Стивен Лезер - Танго Один
Посреди дороги мужчина и женщина в белых халатах изучали какое-то пятно на асфальте, которое выглядело как лужа блевотины. А мужчина в дубленке обводил мелком несколько патронов.
Уоррен заметил брешь в оцеплении и направился туда. Приблизившись к полицейскому в форме, кивнул на дорогу.
— Нельзя здесь пройти? — попросил он. — Я живу в шестьдесят восьмом.
— Сэр, это место преступления. Вам придется вернуться на главную дорогу и обойти по Чарлтон-роуд.
Офицеру было около сорока, круглолицый, с носом алкоголика.
Уоррен показал на улицу:
— Но мой дом там.
— Ничем не могу помочь, сэр. Это место преступления.
Уоррен кивнул туда, где суетились полицейские:
— Место преступления там. А здесь тротуар к моему дому. И я прошу лишь, чтобы вы позволили пройти по тротуару домой.
Констебль сложил руки на груди и откинул голову.
— Я не собираюсь с вами спорить, сэр, — сказал он, произнеся слово «сэр» так, что Уоррену стало ясно: полицейский издевается над ним. — Вам придется вернуться тем же путем, каким вы пришли сюда. Должно быть, вы привыкли к подобным перестрелкам. Так что знаете процедуру.
Уоррен уставился на офицера, рука которого медленно потянулась к рации.
— Вы же не собираетесь создавать мне проблемы, сэр? — поинтересовался тот, смерив Уоррена тяжелым взглядом. — Препятствие действиям офицера полиции, нарушение порядка, угрозы и еще тысяча всяких причин, по которым я могу отправить вас за решетку прямо сейчас. Так почему бы вам не быть паинькой и не вернуться на главную дорогу, как я уже сказал.
Уоррен медленно выдохнул. Двое офицеров направлялись к одной из машин, увлеченно болтая. Уоррен посмотрел на одного из них в форме инспектора, потом опять на констебля, который все так же презрительно смотрел на него. Осознав бессмысленность спора, Клифф через силу усмехнулся и подмигнул?
— Желаю приятного дня, — сказал он и пошел прочь. Сердце Уоррена бешено колотилось, но единственным проявлением его злости было то, что он сжимал и разжимал кулаки. Клифф предпочел бы объясниться с офицером, однако жизнь научила его: такие перепалки ни к чему хорошему не приводят. Поэтому лучше просто улыбнуться и уйти, хотя обиду проглотить не так-то легко.
На улице болтались трое ямайских подростков в куртках «Пуффа» стального оттенка и новеньких кроссовках «Найк». Уоррен кивнул самому рослому из них:
— Что случилось, ПМ?
ПМ равнодушно пожал плечами и почесал кончик носа. Вообще-то его звали Тони Блэр, а свое прозвище Премьер-министр он получил в тот день, когда его тезка победил на выборах. Через всю щеку ПМ — от левого уха до рта — тянулся шрам: память о столкновении с группой белых футбольных фанатов несколько лет назад.
— Джимми Ти схлопотал пару маслин в спину. Надо было видеть, как он несся, Банни. Как ветер, твою мать!
Уоррен печально покачал головой. Джимми Ти — пятнадцатилетний курьер одного из дилеров, специализирующегося на кокаине и крэке.
— Как он?
— Он выглядел мертвым, мертвее не бывает.
— Вот черт!
— Дурацкая случайность, — констатировал ПМ. — Особенно для мальчика на побегушках.
— Что он сделал?
— Сболтнул лишнего.
Уоррен подбородком показал на стражей порядка:
— Федералам сказал?
ПМ заржал и хлопнул себя по бедру:
— Ага, разбежался, парень. Сообщи им, кто убил Стивена Лоуренса, пока я сам не рассказал об этом.
Все трое заржали, а Уоррен мрачно покачал головой. Перестрелки в Харлсдене были делом обычным, но свидетелей оказывалось меньше, чем агитаторов консервативной партии перед выборами.
— Ты видел, кто это сделал?
— Я не слепой.
Уоррен выжидающе смотрел на ПМ. Подросток громко смеялся, однако глаза его оставались серьезными.
— Черт подери тебя, парень, я, конечно, могу сказать, но тогда мне придется убить тебя.
Улыбаясь через силу, Уоррен соображал: будь на нем форма констебля, стал бы ПМ в этом случае более откровенным?
— Ты выглядишь испуганным, Банни. Хочешь дунуть?
— Нет, просто неважно себя чувствую. Пойду домой.
— У тебя теперь личный шофер, Банни?
Уоррен продолжал улыбаться, но сердце его бешено заколотилось.
ПМ не мог видеть, как он вылезал из «вектры», значит, еще кто-то заметил, что к его дому утром подъезжала машина.
— Такси, — ответил он.
— Что-нибудь интересное?
Уоррен усмехнулся вопросу:
— Да, ПМ, я мог бы тебе сказать, но... — Он не закончил фразу.
