Джорджо Фалетти - Я убиваю
Нет, ничего не поделаешь, при всей неприязни к Ларкину с чем-то так или иначе приходилось мириться, если он хотел получить желаемое.
Не все, повторил он себе, но много и сразу.
Гудзон подошел к яхте спонсора. Лодки, стоявшие вплотную друг к другу, еле просматривались в полумраке. На одних горело слабое дежурное освещение, другие окутывала тьма, и они лишь слегка бликовали от света соседних лодок.
Он осмотрелся. На пристани ни души. Бар закрыт, пластиковые стулья поставлены друг на друга. Шторы подняты. Он нашел это странным. Хотя время и позднее, но ведь летними ночами всегда находится немало людей, которым не спится. Особенно здесь, на Лазурном берегу. Ему вспомнилась история про серийного убийцу, о котором рассказала Серена. Может, поэтому он сейчас здесь один? Может, никто не решается гулять в одиночку во избежание малоприятных встреч. Когда люди чего-то опасаются, они обычно стараются держаться вместе, теша себя иллюзией, будто смогут защитить друг друга.
В этом смысле Гудзон был настоящим ньюйоркцем. В городе, где он жил, если думать о подобных вещах, вообще никогда не выйдешь из дома.
Он услышал шум подъехавшей машины и улыбнулся. Наконец-то появилась Серена. Представил, как мнет пальцами ее соски и ощутил приятное тепло где-то возле солнечного сплетения, тотчас отдавшееся внизу, под брючной молнией. Он подумал, что под каким-нибудь предлогом постарается сам сесть за руль и живо представил весьма заманчивую картинку: он медленно ведет кабриолет по верхнему шоссе, погруженному в ночную темноту, ветер ворошит волосы, доносится терпкий запах сосен, и симпатичная девушка из Новой Зеландии, наклонив голову к его коленям, держит во рту его петушок.
Он посмотрел в другой конец пристани, собираясь пойти навстречу девушке. Он не услышал шагов человека, быстро подошедшего сзади, только потому, что тот был порождением самой тишины.
Рука, обвившая шею Гудзона, однако, оказалась железной, а ладонь, зажавшая рот, похоже, была из того же металла. Удар ножа сверху вниз оказался точным и убийственным, как и много раз прежде.
Убийца рассек Гудзону сердце, и атлетическая фигура внезапно обмякла в его руках, без труда удержавших тело.
Гудзон Маккормик умер, глядя на тюрьму «Рокка», так и не удовлетворив свое скромное последнее желание. Он никогда не узнал, что его белая рубашка хорошо оттеняла не только загар, но и алый цвет крови.
53
С балкона дома Елена помахала рукой и улыбнулась в ответ на приветливый жест сына, выходившего за ограду вместе с Натаном Паркером и Райаном Моссом. Створки ворот закрылись с сухим щелчком, и дом опустел. После нескольких дней ее впервые оставляли одну, и она немало удивилась такому событию. Она догадывалась – отец что-то задумал, но не понимала, что именно. Недавно Натан и его бандит прервали свой разговор при ее появлении. С тех пор, как стало известно о ее отношениях с Фрэнком, в ее присутствии они умолкали. Генерал ни на мгновение не оставлял ее наедине со Стюартом. И сейчас она оказалась дома со своей единственной подругой – своей печалью.
Перед уходом отец приказал Райану Моссу отключить все телефоны, и тот запер их на ключ в комнате на первом этаже. У Елены не было мобильника. Натан Паркер обратился к ней, как всегда, коротко и тоном, не терпящим возражений.
– Мы уходим. Остаешься здесь. Одна. Надо что-то добавлять?
Ее молчание он воспринял, как согласие.
– Хорошо. Напомню на всякий случай. Жизнь этого человека, Фрэнка, зависит от тебя. Если тебе не дорог твой сын, полагаю, хотя бы это удержит тебя от необдуманных действий.
Пока отец выговаривал ей, стоя в дверях, Елена смотрела на Стюарта и Мосса, ожидавших его у ворот.
– Скоро уедем. Как только закончу все свои дела. Нам нужно отвезти домой тело твоей сестры, до которой, похоже, тебе нет никакого дела. Когда вернемся в Америку, твоя жизнь изменится, пройдет и глупое увлечение этим ничтожеством…
После его возвращения из Парижа она нашла мужество бросить отцу вызов, рассказав о них с Фрэнком. Натан Паркер словно обезумел. Это не была, конечно, вполне понятная отцовская ревность к своей дочери. Это не объяснялось и низменным влечением мужчины к своей любовнице, поскольку – как она сказала Фрэнку – отец уже многие годы не принуждал ее к близости.
