Майкл Коннелли - Последний койот
– Вы сегодня пили?
– Выпил за ленчем две банки пива. Но ленч был долгий, и две банки пива – тот минимум, который мне потребовался, чтобы обдумать и сформулировать все то, что я вам сейчас сказал. Но я не пьян, если вы это имеете в виду. К тому же я сейчас не работаю, так что какая разница?
– Я думала, мы с вами договорились относительно выпивки...
– Плюньте вы на это, доктор. В конце концов, мы живем в реальном мире. Так, кажется, вы называете жизнь вокруг нас? Реальный мир? Между прочим, в промежутке между нашим предыдущим и нынешним разговором я кое-кого убил. А вы продолжаете твердить мне, что следует сократить количество потребляемого мной пива. Как будто это хоть что-нибудь значит.
Босх прикурил сигарету, но не спрятал, как прежде, зажигалку и пачку в карман, а демонстративно положил их перед собой на стол. Кармен Хинойос, прежде чем заговорить снова, довольно долго следила за его манипуляциями.
– Вы правы, Гарри. Извините за мелочные придирки. Давайте перейдем к тому, что мне представляется корнем проблемы. Вы вот сказали, что не раскрыли убийство, расследование которого являлось главным делом вашей жизни. Разумеется, вы имеете в виду убийство вашей матери. Я, конечно, могу судить об этом деле, основываясь лишь на материалах прессы. Так, сегодняшняя «Таймс» утверждает, что ее убил Миттель. Могу ли я расценивать сказанное вами выше как заявление, что это не соответствует действительности?
– Да, я совершенно точно знаю, что это нисколько не соответствует действительности.
– Как вы об этом узнали?
– Очень просто. По отпечаткам пальцев. Я поехал в морг, снял отпечатки Миттеля и сравнил их с отпечатками на орудии убийства, то есть на поясе жертвы. Они не совпали. Миттель ее не убивал. Его даже рядом с ней не было. Но я не хочу, чтобы у вас сложилось неверное впечатление от моих слов. Не думайте, что я испытываю по отношению к Миттелю комплекс вины. Это был человек, по прямому приказу которого убивали других людей. О двух таких случаях я знаю совершенно точно. Кроме того, он собирался убить меня. Так что я могу сказать только одно: мне на него плевать. Он заслуживал смерти. Но гибель Паундса и Конклина – на моей совести, и с этим грузом мне придется жить дальше. Возможно, мысль о том, что я навлек на них смерть, будет преследовать меня до последнего часа. Так или иначе, но мне придется за это расплачиваться. Должна быть очень веская причина, чтобы облегчить эту тяжкую ношу. Вы понимаете, о чем я? Но такой причины, как мне представляется, не существует.
– Я это понимаю. Но не совсем ясно, как нам в свете всего этого продолжать разговор? Быть может, вы хотите поговорить о своих чувствах к Паундсу или Конклину?
– Честно говоря, не хочу. Я уже достаточно об этом думал. Никто из них безгрешным не был. Они совершали в своей жизни дурные поступки. Но такой смерти не заслужили. Особенно Паундс. Господь свидетель, как мне трудно об этом говорить. Мне и думать-то об этом невмоготу.
– Как же вы будете жить дальше?
– Не знаю. Как я уже говорил, мне придется за это расплачиваться.
– Вы не знаете, случайно, что собирается предпринять в этой связи управление?
– Не знаю. Но мне все равно. Это дело во всех смыслах выходит за рамки управления. Не управлению, а мне решать, как себя наказывать.
– Что это значит, Гарри? Вы меня пугаете...
– Не беспокойтесь. Я в «клозет» не пойду. Я не из таких...
– Какой «клозет»? Куда вы не пойдете?
– Как, вы не знаете этого выражения? Это значит, что я не собираюсь вставлять себе пушку в рот и нажимать на спуск.
– Вы столько всего сегодня наговорили, что я временами теряюсь... Однако главное я, кажется, поняла: вы принимаете на себя ответственность за то, что произошло с этими людьми. Сердцем вы против этого. Вы, так сказать, внутренне этому противостоите. То есть, выражаясь нашим профессиональным языком, отрицаете отрицание. Ну так вот, именно на этом фундаменте вы можете возводить свое новое здание. Но меня очень беспокоят эти ваши слова о необходимости себя наказать. Надо жить дальше, Гарри. Что бы вы ни сделали с собой, это Паундса и Конклина не вернет. Так что вам просто ничего не остается, кроме как жить дальше.
Босх молчал. Пожалуй, он устал от ее советов и попыток вмешаться в его жизнь. Неприятие действительности и тревога вытеснили из его души все остальные чувства.
– Вы не против, если мы сократим сегодняшний сеанс? – спросил он. – Что-то я неважно себя чувствую.
