Джон Гришэм - Золотой дождь
— Да.
Меня охватывают тревожные предчувствия.
— Но не так уж много, — добавляет Келли после некоторого раздумья.
— Так он не…
— Нет. Давай о чем-нибудь другом поговорим.
— Извини. Просто я за тебя волнуюсь.
— С какой стати?
— Да потому что ты у меня из головы не выходишь. Все время о тебе думаю. А ты хоть иногда меня вспоминаешь?
Мы смотрим на экран, но ничего не видим.
— Постоянно, — шепчет Келли, и сердце мое замирает.
Тем временем на экране какие-то парень и девчонка вдруг начинают срывать друг с друга одежду. Они опрокидываются на постель, подушки и нижнее белье разлетаются во все стороны, и вся кровать начинает трястись и подпрыгивать. Любовники сливаются в объятиях, а Келли тесно прижимается ко мне, её рука проникает под мою. Пока длится сцена на экране, мы сидим ни живы, ни мертвы. Только потом я вновь обретаю дыхание.
— И когда ты вышла на службу? — спрашиваю я.
— Две недели назад. Нужно подзаработать к Рождеству.
Бьюсь об заклад, что к Рождеству она успеет заработать куда больше, чем я.
— И он позволяет тебе работать?
— Давай не будем о нем вспоминать.
— А о чем бы ты хотела поговорить?
— Расскажи, что на адвокатском фронте творится.
— Сам черт ногу сломит. В феврале у меня крупный процесс.
— Значит, дела в гору идут?
— Жизнь непростая, но мы на месте не стоим. У нашего брата все время так — то густо, то пусто. Многие адвокаты голодают, ожидая, пока счастье не улыбнется.
— А если оно так и не улыбается?
— Тогда они продолжают голодать. Давай не будем это обсуждать.
— Ну и ладно. Клифф хочет, чтобы мы завели ребенка.
— И чего он этим добьется?
— Понятия не имею.
— Не иди у него на поводу, Келли, — прошу вдруг я с неожиданной страстью. Мы смотрим друг другу в глаза, пальцы наших рук переплетаются и сжимаются.
И почему я сижу в темном кинозале, держа за руку замужнюю женщину? Это вопрос вопросов. А вдруг заявится Клифф и застукает нас на месте преступления? Интересно, кого он прикончит в первую очередь?
— Он запретил мне принимать противозачаточные таблетки.
— И ты послушалась?
— Нет. Но мне боязно, что может случиться, если срок выйдет, а я так и не забеременею. Прежде, если помнишь, он был крут на расправу.
— Тебе решать — речь о твоем теле идет.
— Да, и оно привлекает его все чаще и чаще. Клифф просто обезумел — каждую свободную минуту тащит меня в постель.
— Послушай, м-мм, давай, если не возражаешь, сменим тему.
— Хорошо. Скоро нам уже будет не о чем разговаривать.
— Это точно.
Мы разжимаем ладони и несколько минут сосредоточенно пялимся на экран. Затем Келли медленно поворачивается, опираясь на подлокотник. Наши лица разделяют считанные дюймы.
— Мне так хотелось увидеть тебя, Руди, — шепчет она.
— Ты счастлива? — спрашиваю я, легонько прикасаясь к её щеке. Ерунда — разве может она быть счастлива?
Келли мотает головой.
— Нет, я бы так не сказала.
— Чем я могу тебе помочь?
— Ничем. — Она закусывает губку, и мне кажется, что глаза её увлажняются.
— Ты должна принять решение, — говорю я.
— Какое?
— Забыть меня или подать на развод.
— Я думала, ты мой друг.
— Я тоже одно время так думал. Но это неправда. Это уже не дружба, и мы оба это понимаем.
Мы вновь таращимся на экран.
— Мне пора идти, — говорит наконец Келли. — Обеденный перерыв заканчивается. Прости, что отняла у тебя столько времени.
— Ты его вовсе не отняла, как раз наоборот. Я очень рад тебя видеть. Но впредь я не хочу встречаться с тобой урывками. Либо ты подаешь на развод, либо обо мне забываешь.
— Я не могу тебя забыть.
— Тогда давай подадим на развод. Прямо завтра. Я помогу тебе избавиться от этого мерзавца, и вот тогда нам никто больше не помешает.
Келли наклоняется, чмокает меня в щеку и исчезает.
* * *Не посоветовавшись со мной, Дек умыкает свой телефонный аппарат из конторы и несет его Мяснику, который в свою очередь показывает телефон своему знакомому из какой-то полувоенной организации. По словам этого знакомого, подслушивающие устройства, установленные у нас, разительно отличаются от «жучков», которые находятся на вооружении у ФБР и других секретных служб. Изготовлен «жучок» в Чехословакии, чувствительность и качество у него довольно невысокие, а приемник должен располагаться поблизости. Одним словом, полиция и федеральные агенты не имеют к этим микрофонам никакого отношения.
