Ларс Кеплер - Гипнотизер
Доктор посмотрел на него, словно в чем-то сомневаясь; лицо у него было тяжелое и морщинистое. В чертах сквозило что-то безжизненное, словно Лангфельдт страдал параличом лица.
— Спасибо, что уделили мне время, — начал Йона. — Сегодня праздник, и…
— Я знаю, о чем вы хотите спросить, — перебил доктор. — Вам нужна информация о Лидии Эверс, моей пациентке.
Йона открыл было рот, но доктор вскинул руку, не давая ему заговорить.
— Полагаю, вы слышали о врачебной тайне и неразглашении информации о болезни, — продолжал Лангфельдт, — и…
— Я знаю законы, — перебил его комиссар. — Если расследуемое преступление предполагает наказание в два и более года тюремного заключения…
— Да-да-да, — пробормотал Лангфельдт.
Взгляд врача не был ускользающим — он был безжизненным.
— Конечно, я могу вызвать вас на допрос, — мягко заметил комиссар. — В эту самую минуту прокурор готовит требование о заключении Лидии Эверс под стражу. Тогда, конечно, появится и распоряжение насчет истории болезни.
Доктор Лангфельдт побарабанил кончиками пальцев друг о друга и облизал губы.
— Прекрасно, — сказал он. — Я только хочу… — Он помолчал. — Я только хочу гарантий.
— Гарантий?
Лангфельдт кивнул.
— Я хочу, чтобы мое имя не упоминалось.
Йона встретился с ним глазами и понял, что этого безжизненного человека на самом деле переполняет страх.
— Этого я не могу обещать, — жестко сказал он.
— Но я прошу вас?
— Я упрямый, — объяснил Йона.
Доктор откинулся на спинку стула. Углы рта дернулись. За все время, что комиссар сидел перед Лангфельдтом, это был единственный признак того, что доктор нервничает или вообще жив.
— Так что вы хотите знать? — спросил Лангфельдт.
Йона наклонился вперед и сказал:
— Все. Я хочу знать все.
Через час Йона вышел из кабинета доктора. Взглянул на противоположный коридор, но женщины в длинном платье не было. Торопливо спускаясь по каменной лестнице, комиссар заметил, что уже совсем стемнело, парка и шпалер больше не видно. Девушка-дежурная, наверное, ушла домой, ее рабочий день закончился. За стойкой было пусто, входная дверь заперта. В здании стояла тишина, хотя Йона знал, что в лечебнице сотня пациентов.
Дрожа от холода, он забрался в машину и выехал с большой больничной парковки.
Его кое-что беспокоило, что-то ускользало от него. Комиссар попытался вспомнить, когда именно он начал испытывать беспокойство.
…Доктор взял папку — точно такую же, как остальные папки на полке. Легонько постучал по передней обложке:
— Вот она.
На фотографии была довольно красивая женщина с крашенными хной недлинными волосами, с поразительным улыбающимся взглядом: ярость, скрытая под беззащитной внешностью.
В первый раз Лидию забрали в больницу, когда ей было всего десять лет. Она убила своего младшего брата, Каспера Эверса. Однажды в воскресенье она разбила ему голову деревянной палкой. Врачу девочка объяснила, что мама заставляла ее нянчиться с братишкой. Лидия отвечала за Каспера, когда мать была на работе или спала. Она должна была воспитывать братишку.
Лидию отправили в лечебницу, мать села в тюрьму за дурное обращение с детьми. Касперу Эверсу было три года.
— Лидия потеряла свою семью, — прошептал Йона и включил «дворники» — встречный автобус окатил его машину водой от колес до крыши.
Доктор Лангфельдт прописал Лидии сильные транквилизаторы, не проводя никакой терапии. Он считал, что поступок девочки объясняется притеснениями со стороны матери. По его заключению Лидию поместили в муниципальный интернат для несовершеннолетних преступников. В восемнадцать лет Лидия перестала числиться в списках интерната. Она переехала в родительский дом и стала жить там с парнем, которого встретила в интернате. Ее имя снова всплыло в документах через пять лет: ее, в соответствии с ныне упраздненным законом, отправили на принудительное лечение за то, что она несколько раз избила какого-то малыша.
Доктор Лангфельдт снова встретился с Лидией, и на этот раз она стала его пациенткой. Суд направил ее на принудительное лечение в психиатрическую клинику.
Хриплым и как бы безразличным голосом доктор рассказал, что Лидия приходила на игровую площадку, выбирала одного и того же мальчика лет пяти, подманивала его, уводя от остальных, и избивала. Она успела побывать на площадке несколько раз, прежде чем ее заметили. В последний раз она избила малыша так жестоко, что он едва не умер.
