Нельсон Демилль - Собор
– Если ты случайно задремлешь или качнешься, запросто упадешь, – сказал Флинн.
– Все может быть, – не оборачиваясь, ответил Лири.
Флинн огляделся, ища Меган, но не увидел ее. Тогда он обошел орган, подобрал приставленную к стене винтовку и подошел к Лири.
Тот резко обернулся, перекинул ноги внутрь хоров и проговорил:
– Есть старый трюк…
Флинн почувствовал, как его тело напряглось. Лири же добавил как ни в чем не бывало:
– Научился этому я в армии. Нужно усесться повыше и притвориться спящим – тогда противник не будет стрелять в тебя, а станет дожидаться, когда ты проснешься.
– Интересно!
Флинн прошел мимо Лири и вошел в колокольню, откуда спустился на лифте в вестибюль. Через вестибюль он поднялся в центральный неф, его шаги отдавались звонким эхом по безмолвному залу собора. Салливан, Боланд и Фаррелл перегнулись через перила трифория и глядели вниз. Хики дремал близ органа на алтаре. Флинн прошел через открытый вход алтарной ограды и поднялся по ступенькам. Четверо заложников спали, скованные парами, в противоположной части алтаря. Брайен увидел лежащих рядом Морин и Бакстера, заметил, как спокойно и размеренно вздымается и опускается ее грудь. Затем он перевел взгляд на кардинала и отца Мёрфи, мирно дремавших прикованными к престолу кардинала.
Подойдя к Морин, Брайен Флинн опустился на колени и стал разглядывать ее разбитое лицо. Вдруг он ощутил, что на него кто-то внимательно и пристально смотрит откуда-то сверху: это Меган наблюдала за ним из темноты, и прицел винтовки Лири был направлен на его губы. Флинн перегнулся так, чтобы оказаться спиной к Лири и закрыть от него Морин. Потом нежно провел рукой по ее щеке. Морин открыла глаза и взглянула на него.
– Который час?
– Поздно.
– По твоей вине стало поздно, – сказала она.
Флинн тихо проговорил:
– Извини… Я не мог помочь тебе…
Морин отвернулась. Оба помолчали, затем она произнесла:
– Эти игры с переменным успехом с полицией похожи на какое-то безумие, когда автомобили несутся навстречу друг другу, и каждый водитель сидит, словно загипнотизированный стремительным приближением другого, а до рассвета остается всего минута… Неужели никто не повернет в сторону?
– Перестань нести ерунду! Идет война. Проклятая женская глупость! Или ты считаешь, что мужчины играют в эти игры только для того, чтобы потешить свое самолюбие?..
– И ты еще толкуешь о войне? – Морин схватилась за его рубашку и заговорила громче: – Нет уж, разреши мне рассказать тебе о войне. Война – это не захват церкви с заложниками. Поскольку ты завел речь о войне, то скажу, что я очень долго была солдатом и понимаю, что им не обязательно ждать рассвета, они могут прорыть сюда ход прямо сейчас, и ты не успеешь глазом моргнуть, как все тут будет охвачено огнем, а тебя изрешетят пулями. – Она отпустила его рубашку. – Вот что такое война. Ты знаешь о настоящей войне не больше, чем о настоящей любви.
Флинн встал и взглянул на Бакстера.
– Тебе нравится этот мужчина?
Она кивнула:
– Он неплохой человек.
Флинн долго глядел в пространство.
– Неплохой человек, – повторил он. – Если кто-нибудь меня встретит впервые, он может сказать и обо мне то же самое – пока не узнает истории моей жизни. – Он внимательно смотрел на нее. – Сейчас ты больше не любишь меня, но это не имеет значения. Надеюсь, что ты уцелеешь, надеюсь, что и Бакстер не погибнет. Надеюсь, что вам будет вместе очень хорошо.
Морин перевернулась на спину и подняла на него глаза.
– И снова ни ты, ни я не верим ни единому твоему слову.
Флинн отступил на шаг назад и произнес:
– Мне нужно идти… – Он посмотрел на Хики, маячившего за оградой алтаря, и внезапно попросил: – Расскажи мне о нем. О чем болтает этот старикашка? Что там насчет кнопки в исповедальне?
Морин откашлялась и кратко и четко пересказала Брайену все, что узнала про Джона Хики. Напоследок добавила:
– Даже если ты победишь, он каким-то образом устроит так, чтобы все, абсолютно все погибли. Мы четверо именно так и считаем, иначе не стали бы и пытаться с таким риском бежать отсюда, да еще не раз.
Флинн снова посмотрел на Хики, потом на заложников и на алтарь: всюду валялись букеты увядших зеленых гвоздик, на белоснежном мраморном полу виднелись пятна крови. У Брайена возникло ощущение, что он когда-то уже видел все это или нечто подобное во сне или в бреду, и вспомнил где – в Уайтхорнском аббатстве. Флинн с трудом отогнал от себя эти мысли и опять посмотрел на Морин.