ПМ захохотал.
— ...но тогда тебе придется меня убить, — договорил он, потряхивая головой на каждом слове.
Уоррен выставил правую руку на манер пистолета и сделал вид, что стреляет подростку в грудь.
— Будь осторожнее, ПМ.
— Ты тоже, Банни. — ПМ продолжал смеяться.
Уоррен направился в сторону шоссе. Он шел, погрузившись в свои мысли. Его все еще злило поведение констебля, и он размышлял, стал бы тот вести себя иначе, если бы знал, что Уоррен тоже полицейский. Возможно, он был бы повежливее, думал Уоррен, даже пошутил бы, но в целом это не повлияло бы на его мнение. Констебль мог скрыть презрение, но оно все равно осталось бы при нем. Цвет кожи, несмотря на форму, предопределил бы его отношение к Уоррену.
А вот для ПМ, напротив, все дело было в форме, а не в цвете кожи Уоррена. Если бы он узнал, что Клифф — офицер полиции, обошлось бы без болтовни и подколов. Остался бы просто враждебный взгляд и непроницаемое лицо. Такие, как он, замыкались при проявлении власти — власти белых.
Уоррен так углубился в свои размышления, что потерял основную мысль.
Он вздохнул. Работать в СП ему хотелось, поскольку Уоррен верил, что сможет что-либо изменить. Но Лэтэм прав: он сделает больше, играя по правилам своего окружения, нежели пытаясь соответствовать стандартам государственной системы. Нацепив форму, он станет уязвимее. И все же: сумеет ли он сделать карьеру, околачиваясь возле таких парней, как ПМ, выдавая себя за одного из них, чтобы в результате предать их?
Уоррен чувствовал себя в ловушке. И чем больше пытался разобраться в своих чувствах, тем сильнее запутывался. Пока он сидел напротив Лэтэма в офисе, все казалось предельно простым. Но на улицах Харлсдена то, о чем говорил старший офицер, выглядело менее привлекательно. Это означало жить во лжи. В предательстве. Другое дело — быть офицером полиции, частью команды, работать с коллегами, на которых можно положиться, решать общие проблемы. Мы против них. Но Лэтэму надо, чтобы он стал одним из них.
Уоррен покачал головой. Нет, Лэтэму вовсе не это требовалось. Он хотел, чтобы Уоррен, отправляясь неизвестно куда, стал частью преступного мира, чтобы потом предать его. Одинокий волк.
* * *Джеми Фуллертон бросил костюм на кровать, снял рубашку, галстук и начал отжиматься. Он ровно и глубоко дышал, делая перерыв через каждые десять упражнений.
Вдруг в дверь позвонили. Фуллертон замер, удерживая торс параллельно полу. От напряжения руки задрожали. Он нахмурился, соображая, кто бы это мог быть. Потом быстро вскочил на ноги, натянул брюки, застегнул ремень. Набросив рубашку, направился к двери, на ходу застегивая пуговицы.
Человек, стоявший за дверью, был почти на голову ниже Фуллертона. Редкие волосы, квадратный подбородок и тонкие неулыбчивые губы. На плече висела сумка от лэптопа.
— Джеми Фуллертон? — спросил мужчина.
— Возможно, — ответил Фуллертон.
Мужчина протянул правую руку:
— Грег Хэтуэй. Вы ждали меня.
Фуллертон протянул руку. Посетитель ответил слабым пожатием, пальцы едва прикоснулись к ладони Фуллертона, словно малейший физический контакт доставлял ему неприятные ощущения. Фуллертон крепко сжал руку Хэтуэя и почувствовал удовлетворение, когда тот попытался выдернуть ладонь. Он еще раз стиснул руку гостя, прежде чем ослабить хватку.
— Входите, — пригласил Фуллертон Хэтуэя.
Он отступил в сторону и улыбнулся, увидев, как Хэтуэй потирает правую руку о джинсы. С правой ногой вошедшего было что-то не так, он с трудом передвигал ее.
— Вы разве не собираетесь показать мне какое-нибудь удостоверение? — спросил Фуллертон, закрывая дверь и провожая Хэтуэя в гостиную.
Хэтуэй поставил чемоданчик на кофейный столик, бросил взгляд на книги, заполнявшие полки в гостиной, и только потом повернулся к Фуллертону.
— Вас зовут Джеймс Роберт Фуллертон, вы родились пятнадцатого апреля двадцать шесть лет назад, ваши родители Эрик и Сильвия, отец покончил жизнь самоубийством после того, как в результате ряда неудачных вложений потерял большую часть семейного состояния, мать поместили в психиатрическую больницу близ Эдинбурга.
Фуллертон попытался сглотнуть. Во рту пересохло, и, казалось, язык увеличился раза в два. Тогда он зашелся долгим кашлем.
— Достаточно или продолжить? — поинтересовался Хэтуэй.
