы, организовываю собрания. По восемь часов каждый день с понедельника по пятницу. Выходя с работы, я тут же о ней забываю. Это, конечно, не бог весть что, но это именно то, что мне сейчас необходимо.
— А как обстоят дела с Фредди?
— Плохо, очень плохо, — ответила Роз, сжав губы и низко наклонив голову.
— Поэтому ты живешь здесь, у тети? — Роз молчала. — Почему ты не скажешь ему, чтобы он убирался? В конце концов, это твой дом.
— Я ему это уже говорила, но он и слышать не хочет о том, чтобы уходить из дома. С тех пор как я ушла, он все дни напролет валяется то на кровати, то на диване, пьет пиво, играет на приставке и курит косяки, — с отвращением произнесла Роз.
