Стивен Хантер - Я, Потрошитель
Тем временем люди низкого происхождения и судьбы боролись за место среди лотков уличных торговцев, угольщиков и рабочих доков, поломоек и жуликов, уборщиц и швей, ассенизаторов, беспризорников и уличных факиров, глотавших и извергавших здоровенные языки пламени по пенсу за один костер.
Медленно проезжающие кэбы, экипажи и вагоны конки поднимали облака пыли, лошади то и дело останавливались, чтобы испражниться на брусчатку, и все это создавало безумный гул, который, услышанный однажды, навечно звенел в ушах (я слышу его сейчас, в тишине кабинета, двадцать четыре года спустя). Бог кое-где присутствовал: на перекрестках проповедники обращались к небольшим кучкам верующих и тех, кто хотел уверовать, громко и с силой бросая им слова Священного Писания. Процветала торговля в тысяче разновидностей. Но и Вавилон также требовал поклонения себе: в переулках ютились дешевые балаганы, где, как утверждалось, едва одетые молодые девицы скакали под плохую музыку. Повсюду велись азартные игры, а если мужчина производил впечатление человека, жаждущего секса, но опасающегося встречи с проституткой, к нему подходил неприметный человечек, предлагающий из-под полы французские открытки с изображением переплетенных в плотской страсти тел, распутать которые было не так-то просто. Одни ребята развлекались охотой на крыс, другие предпочитали собачьи бои, и все формы варварства без капли стыда предлагались аристократам в цилиндрах.
Везде, повсюду столько неистовства, столько восторга, такая толчея, такая суматоха… Зазывалы, торговцы залежалым товаром, праздные гуляки, шуты, клоуны, жонглеры, фокусники, продавцы патентованных средств от всех болезней, предсказатели, специалисты по удалению жирных пятен, чистильщики обуви, моряки, всевозможные зеваки, торговцы лотерейными билетами. Все это было освещено газовыми фонарями на высоких столбах, а также отсветами питейных заведений, каковые здесь встречались через каждые тридцать-сорок футов. Помимо «Альмы», я прошел мимо «Десяти колоколов», «Королевской головы», «Британии», «Рога изобилия», «Львиной доли» и «Принцессы Алисы». Все они были набиты до отказа, во всех пиршество было в разгаре, ибо мне следовало бы добавить, что именно выпивка была тем топливом, которое поддерживало костры Уайтчепела; она замедляла речь, затуманивала мысли, заплетала ноги, изменяла поведение. Пьяный перестает быть человеком: он без стыда справляет прямо на людях естественную нужду, говорит не думая (обыкновенно правду, да хранит нас Господь), и он скор на кулак, нож или пулю. Так что и отход от нормальных разговоров также висел в воздухе, подобно туче, – пестрая пелена в гротескной игре света в лужах на мостовой, витринах магазинов и бобровой шкуре воротников. Неудивительно, что зеваки специально стекались сюда, чтобы поглазеть на все это.
И, разумеется, женщины. По закону, они не могли останавливаться. Остановившуюся женщину могли сцапать «фараоны», и в этом случае она отправлялась в кутузку на целую ночь – ночь без услад джина и мимолетного секса, чтобы за него заплатить, и, наконец, заработанной тяжким трудом кровати в ночлежке, кишащей вшами. Поэтому бедняжки непрерывно кружили вверх по Коммершл до Уайтчепел, вниз по Уайтчепел до Брик-лейн, затем по Брик-лейн до Хэнбери, которая приводила назад к Коммершл. По оценкам столичной полиции, на улицах работали около полутора тысяч проституток, а в темных переулках вдали от освещенных улиц размещались шестьдесят шесть публичных домов, вероятно, с девочками более высокого класса и для более состоятельных клиентов. Однако именно уличные девочки являлись непременным атрибутом Уайтчепела.
Что возвращает меня к сути проблемы: наличию всех этих улочек и переулков. Вот что делало возможным все это, вот что превращало Уайтчепел в бордель под открытым небом площадью в квадратную милю, где ухо то и дело слышало стоны, аханья и восклицания любовных утех, где, свернув в темный переулок, можно было увидеть неясные силуэты тех, кто искал забвения в последнем рывке сексуального акта.
Уайтчепел был настолько плотно переплетен сетью темных улочек, отходящих от главного стебля, выполнявших роль «номеров» в этом воображаемом публичном доме, о котором я говорю, что можно было буквально почувствовать в воздухе запах семени и влагалищ. Декорации для этого представления строились по элементарному принципу: темнота против света, и, возможно, многие приходили сюда просто за тем, чтобы восхититься резкой гранью между двумя мирами. Должен признаться, я и сам проникся очарованием этого места и долго не мог выбросить его из своих мыслей, уверенный в том, что здесь должен быть какой-то скрытый смысл.
