Эндрю Дэвидсон - Горгулья
На полу обнаружилась большая куча какашек. Не моих.
Сколько я уже прожил в крепости, и ни разу Бугаца не гадила в доме. Мне достаточно противно столь подробно расписывать тут особенности ее стула, но есть два момента, о которых упомянуть необходимо: во-первых, стул был скорее жидкий, чем твердый; во-вторых, в нем были остатки непереваренных листьев.
В доме имелось одно-единственное растение — его принесла Джек. (Может, до меня здесь были и другие цветы, но все они пострадали от халатности ушедшей в резьбу Марианн Энгел.) При ближайшем рассмотрении стало понятно, что Бугаца жевала именно этот цветок. У него пропали почти все листья, а те, что остались, были обглоданы и носили следы ее зубов.
Я отыскал собаку внизу, в кабинете; она валялась на полу и часто дышала.
Я ободряюще погладил псину по спине, в пальцах остались клочья шерсти. Ребра Бугацы были такой летописью голода, что я ужаснулся: не худобе, но невероятности самого этого факта. В последние недели Бугаца съедала гораздо больше обычного; по правде сказать, она ела почти не переставая.
Я пошел в подвал. Нужно рассказать Марианн Энгел, что собака ее серьезно больна! Мне хотелось пристыдить ее и заставить поехать со мной в ветлечебницу. Но получилось не совсем так. Резчица сосредоточилась над тварью, в глазах которой читалось суровое предостережение: не подходи…
Но я все равно заговорил:
— С Бугацей что-то случилось. Она заболела.
Марианн Энгел непонимающе взглянула на меня как на пустое место. С пальцев на руке сочилась кровь — промахнулась долотом?
Красное пятнало лоб, который она только что вытерла.
— Что?
— У тебя кровь!
— Я терновая колючка на челе Христа.
— Нет, — возразил я, показывая жестом: — На запястье!
— А… — Она перевела взгляд; кровь капнула в раскрытую ладонь. — Совсем как роза…
— Ты меня слышишь? Бугаца заболела!
Она хотела было убрать с груди прядь волос, слипшуюся от пота и каменной пыли, но пальцы снова и снова ловили воздух. Расстояния воспринимались искаженно.
— Тогда иди в лазарет.
— В смысле, к ветеринару?
— Да. — Кровь сочилась на осколки камня под ногами. — К ветеринару.
— Дай-ка взгляну! — Я попытался взять ее за руку.
С внезапным ужасом в глазах Марианн Энгел замахнулась на меня стамеской. Лишь единственный раз прежде угрожала она мне физически — давно, на башне, когда швырнула в меня банку с кофе. Тогда я точно знал, что она целилась мимо, но сейчас явно готова была наброситься прямо на меня. Она как будто не осознавала, где она и кто я, и была готова на все, лишь бы продолжать работу.
Я попятился, машинально вскинул руки, как бывает, когда хочешь показать, что не имел в виду ничего такого.
— Ведь это твоя собака, Марианн!.. Поедем с нами? Со мной и твоей собакой Бугацей?
Имя что-то затронуло в ее памяти. Сгорбленные плечи чуть расслабились, она вздохнула. А самое главное, опустила свое оружие и страх исчез из глаз.
— Нет.
В голосе ее не было злости, но и сожаления тоже не было. Он звучал глухо и тускло, без намека на всякое сострадание. Не слова — лишь эхо.
И не успел я занести ногу над ступенькой, как Марианн Энгел снова полностью переключилась на камень.
Ветеринаром оказалась пухлая женщина по имени Шерил, рыжеволосая и ясноглазая, быть может, ирландских кровей. Первым делом она поинтересовалась, отчего я так выгляжу, и это было гораздо лучше, чем притворяться, будто в моей внешности нет ничего особенного.
— Попал в аварию.
— Понятно…Итак, когда вы стали замечать проблемы с… э-э… — она взглянула на карточку, которую заполнили в приемной, — с Бугацей? Это греческая выпечка такая, да?
— Ага. Цвет похож. Утром я заметил на полу следы диареи, а еще она, кажется, жевала листья.
— Ясно, — кивнула Шерил. — У нее всегда такая шерсть? Совсем не блестит.
— Вы правы, — подтвердил я. — И на ощупь жирнее, чем обычно. Проблемы начались недавно, но сегодня утром все резко ухудшилось. Собака явно теряет в весе.
Ветеринар спросила, а как с энергичностью, и я ответил, что плохо. Потом она сделала несколько анализов, посветила Бугаце фонариком в пасть и в глаза. Собака вяло подтявкивала. Я спросил, что с ней.
— Тут, кажется, мягко? — пробормотала Шерил, нажимая Бугаце на живот, и сама себе ответила: — Но как будто не болит… Были в кале следы непереваренного жира?