– Разумеется. Это не проблема. Но обещайте мне одну вещь: встретиться и поговорить со мной до того, как примете решение о собственной персоне.
– Вы намекаете на мое желание себя наказать?
– Да, Гарри. Именно на это я и намекаю.
– О'кей. Обещаю перед этим с вами поговорить.
Он встал со стула и попытался ей улыбнуться. Однако улыбка напоминала скорее болезненную гримасу. И тут ему неожиданно вспомнилось одно обстоятельство.
– Да, кстати... Прошу извинить меня за то, что я вам вчера не перезвонил. Дожидался одного очень важного для меня звонка и не смог с вами толком поговорить. А потом так замотался, что это совершенно выскочило у меня из головы. Надеюсь, вы не собирались сообщить мне ничего важного и позвонили, только чтобы справиться о моем самочувствии?
– Не надо просить у меня прощения. Я, признаться, и сама забыла об этом звонке. Просто мне хотелось узнать, чем закончилась ваша беседа с Ирвингом. Кроме того, я хотела поговорить о фотографиях, которые вы мне дали перед отъездом во Флориду. Но теперь все это, по-видимому, уже не имеет значения...
– Значит, вы посмотрели эти фотографии?
– Посмотрела, и у меня возникли кое-какие мысли на этот счет, но...
– Хотелось бы все-таки узнать, какие мысли у вас возникли.
Босх снова опустился на стул. Хинойос посмотрела на него, мысленно взвешивая сделанное им предложение, и решила продолжить разговор.
– Фотографии при мне.
Она нагнулась, чтобы достать конверт со снимками из нижнего ящика стола, и почти исчезла из поля зрения Босха. Секундой позже Хинойос распрямилась и положила конверт на стол.
– Полагаю, вам следует их забрать.
– Ирвинг изъял у меня папку с документами и коробку с вещественными доказательствами. Теперь у него все материалы по делу, за исключением этих фотографий.
– У вас сейчас такой голос, будто это вас огорчает. Вы что, опасаетесь за сохранность этих материалов?
– Но вы же сами говорили, что я отношусь к тому типу людей, которые никому не доверяют.
– Но почему вы не доверяете Ирвингу?
– Не знаю, что и сказать. По-видимому, все дело в том, что я лишился подозреваемого. Миттель чист, и мне придется все начинать с нуля. Ну так вот, в настоящее время я размышляю о процентах...
– И о чем же говорят эти самые проценты?
– Я, конечно, точных цифр не знаю, но в большинстве случаев об убийстве заявляет тот, кто его совершил. Вы понимаете, о чем я? Представьте себе, к примеру, что вам звонит муж и прерывающимся от слез голосом сообщает об исчезновении супруги. Такой субъект чаще всего просто актерствует, причем плохо. Это он ее убил и считает, что звонок в полицию поможет ему убедить людей в собственной непричастности. Рассмотрим случай с братьями Менандес. Один из них позвонил в полицию и сообщил, что его мамочку и папочку убили. Потом выяснилось, что это они с братом пристрелили родителей. Был еще один такой случай несколько лет назад. Пропала маленькая девочка. В Лаурель-каньоне. Дело получило широкую огласку и освещалось в газетах и по телевидению. Люди в том квартале организовали поисковые партии и облазали окрестные холмы вдоль и поперек. Прошло несколько дней, и некий подросток, который был соседом этой девочки, обнаружил ее тело под упавшим деревом у подножия горы Лукаут. Чуть позже установили, что он и был убийцей. Я добился его признания за пятнадцать минут. Все время, пока шли розыски, я жаждал допросить человека, который найдет тело. А все из-за этих пресловутых процентов. Иными словами, у меня был подозреваемый еще до того, как я его увидел воочию.
– Тело вашей матери нашел Ирвинг?
– Именно. Кроме того, он был с ней знаком. Сам однажды мне об этом сказал.
– Если честно, мне это кажется притянутым за уши.
– Многие из тех людей, что живут на холмах, сказали бы то же самое и в отношении Миттеля. Вряд ли бы они поверили в то, что о нем написала «Таймс», если бы сами не выловили его из бассейна.
– Но разве не существует альтернативных сценариев? Разве так уж невозможно представить, что детективы, которые вели это дело, оказались правы в своих предположениях и это убийство в действительности имело сексуальную подоплеку? Весьма вероятно, что при таком раскладе найти убийцу и впрямь не представлялось возможным.
– Альтернативные сценарии существуют всегда.
– Но вы почему-то больше тяготеете к поискам злоумышленников среди представителей власти и политического истеблишмента, хотя очень может быть, что это не тот случай. Возможно, это связано с вашим подсознательным стремлением обвинить общество в том, что случилось с вашей матерью... и с вами?