Свет олицетворял торговлю, семью, порядок, цивилизацию; темнота представляла собой первобытный секс, насилие и, как следствие, конец цивилизации. Я исходил из предположения, что наш парень, наш обезумевший мясник, наш изверг с ножом является порождением темноты и как таковой обладает своеобразным мифическим значением, выразить которое словами не каждый сможет, однако почувствовать могут все, заглянув в свое нутро.
Он был тем, что мы оставляем за дверью, заходя в дом; он был чудовищем, творением чистой воли, не подозревающим обо всех правилах и законах, с которыми мы соглашаемся, находясь за стенами, и уж тем более не подчиняющимся им. Милосердие? Сострадание? Сотрудничество? Вежливость? Братство? Священный храм человеческой души? Ха, он отмел все это прочь одним резким движением руки. Он был обитателем киммерийской тьмы[9], волосатым, грязным, готовым резать и рубить, получая наслаждение от пролитой крови. Он взывал к разрушению, спуская с цепи псов безнравственности и убийства, но еще громче он кричал: «Не так быстро! С вашими новыми временами, железными дорогами, стальными кораблями, военными машинами и проникновением глубоко под землю ради горючего для них, – не так быстро, ребята! Вот мое послание, над которым вам следует хорошенько задуматься. Я – анархия. Я – страх. Я – кровь, убийство, насилие, совершаемые просто так, ради забавы. Напоминаю вам: вы тщеславно уверовали в то, что ушли далеко вперед и оставили меня позади. Вы никогда от меня не уйдете. Неужели вы этого не видите? Я и есть вы!»
Вот почему я отчетливо понимал, что он нанесет новый удар.
И он его нанес.
Глава 07
Дневник
7–8 сентября 1888 года
Я покинул свое жилище в девять вечера, доехал до центра города в кэбе и поужинал в кафе, постоянно чувствуя на бедре за поясом, под сорочкой и сюртуком, присутствие шеффилдского клинка, который я предпочитал надевать для таких путешествий. Я в буквальном смысле ощущал дрожь блаженства, сидя среди этих деловых людей, журналистов и кого там еще, людей серьезных, и производя впечатление одного из них. А они не догадывались, что у меня под сюртуком, не обращали на меня внимания, разве что мимоходом, даже не подозревали о том, что восемь дюймов только что наточенной стали, крепко стиснутые в рукоятке из замечательного английского клена, прижимаются к моему телу, причиняя некоторое неудобство, но в то же время доставляя радость. Человек с хорошим ножом чувствует себя владыкой мира, это точно!
Я долго бродил по улицам, наслаждаясь ночным городом. Вокруг меня бурлил безумный лихорадочный карнавал, и поскольку погода стояла восхитительная, люди, казалось, хотя бы на время забыли свои невзгоды и наслаждались тем, что жизнь преподнесла им такие изысканные яства. Так я провел несколько часов, принимая участие во всеобщем празднике, радуясь, бесцельно слоняясь, наблюдая и, как нетрудно догадаться, собирая. Повсюду горели яркие огни, освещая раскрасневшиеся, довольные лица простых людей, радующихся тому, что они простые и что они люди. К полуночи я добрался до Уайтчепела, старательно избегая подземной железной дороги с ее быстроходными паровозами и плотными толпами пассажиров. Парад плоти был в полном разгаре. Я побродил еще немного, даже прошел по Бакс-роу, чтобы взглянуть на место своего предыдущего деяния. Там, на тротуаре, прямо под путепроводом через железнодорожные пути были цветы и свечи, в том самом месте, где я завалил бедную Полли. Рядом стояла небольшая группа людей, то и дело указывая друг другу пальцами на что-то, вероятно надеясь найти в темноте какую-нибудь улику, которую полиция пропустила при свете дня. Кажется, некоторые считают, что убийца непременно возвращается на место преступления, и хотя в данном случае это оказалось действительно так, произошло все не по велению воли и даже не вследствие какого-то смутного плана, а просто потому, что в данный момент мне так взбрело в голову.
Вернувшись на Уайтчепел-Хай-стрит, я прошел по ней, отыскал заполненное народом питейное заведение – это оказался «Рог изобилия» – и заказал кружку крепкого пива. Сделал я это не для того, чтобы успокоить нервы, ибо мои и так были абсолютно спокойны, а просто чтобы убить время. Но я хотел выйти заблаговременно и идти неспешной походкой, чтобы меня не запомнили извозчики и кучера конок. Осторожность не может быть чрезмерной, если не считать собственно момента действия, когда на краткое время требуется дерзость пирата, чтобы нанести удар и приступить к кровавой бойне, после чего быстро отступить под покровом темноты, прикинувшись маленьким неприметным человечком.