Все это Дек докладывает мне за чашкой кофе, когда до Дня благодарения[8] остается всего неделя.
— Кто-то другой нас подслушивает, — нервно поеживаясь, бормочет Дек.
Я слишком ошеломлен, чтобы хоть как-то прокомментировать его слова.
— Но кто? — любопытствует Мясник.
— Откуда мне знать? — кипячусь я. А чего этот тип сует нос в чужие дела? Пусть только он оставит нас одних, и я устрою Деку разнос — какого черта он доверился этому головорезу! Я буравлю своего компаньона свирепым взглядом, а Дек отворачивается и нервно озирается по сторонам, словно боясь, что из углов повылезают подосланные убийцы.
— В общем, это не феды, — констатирует Мясник.
— Благодарю покорно.
Мы расплачиваемся за кофе и возвращаемся в контору. Мясник снова проверяет телефонные аппараты, просто так, на всякий случай. «Жучки» на месте, ничего не изменилось.
Вопрос лишь в том, кто все-таки нас прослушивает?
Я уединяюсь в своем кабинете, запираю дверь и убиваю время в ожидании, пока Мясник уйдет. Тем временем в голове моей созревает гениальный план. Вскоре Дек стучит в дверь — негромко, чтобы услышал только я.
Мы обсуждаем мой замысел. Дек уходит, садится в машину и катит в суд. Полчаса спустя звонит и отчитывается о новых клиентах, которых якобы нашел. А заодно интересуется, не нужно ли мне чего-нибудь от него.
Несколько минут мы болтаем о том, о сем, а потом я и говорю:
— Угадай, кто теперь согласен идти на мировую?
— Кто?
— Дот Блейк.
— Дот Блейк? — недоверчиво переспрашивает Дек. Выходит довольно неубедительно, моему напарнику явно недостает актерского мастерства.
— Да, я заскочил к ней поутру, торт привез. Говорит, что у неё нет больше сил судиться. Словом, она уже согласна принять от них отступные.
— Сколько?
— Она хочет получить сто шестьдесят тысяч. Драммонд предлагал сто пятьдесят, и ей кажется, что, подняв ставку ещё на десять кусков, она хоть какую-то победу одержит. Бедняга считает себя искусным дельцом. Я пытался её переубедить, но Дот упряма как ослица, сам знаешь.
— Не уступай ей, Руди. Дельце стоит целого состояния.
— Я и сам это прекрасно знаю. По мнению Киплера, верхнего предела санкций в этом деле не существует, однако с моральной точки зрения я должен связаться с Драммондом и передать, что мы готовы на уступки. Таково желание нашего клиента.
— Не надо, Руди. Сто шестьдесят тысяч — это курам на смех. — В голосе Дека звучит столь искреннее негодование, что я с трудом удерживаюсь от смеха. Я слышу, как он нажимает кнопки калькулятора, пытаясь определить свою долю от ста шестидесяти тысяч. — Думаешь, они и правда готовы выложить такую сумму? — спрашивает он наконец.
— Не знаю. У меня создалось впечатление, что сто пятьдесят тысяч — это потолок. Но торговаться я не пробовал. Если «Прекрасный дар жизни» готов расстаться с полутораста тысяч, то что для них ещё десять?
— Давай обсудим это ещё разок, когда я приеду, — предлагает Дек.
— Хорошо, — охотно соглашаюсь я. Мы одновременно вешаем трубки, и вот, по прошествии получаса, Дек восседает за моим столом напротив меня.
* * *На следующее утро телефон звонит уже без пяти восемь. Дек в своем кабинете поспешно хватает трубку, потом сломя голову несется ко мне.
— Это Драммонд!
Вывернув карманы, мы с Деком приобрели за сорок долларов портативный магнитофон в ближайшем магазине «Рэдио-шэк». Он подсоединен к моему телефонному аппарату. Остается только надеяться, что запись не скажется на работе подслушивающего устройства. По мнению Мясника, никаких помех возникнуть не должно.
— Алло, — говорю я, стараясь подавить дрожь в голосе.
— Доброе утро, Руди, это Лео Драммонд, — приветливо говорит адвокат. — Как поживаете?
По законам профессиональной этики, мне следует предупредить его о том, что наш разговор записывается. Однако мы с Деком решили, что делать этого не стоит. Мы бы ничего не добились. Да и о какой этике может идти речь, когда имеешь дело с такими нечистоплотными противниками?
— Прекрасно, мистер Драммонд. А вы?
— Все замечательно. Послушайте, я хотел бы обсудить с вами дату допроса доктора Корда. Я уже разговаривал с его секретаршей. Двенадцатое декабря вас устроит? В его кабинете, само собой, в десять утра.
