Грег Диналло - Фиаско
Она благодарно улыбнулась и заспешила по ступенькам лестницы, но остановилась и, повернувшись ко мне, сказала:
— А я на вас, Николай, очень рассчитываю. Когда я открывал дверь машины, мне послышалось неясное щебетание. Звук явно исходил с заднего сиденья. Тогда я быстро вытащил из-под дорожной сумки атташе-кейс и открыл крышку. Ба! Да это же пищит бипер! Он так и лежал в кейсе с тех пор, как я уехал из Москвы. Я поплелся к ближайшей телефонной будке, опустил в щель монету и набрал номер диспетчерской управления московской милиции.
— Семнадцатый слушает.
— Вера? Вера, это я, Николай. Это ты меня вызывала?
— А кто же еще? Уже не раз вызывала за последние недели. Куда пропал-то?
— Я ненадолго уезжал из Москвы. Что там стряслось?
— У тебя неприятности с милицией.
— С Годуновым, что ли?
— Нет, с Шевченко. Он объявил розыск «Жигулей» и дал твои приметы как водителя.
— Ах, это, — вздохнул я с облегчением, — тогда все в порядке. Мы все еще разматываем то происшествие. Меня не было всю ночь. Он, наверное, беспокоится, не случилось ли что-нибудь.
— Ничего этого я не знаю, но в ориентировке на розыск говорится, что ты вооружен.
— Прекрасно. Верочка, я сейчас у дома на набережной. Можешь приехать ко мне?
— Нет. Я же на работе.
— Попроси кого-нибудь подменить тебя. Я в затруднении, не знаю, как быть. Мне нужно с тобой посоветоваться.
— Не могу я никак. А что Юрий? Позвони ему.
— Дело как раз в нем. Пожалуйста, это очень важно, ты даже не представляешь, насколько важно.
— Хорошо, Коля. Сейчас выезжаю, жди.
От одной мысли, что сейчас я увижу Веру, в животе у меня сладко заныло. Я устроился на скамейке и начал засекать время. Прошло четверть часа, полчаса. Я курил сигарету за сигаретой, теряя всякую надежду, как вдруг заметил ее изящную фигурку, лавирующую среди толпы.
Оказывается, ее задержали пробки на дороге из-за первомайской демонстрации. Вера внимательно слушала мои приключения и злоключения. Я спросил ее, что мне делать дальше.
— Не могу тебе этого сказать. Даже не представляю, Коля, как к этому подступиться. Кстати, раньше ты меня вообще не слушал. Что же изменилось?
— Положение у меня просто безвыходное, — ответил я, улыбнувшись. — Любой, кто столкнулся бы с теми документами, которые ты мне передала, пожалуй, сразу бы и не разобрался в них. Кстати, забыл поблагодарить тебя за них. Если бы не они, то ничего бы не было.
— Сама удивляюсь, как умудрилась достать их.
— И все-таки как же?
— У меня подруга работает в общем отделе, где регистрируют входящие и исходящие документы. Она передо мной в неоплатном долгу. Ей удалось перехватить конверт с документами, когда его принесли на отправку. — Вера махнула рукой. — Ты все еще хочешь, чтобы я дала тебе совет?
— А ты можешь?
— Могу.
— Ну и что же посоветуешь? Идти мне в монахи или как?
Она фыркнула и отбросила на плечи длинные волосы.
— Будь тем, кто ты есть. Это тебе в самый раз подходит.
— А кто же я теперь есть?
— Да вроде ты ничуть не изменился.
— Зато кругом все как-то изменилось. Раньше что я знал? Долдоны в Кремле — это плохие ребята, а мы — хорошие. А теперь все смешалось.
— Положись на свои чувства, на интуицию, верь им, и все будет в порядке, Николай. Лучшего совета я не знаю. — Она смущенно улыбнулась и бросила взгляд на часы. — Мне нужно бежать. — Она повернулась, чтобы уходить, но помедлила и бросилась мне в объятия. Глаза ее так и сияли. — Господи, как я по тебе соскучилась. Ты позвонишь?
— Если ты этого хочешь.
— Ой, как хочу, Коленька. — И она чмокнула меня в щеку.
Я смотрел ей вслед, пока она не исчезла в толпе, затем потопал вдоль набережной, глубоко задумавшись. Только через полчаса вернулся к «жигуленку» и не успел открыть дверь, как услышал чьи-то шаги. Обернувшись, увидел, что ко мне спешат сразу четверо, размахивая на ходу пистолетами.
— Милиция! — выкрикнул один. — Повернуться кругом и положить руки на крышу машины!
— Я без оружия, — ответил я, выполняя приказ. — Пистолет лежит в бардачке.
Какой-то милиционер достал его. Они обыскали меня, забрали бумажник и ключи от машины и только после этого разрешили повернуться.
— Вы Николай Катков?
