Саша Аранго - Правда и другая ложь
Генри лгал и тогда. Не было никакого катастрофического кораблекрушения, в котором утонули все, кроме него. Его отец был не охотником на крупного зверя, а всего лишь налоговым инспектором, занимавшимся взиманием налогов на собак. Маленький Генри не был единственным спасенным пассажиром судна, утонувшего в ледяных водах Северного моря. Он просто остался один. К тому же он страдал недержанием мочи, был патологическим лжецом и непредсказуемым психопатом.
Фаш вспомнил, как впервые встретился с Генри – это случилось тридцать лет назад в католическом сиротском приюте Святой Ренаты. Генри тогда исполнилось почти одиннадцать лет, и его нельзя было назвать милым ребенком. Вполне возможно, конечно, что жизненная карьера психопата начинается с какого-то трагического события, но нередко таким событием становится само его появление на свет. Зло является в мир в невинном обличье. Оно растет, обретает образ и играючи принимается за свою работу. За плечами Генри было уже много испытаний – он успел сбежать из нескольких приютов, но никогда об этом не рассказывал. Каждый предыдущий день он оставлял позади без раскаяния и сожаления.
Когда Генри появился в приюте Святой Ренаты, он был рано созревшим сильным парнем с пушком на верхней губе. Он был спортивен, постоянно весел и имел в повадке что-то кошачье. Он любил совершать мелкие проказы, чаще за чужой счет, но при этом всегда проказничал не без лоска и шарма. Генри больше, чем его ровесники, пользовался успехом у девочек, лучше всех умел ладить с авторитетами и отличался в борьбе за лучшие порции. Собственно, он всегда их и получал. Он, как взрослый циник, буквально излучал равнодушие, что делало его страшным и сильным в бесчувственности. Как в классе, так и в отношениях с воспитателями он всегда добивался льгот и преимуществ. При этом действовал настолько искусно, что мало кто чувствовал себя ограбленным.
Особым его талантом было умение перенимать у других самое лучшее и этим добиваться похвал и привилегий. Предпосылка уважения к людям – совесть, но Генри не обладал ни тем, ни другим. Он хорошо чувствовал боль, но не испытывал страха перед наказаниями, считая это слабостью. Генри был окружен панцирем, незаметным для посторонних глаз, но непробиваемым.
В учебе у Генри не было соперников в умении списывать. Но, списывая, он проявлял небрежность и делал ошибки. Это своеобразное высокомерие говорило о том, что для него главным был сам процесс воровства, и добыча теряла ценность, попадая к нему в руки. Если его хватали за руку, он всегда находил тех, на кого можно было свалить вину. Никто не отваживался доносить на него учителям и воспитателям, ибо Генри был мстителен, и никому никогда не удавалось избегнуть расплаты за донос. Негласный девиз мщения Генри был прост: Ты не знаешь, когда. Сама недосказанность уже была угрозой, ранившей жертву, как отравленная стрела. Как раз в то время Гисберт читал поэму о Беовульфе, где говорилось о Гренделе, этом ненасытном чудовище, которое приходило по ночам к своим жертвам, утаскивало их в пещеру под болотом и там пожирало. Генри был вылитой копией этого чудовища. Никто не знал, когда оно придет, ясно было только одно – этот приход будет ужасным.
Пребывание Генри в приюте Святой Ренаты продолжалось один год и три месяца. Потом в один из зимних дней Генри исчез, прихватив с собой кассу директора приюта. Никто не знал, куда он сбежал и почему. Собственно, никто этим и не интересовался. Для приюта бегство Генри стало настоящим праздником. У Гисберта в ушах до сих пор стояло ликование в длинных коридорах приюта. Сестры, кажется, тоже не испытывали ничего, кроме облегчения. Со слов привратника стало известно, что Генри выбил стекло в маленьком окошке в котельной и выполз через него на улицу. Кровь на осколках стекла говорила о нешуточных порезах. Гисберт подозревал, что Генри должен был утащить кого-нибудь с собой, но все были на месте. Все ждали его возвращения, но никто не стал его искать. Насколько помнил Гисберт, руководство приюта не известило об исчезновении воспитанника ни полицию, ни магистрат. Все хотели выждать: вдруг он не вернется? Ночью мальчики в спальне не смыкали глаз, прислушиваясь и ожидая появления Генри. Он не возвратился. Грендель вернулся к своей гнусной матери, провалившись в ее бездонный колодец.
* * *Точности ради надо признать, что имя Трейвис Форстер было псевдонимом. Любой человек может присвоить себе имя более звучное, нежели Гисберт Фаш, но никто не имеет права красть чужую жизнь и называть себя писателем, на деле таковым не являясь. Гисберт Фаш составил свой псевдоним из имен двух своих идолов и внес в свой паспорт. Имя он взял у вымышленного героя Трейвиса Бикля, борьбой которого за уважение и признание он был поражен, когда смотрел фильм Скорсезе «Таксист»; фамилию он позаимствовал у Георга Форстера, естествоиспытателя, путешественника и искателя приключений, незаслуженно забытого всемирной историей.