— Лидия пробыла в клинике шесть лет. Все это время она проходила курс лечения, — объяснил Лангфельдт и безрадостно улыбнулся. — Вела себя примерно. Единственная проблема — Лидия постоянно заключала союзы с другими больными, создавала группки вокруг себя. Группки, от которых она требовала абсолютной лояльности.
Она создает семью, подумал Йона и свернул по направлению к Фридхемсплан, как вдруг вспомнил про вечеринку в Скансене. Комиссар решил было отговориться тем, что забыл. Но он чувствовал себя должником Аньи и понял, что ехать надо.
…Лангфельдт закрыл глаза и, массируя виски, продолжал:
— Шесть лет без инцидентов — и Лидия получила разрешение ненадолго покидать лечебницу.
— Вообще без инцидентов? — спросил Йона.
Лангфельдт подумал.
— Был один случай, но его так и не смогли доказать.
— А что произошло?
— Одна пациентка поранила лицо. Утверждала, что сама порезалась ножницами, но ходили слухи, что это сделала Лидия Эверс. Насколько я помню, это были просто сплетни, ничего серьезного.
Лангфельдт поднял брови, словно хотел продолжить свой отчет.
— Продолжайте, — попросил Йона.
— Ей разрешили вернуться домой. Она продолжала лечиться, жила самостоятельно. Не было никаких, совершенно никаких причин сомневаться в том, что она действительно хочет выздороветь. Через два года курс лечения закончился. Лидия выбрала форму терапии, которая тогда была в моде. Она начала проходить групповую терапию у…
— Эрика Марии Барка, — вставил Йона.
Лангфельдт кивнул.
— Похоже, эта затея с гипнозом не принесла ей пользы, — высокомерно сказал он. — Кончилось тем, что Лидия пыталась совершить самоубийство. Она попала ко мне в третий раз…
Йона перебил доктора:
— Она рассказала вам о срыве?
Лангфельдт покачал головой:
— Насколько я понимаю, в нем был виноват гипнотизер.
— Вам известно, что она призналась Барку в убийстве ребенка? — жестко спросил Йона.
Лангфельдт пожал плечами:
— Я об этом слышал, но ведь гипнотизер может заставить человека признаться в чем угодно. Я так считаю.
— Значит, вы не принимаете признания Лидии всерьез? — уточнил комиссар.
Лангфельдт скупо улыбнулся.
— Она была развалиной, с ней невозможно было вести разговор. Я применял электрошок, тяжелые нейролептики… Каких трудов мне стоило снова собрать ее как личность!
— То есть вы даже не попытались выяснить, почему она призналась в убийстве ребенка?
— Я считал, что ее признания связаны с чувством вины перед младшим братом, — натянуто ответил Лангфельдт.
— А теперь вы ее выпустили? — спросил комиссар.
— Два месяца назад, — сказал Лангфельдт. — Она, без сомнения, здорова.
Йона поднялся, и его взгляд снова упал на единственную картинку в кабинете доктора Лангфельдта — головоногое существо на двери. Ходячая голова, подумал он вдруг. Только мозг. Без сердца.
— Это ведь вы. — Йона указал на картинку. — Правда?
Когда комиссар выходил из кабинета, у доктора Лангфельдта был растерянный вид.
Пять часов дня, солнце зашло два часа назад. Темный, непроглядный как смола, холодный воздух. Туманно светят редкие фонари. От Скансена город виделся пятном дымного света. В лавочках сидят стеклодувы и ювелиры. Йона прошел через рождественский базар. Горят костры, фыркают лошади, жарятся каштаны. Дети бегают в каменном лабиринте; иные стоят и пьют горячий шоколад. Играет музыка, семьи водят хоровод вокруг высокой елки на круглой танцплощадке.
Зазвонил телефон; Йона остановился возле киоска с колбасой и олениной.
— Да.
— Это Эрик Барк.
— Здравствуйте.
— Я думаю, что Лидия держит Беньямина в старом доме Юсси, где-то возле Доротеи, в лене Вестерботтен, в Лапландии.
— Вы думаете?
— Я почти уверен, — жестко сказал Эрик. — Больше на сегодня планов нет. Вам не обязательно ехать, но я заказал три билета на завтра, на утро.
— Хорошо, — сказал Йона. — Пришлите, пожалуйста, мне на телефон всю информацию об этом Юсси, я свяжусь с полицией Вестерботтена.
Идя по узкой гравийной дорожке к ресторану «Соллиден», комиссар услышал у себя за спиной детский смех и дернулся. Красивый желтый ресторан украшали гирлянды и еловые ветки. В зале были накрыты четыре огромных длинных стола. Комиссар сразу увидел своих коллег: они расселись возле огромных окон, из которых открывался великолепный вид на воды Нюбрувикена и на Сёдермальм, на увеселительный парк Грёна Лунд с одной стороны и на корабль-музей «Baca»[24] с другой.