Я устало кивнул.
— Вас ждет следователь Шевченко.
Вдвоем они затолкнули меня в патрульную машину, двое других сели в «жигуленок» и поехали следом. Водитель патрульной машины, избегая ехать по улицам, заполненным демонстрантами, помчался к управлению милиции в объезд. Через четверть часа мы уже шли по коридору здания на Петровке, 38.
— Катков? Катков, с вами все в порядке?! — с тревогой воскликнула Скотто, когда меня ввели в кабинет Шевченко.
— Да вроде все в норме.
— Ну и слава Богу. Готова убить тебя, черт проклятый. Теперь-то что случилось?
— Случилось? — начал я выворачиваться. — Что вы имеете в виду?
— Да ладно тебе, Катков! — рявкнул Шевченко, вскакивая со стула и подходя ко мне. — Что, двенадцать часов надо было проверять свои подозрения?
— Кое-кому понадобилось бы еще больше.
— Нужно так понимать, что вы завершили свое расследование и нашли злополучный контейнер? — с иронией в голосе спросил он.
Я молча кивнул, лихорадочно соображая, что сказать в ответ.
— И где же он? — Теперь он уже рычал.
Я молчал. Настала такая тишина, что стало бы слышно муху, если бы она пролетела. Я долго молчал, не зная, что ответить. Потом решился и нехотя выдавил:
— Я ошибался.
45
— Вас куда-нибудь подбросить? — резко спросила Скотто, когда мы направились к стоящим во дворе «Жигулям».
— Спасибо, не надо. Я только возьму свои вещи из машины и пойду ловить такси.
— А может, передумаете? У меня до отлета масса времени.
Судя по всему, Скотто так и кипела от негодования. Без сомнения, она предложила это от чистого сердца. Я понял, она что-то задумала и хотела переговорить наедине.
— Ну ладно, — согласился я. — Мне нужно к Юрию, это недалеко.
Несколько кварталов мы проехали в полном молчании. Скотто по-прежнему думала о чем-то своем. Лишь когда мы остановились перед светофором, она взглянула на меня.
— Ну как, все-таки нашли его, Катков?
— Вы говорите так, будто заранее знаете ответ.
— Знаю. — Она резко кивнула.
— В таком случае, видимо, нет необходимости отвечать.
— Вы кого-то выгораживаете?
— Ну, Скотто, вам ведь хорошо известно, что я на такое никогда не пойду.
— Так почему же сейчас идете?
— Потому что получилось все совсем не так, как я предполагал. Все… все запуталось и оказалось более сложным, нежели мне представлялось. Тут не действует обычный принцип: вот — черное, а вот — белое.
— Ну, спасибо за ясность, — шутливо заметила она. — Вроде бы я не тупица, почему бы не рассказать мне подробности? Как знать, может, я и пойму, что к чему.
— У меня лучшее предложение. Сверните-ка туда, за угол.
Повернув на Тверскую, она остановилась у гостиницы «Москва». Там мы вышли из машины и пошли к Красной площади. Оттуда доносились какие-то выкрики, эхом отражаясь от каменных стен и башен Кремля. Это был день твердолобых коммунистов. Их набилось на площади, наверное, сотни тысяч. В центре ее стоял грузовик. В его кузове возбужденные люди через портативные мегафоны выкрикивали, как Ленин в свое время, подстрекательские призывы, накаляя страсти. Старые усатые вояки, пожилые полные женщины, дети с красными флажками в руках — все в унисон выкрикивали: «Ле-нин! Ле-нин! Ле-нин!». Море советских символов, флагов, знамен, плакатов и транспарантов заполонило всю Красную площадь. Повсюду серп и молот, зловещие для меня портреты Ленина и Сталина. Масса людей, не желающих свержения тирании и пришествия свободы. Совершенно поразительное зрелище! Было от чего прийти в ужас.
— Пройдет еще немало времени, прежде чем Россия хоть чем-то станет походить на Соединенные Штаты, Скотто.
— Не спорю, но согласны ли вы с этими шутами гороховыми или не согласны, шаг в верном направлении сделан. А инакомыслие, свобода выражать свое мнение и есть основа свободного общества.
— Спасибо за разъяснение, — склонил я голову.
Она слегка зарделась.
— Мое мнение по этому поводу таково: не важно, сколь бурно и яростно люди выражают свое несогласие, важно, как побудить их работать и жить лучше. Это же не скопище неорганизованных американцев, высылавших на улицы с протестами против демократии.
— Во всяком случае, уже сейчас, а не потом, любой ценой нужно защищать это право — отстаивать свои взгляды, которые я, может, и не разделяю.
— Легко говорить, да трудно сделать.
— Катись ты в задницу. Если вы, Катков, хотите считаться демократом, то и поступать должны как демократ. Нельзя быть на словах демократом, а в жизни антидемократом.