Резко встав на колени, он снял с нее наручник и позвал:
– Пойдем со мной! – Он помог ей встать и направился к лестнице с алтаря, поддерживая ее.
Флинн чувствовал, что Хики следит за ними, сидя у алтарного органа, а Меган и Лири – с верхних хоров. Он знал: они думают, что он решил отпустить Морин. Брайен отлично понимал, как понимали и все следящие за ним, что это его решающая проверка как лидера. Попытаются ли трое боевиков встать на его пути? Еще несколько часов назад они на такое не отважились бы.
Флинн подошел к алтарным ступенькам и остановился, но не в нерешительности, а наоборот – вызывающе, демонстративно, и посмотрел на церковные хоры, а затем на алтарный орган. Никто не издал ни звука, не сделал движения, но он нарочито подождал еще несколько секунд, пристально глядя в зал, затем спустился по ступенькам алтаря. Около сидящего у двери склепа Галлахера приостановился и сказал:
– Передохни, Фрэнк.
Галлахер посмотрел на него и на Морин, и Флинн увидел в его взгляде понимание и одобрение. Глаза Галлахера встретились с глазами Морин, он начал что-то говорить, но потом повернулся и поспешил вверх по ступенькам.
Флинн посмотрел вниз, на дверную решетку, закрытую на замок и цепь, и повернулся к Морин. Она поняла, что Брайен хочет вновь показать себя лидером и навязывать свою волю другим. Но она поняла также, что он хочет идти дальше и собирается освободить ее, но не осознавала для чего: ради нее, ради себя, а может быть, просто, чтобы продемонстрировать свою власть, показать, что может сделать все, что хочет, напомнить, что он – Финн Мак-Камейл, вождь фениев. Морин спустилась вниз по ступенькам и остановилась у дверей. Флинн последовал за ней и махнул рукой в сторону ризницы.
– Два мира встретились здесь: мир духовный и мир светский, жизнь и смерть. Вот уж никогда не думал, что такие противоречивые понятия разделены столь тоненькой преградой.
Морин настороженно всмотрелась в безмолвие ризницы и увидела лишь свечи, мерцающие на алтаре в часовне для священнослужителей, потом различила покровы на столах, стоящих у стены, на которых лежали аккуратно сложенные белые и пурпурные одеяния, используемые во время великого поста. «Пасха, – подумала она. – Весна. Воскресение и жизнь». Морин подняла глаза на Флинна.
Заговорил он первым:
– Выберешь ли ты жизнь? Уйдешь ли одна без других?
– Да, уйду, – кивнула Морин.
Поразмыслив немного, он вытащил из кармана ключи. Дрожащими пальцами отпер замок на решетке, а также замок, висящий на цепи, и начал разматывать цепь. Отодвинув левую створку, Брайен заглянул в коридор – полицейских там не было.
– Поторопись.
Морин взяла его за руку.
– Я уйду, но только с тобой.
Флинн долгим взглядом посмотрел на нее и спросил:
– Ты оставила других, чтобы уйти со мной?
– Да.
– И ты сможешь сделать это и жить потом, не испытывая мук совести?
– Да.
Он молча смотрел на открытые двери, а затем проговорил:
– Мне придется долго сидеть в тюрьме. Ты будешь меня ждать?
– Да, буду.
– Ты любишь меня?
– Да.
Флинн хотел вытолкнуть ее наружу, но она оказалась проворнее: быстро взбежала по лестнице и остановилась на полдороге к склепу.
– Ты не выпроводишь меня одну, если мы уйдем, то только вместе.
Флинн стоял, глядя на ее силуэт в лучах света, проникающих из-за двери склепа.
– Я не могу уйти.
– Даже ради меня? Ведь я уйду с тобой ради тебя. Разве ты не хочешь сделать то же самое?
– Не могу… ради Бога, Морин… Не могу. Пожалуйста, если ты любишь меня, уходи. Уходи!
– Только вместе. Любым путем, но вместе.
Флинн опустил глаза и покачал головой, а спустя минуту-другую, показавшуюся ему часами, услышал шаги – она поднималась вверх по лестнице…
Он закрыл на замок двери и пошел за ней и, когда поднялся на алтарь, увидел, что она опять лежит около Бакстера, с наручником на запястье и закрытыми глазами.
Флинн спустился с алтарного помоста, подошел к одной из скамеек в центре зала собора и сел, уставившись на высокий алтарь. Его поразило, с какой легкостью он заполучил, как дар богов, то, чего многие добиваются всю жизнь, – лидерство, отвагу, способность распоряжаться собственной судьбой. Но любовь – истинная основа всех чувств обыкновенных людей, возможность жить с любимой женщиной, детьми, друзьями – всегда ускользала от него. Лишь однажды к нему пришло это чувство, и оно навсегда осталось в нем кровоточащей раной, боль от которой не проходила, как он ни силился перебороть ее. Каждый раз она приходила вновь и вновь.