То время, слава богу, похоже, кануло в прошлое. Но и сейчас, спустя много лет, стоило хоть на мгновение вспомнить, как прикасался к ней этот человек, ее тотчас охватывало сильнейшее отвращение и хотелось немедленно вымыться. Он перестал оказывать ей внимание сразу же после рождения ребенка. Даже раньше, когда она в слезах призналась, что беременна.
Она помнила взгляд своего отца, когда сообщила ему о своем состоянии и сказала, что намерена сделать аборт.
– Что ты намерена сделать? – переспросил Натан Паркер, не веря своим ушам, словно отвратительно было именно ее желание, а не сама беременность.
– Я не хочу этого ребенка. Ты не можешь заставить меня родить.
– Ты не смеешь указывать мне, что я могу, а чего не могу. Я сам решаю это. И ты ничего не сделаешь. Ясно? Ни-че-го! – отчеканил он, вплотную приблизив к ней свое лицо.
И вынес приговор.
– Ты родишь этого ребенка.
Елена готова была вспороть себе живот и собственными руками вырвать плод. Наверное, ее отец, проклятый отец ее ребенка, догадался об этой мысли. Возможно, понял по ее лицу. Факт тот, что с этого момента она ни на минуту не оставалась одна.
Желая оправдать в глазах окружающих ее беременность и рождение Стюарта, Натан Паркер придумал эту нелепую историю с замужеством. Паркер был могущественным человеком, очень могущественным. Когда дело не касалось национальной безопасности, ему было позволено практически все.
Она не раз спрашивала себя: неужели никто из тех, кто бывал у ее отца, так и не догадывался об истинном характере его помешательства? А ведь это были важные люди, сенаторы, высокопоставленные военные, даже президенты Соединенных Штатов. Возможно ли, чтобы никто из них, слушая разговоры генерала Натана Паркера, героя войны, не заподозрил, что его слова рождаются в голове безумца? Объяснение, правда, напрашивалось, причем очень простое: банальное do ut des.[83]
Если бы даже в Пентагоне или Белом доме знали о безнравственности генерала, пока все улаживалось в семейном кругу, на это закрывали бы глаза в обмен на услуги, какие Паркер оказывал нации.
После рождения Стюарта, мальчика – наконец-то! – ее отец стал относиться к ним обоим с таким чувством собственности, далеко превосходившим его маниакальные наклонности и неестественную любовь. Мать и сын не были людьми, а являли собой его частную собственность. Он считал их целиком и полностью своим вещами. Он уничтожил бы любого, кому пришло бы в голову изменить сложившуюся ситуацию, и считал ее в своем полнейшем безумии совершенно законной.
Вот почему он возненавидел Фрэнка. Тот встал на его пути, проявив себя как столь же сильная личность. Несмотря на историю, какую пережил Фрэнк,
Паркер понимал, что его сила была не больной, а здоровой, почерпнутой не из ада, а из земной жизни. Именно поэтому Фрэнк осмелился противостоять ему, отказался помочь, когда генерал искал его поддержки, и нанес удар, когда должен был бы держаться подальше.
И самое главное, Фрэнк не боялся его.
Доказательство невиновности Мосса, его освобождение из тюрьмы, вынужденное публичное признание агента ФБР Фрэнка Оттобре в своей ошибке, – все это Натан Паркер рассматривал, как личный успех. Теперь оставалось только поймать убийцу Эриджейн, чтобы заявить о своей полной победе. И Елена не сомневалась, что Паркеру это удастся. Во всяком случае, он приложит для этого все силы.
Елена подумала о несчастной Эриджейн. Жизнь сводной сестры оказалась ненамного счастливее ее собственной. Они были сводными сестрами. Мать Елены, которую та почти не знала, умерла от лейкемии, когда девочке было три года. В те времена лечить эту болезнь еще не умели, и, несмотря на финансовые возможности, какими располагал Паркер, мать Елены быстро скончалась. Сохранились ее фотографии и несколько эпизодов на восьмимиллиметровой пленке – слегка дергающиеся кадры, на которых видна стройная светловолосая женщина с милым лицом, она улыбается, держа на руках маленькую девочку, рядом с мужем-хозяином в военной форме.
До сих пор Натан Паркер все еще говорил о ее смерти, как об оскорблении, нанесенном ему судьбой. Елене казалось, что если бы отцу пришлось как-то охарактеризовать свое отношение к кончине жены, то он употребил бы только одно единственное слово: недопустимо.
Елена росла в окружении толпы гувернанток, сменявших друг друга все чаще по мере того, как взрослела. Она была ребенком и не подозревала, что эти женщины, едва только понимали, какая в доме царит атмосфера, как только обнаруживали, кто такой в действительности генерал Паркер и чего можно от него ожидать, с облегчением захлопывали за собой дверь и уходили, несмотря на более чем хорошую зарплату.