Гисберт Фаш, как мы будем для простоты его называть, сидел на деревянной скамье уголовного суда, но мысленно снова был в душной спальне приюта, напоминавшей брюхо галеры с крошечными люками под потолком. Приют Святой Ренаты был настоящим ГУЛАГом, где бал правили самые жестокие, притеснявшие слабых. Самым худшим, а значит, самым сильным был Генри. Поселившись в приюте, он первым делом выбил Гисберту два передних зуба, потому что хотел спать на верхней койке двухъярусной кровати. Верхняя койка как новичку ему не досталась, сначала он должен был довольствоваться нижним местом. Два десятка мальчиков слышали в темноте, как все это происходило. Как только выключили свет, Генри, словно страшный Грендель, забрался на верхнюю койку и ударил Гисберта в лицо, стащил его вниз и бросил на нижнюю койку. Никто не помог Гисберту, все лишь тряслись от страха. Ту ночь Гисберт будет помнить всю жизнь. Он лежал без сна, глотая текущую изо рта кровь, а забравшийся на его место психопат что-то орал во сне и делал под себя.
Когда несколько десятилетий спустя Гисберт Фаш в каком-то литературном приложении натолкнулся на имя Генри Хайдена, то решил, что это просто случайное совпадение. Критики писали о великом прорыве, расточая похвалы стилю и силе выражения – Генри не мог быть таким гением, это совершенно невозможно. Однако в статье была фотография автора. Сомнений не оставалось – это он. Те же серо-зеленые глаза, та же наглая ухмылка победителя. Грендель вернулся. Вместо выбитых зубов у Гисберта уже давным-давно стояли два штифта, но воспоминание заставило их мучительно заныть. Он купил роман в книжном магазине на углу, торопливо сорвал пластиковую упаковку и принялся читать прямо на ходу.
«Фрэнк Эллис» оказался рассудочным, сухим и довольно пресным триллером, хорошо и сжато написанным, с неплохо разработанными деталями, но ни в коем случае эту книгу нельзя было назвать романом века. Но даже не в этом дело. «Каждая фраза – это крепость». Эта надпись красовалась на клапане суперобложки «Фрэнка Эллиса». Миллионы людей купили и прочли книгу. С того момента у Фаша зубы стали ныть постоянно. Он не мог понять, как это бесчувственное чудовище могло самостоятельно сочинить бестселлер. Однако если роман написал не он, то кто? Что делал этот человек с момента бегства из приютского ГУЛАГа до выхода в свет его первого романа? Гисберт не смог нащупать след. Нигде не было никаких сведений об окончании учебного заведения, не нашлось ни одной строчки ни в одном литературном альманахе. Можно было предположить, что имя этого психопата обнаружится в картотеке судимостей, но и эта надежда не оправдалась. В картотеке не значилось имя Генри Хайдена. Он нигде не учился, не оставил никаких следов творческой деятельности, у него не было друзей или близких коллег по писательскому цеху. Может быть, раньше он печатался под псевдонимом? Если да, то под каким? Разве нет примеров скрытных писателей, которые прячут от публики свой жизненный путь? Но не таков был Генри Хайден. После своего бегства из приюта он нырнул в неведомые глубины, чтобы потом, спустя несколько десятков лет, вдруг подобно комете взлететь на литературный небосклон.
Гисберт начал розыск, стараясь не привлекать к себе внимания. Впрочем, он все делал так, особенно то, что касалось искусства. Мечта о писательской карьере давно канула в Лету. Он давно перестал рассылать рукописи по издательствам. Толкотня в переплетных мастерских осталась в прошлом, как и читки произведений литературным мастодонтам с пожелтевшими от никотина пальцами и крошками табака между зубами. Одиннадцать лет Фаш работал над романом о скитальцах каменного века. Получая из раза в раз стандартные отказы от издательств, Фаш наконец отказался от своего имени и взял псевдоним Трейвиса Форстера, учредив собственное издательство. Издательство, естественно, тотчас же обанкротилось. Шесть лет он существовал под дамокловым мечом ликвидаторов. Изданные, но никем не прочитанные экземпляры горами громоздились в его маленькой квартирке. В конечном счете он сдал их в макулатуру. После этого сожжения собственных книг Фаш покончил с писательством. Романы и пьесы так и остались в ящиках письменного стола. Он снова стал Гисбертом Фашем, вычеркнув из паспорта псевдоним Трейвиса Форстера. Все, баста.