Кто — кроме ветеринаров! — может знать, как выглядит непереваренный жир в собачьих какашках? Я заявил, что позабыл проделать химический анализ перед обращением в лечебницу, и точно сказать не могу. Шерил нахмурилась и, подняв Бугаце хвост, стала разглядывать собачий анус.
— Она ела свои экскременты?
— О Господи! — Шерил снова ждала от меня каких-то неоправданных наблюдательных способностей. — Не знаю! Не исключено…
— Я не смогу наверняка понять, — произнесла Шерил, — без дальнейших анализов. Вы согласны оставить собаку в больнице на день или два?
Время было неподходящее, чтобы объяснять, что Бугаца не моя собака, и я просто подмахнул все бумаги. Поинтересовался, насколько болезненные будут процедуры, но доктор оскорбилась.
— Мы животных не мучаем!
Я наказал собаке вести себя хорошо, а она вывалила язык и лизнула мою руку. Некоторые люди принимают это за знак обожания, но я наверняка знаю, что собаки так слизывают соль.
Я позвонил через пару дней, но Шерил еще не выяснила, что приключилось с Бугацей, хотя заверила меня: дескать, врачи на верном пути. Она очень извинялась, но, честно говоря, — именно на такой поворот я и надеялся.
Ветлечебница — подходящее обиталище для пса на то время, пока я сам буду в больнице, так что я все объяснил и попросил подержать Бугацу у них до моей выписки. Шерил не спорила — ведь передержка даст ей время подтвердить диагноз.
Теперь оставалось разобраться только с Марианн Энгел. Мне не хотелось оставлять ее одну в доме, но она ведь взрослая, а мне всего-то нужно провести в больнице ночь, самое большее — две.
По своему обыкновению, все это время Марианн Энгел будет ваять без передышки. А останься я дома, все равно меня не послушается.
В больнице мне скучать не приходилось. И Конни (в конце смены) и Бэт (пришла на подмену) забегали поздороваться. Нэн тоже пришла, и через пару минут явились Саюри и Грегор, сохранявшие почтительную дистанцию и лишь незаметно пожимавшие друг другу руки. Я заметил, что только Мэдди не хватает, и Бэт сказала, что та недавно вышла замуж и переехала. Я решил было, что муж ее этакий «плохой мальчишка» — кто-нибудь вроде Адского ангела или юриста по корпоративному праву, — но, к собственному удивлению, услышал: нет, он археологический закончил, а Мэдди последовала за ним на раскопки аж на Суматру.
Все расспрашивали о Марианн Энгел, и я вроде как слегка присочинил. Сказал, ей срочно нужно доделать статую, но не счел нужным добавить, что расписание ей теперь устанавливают Три Наставника. Все покивали, но как минимум Саюри мне не поверила. Я не мог смотреть ей в глаза, и по этому признаку Грегор тоже угадал обман.
Когда в палате осталась лишь Нэн, я предложил (ведь до операции было еще несколько часов) прогуляться вокруг больницы. Она проверила свой график, пейджер и мобильный телефон и, прежде чем в конце концов дать согласие, отзвонилась медсестрам. Потом, уже во дворе, Нэн даже взяла меня под руку и стала показывать облака, которые сложились в нечто, вроде стайки морских коньков. Я угостил ее хот-догом из ближайшего киоска, потом мы уселись на скамейку и принялись разглядывать прохожих. Нэн капнула себе на блузку горчицей. Мне кажется, пятно ей очень шло.
На лицо мне опустилась маска, и я стал считать в обратную сторону. Я уже успел заделаться экспертом в области анестезии и знал: очнусь через несколько часов. Наверняка немного поболит, когда буду отходить, но к боли я давно привык, а операций перенес столько, что точно знал: все будет нормально. По крайней мере, не хуже, чем раньше.
Только получилось по-другому. Простая операция дала осложнение — сепсис. У пациентов с ожогами подобные заражения нередки — даже у таких, как я, далеко продвинувшихся по пути выздоровления. Но к счастью, инфекция оказалась не очень страшная и организм — который сделался гораздо сильнее за счет тренировок — способен был с ней справиться. Вот только мне пришлось остаться в больнице до выздоровления.
Саюри и Грегор невероятно мне помогли. Саюри позвонила Шерил и продлила пребывание Бугацы в лечебнице, а Грегор вызвался сообщить Марианн Энгел о том, что со мной творится. Он решил съездить к ней в крепость и сообщить лично, поскольку на телефонные звонки она не отвечала. Я предупреждал, что Марианн Энгел вполне может не открыть дверь, и, как выяснилось, оказался прав. Грегор барабанил минут десять — и сдался, хотя из подвала на полной громкости завывала Бэсси Смит.
