Джек Кертис - Сыны Зари
Энджи сидела рядом с ним, держа в руке авторучку и блокнот. Он знал, кому было нужно это имя – Робину Кэлли, который подобрал его и вынес с торфяника. Напрасная трата времени. Шататься под тяжестью другого человека, перепачкаться в крови другого человека... Росс не был ни благодарен, ни рад. Он назвал Энджи это имя, и она унесла его с собой.
Он пытался вернуться мыслями ко дню их женитьбы, к рождению их детей, но все, что он смог увидеть, – это были люди, которых он знал, и какой-то человек, который был им самим. Он припомнил праздничные дни, домашнее кино, которое обожали смотреть ребятишки. Пока Энджи наводила кинокамеру, детишки бегали по пляжу, и оба поднимали руку, чтобы ухватиться за руку другого. Что-то вприпрыжку проскочило между ними. Оно было белым и неясным, подобно фигуре на негативе фотографии.
Две жизни, два человека, как же это было возможно? Соседи, люди, которых он встречал, могли иногда спросить: «Чем ты занимаешься?»
Он предлагал им такую ложь, которая выглядела самой подходящей в данных обстоятельствах: горный инженер, коммивояжер, организатор разных встреч, исследователь... Такие занятия требовали постоянных путешествий и были эпизодическими. Но он мог при этом думать: «Я убиваю людей, чтобы заработать на жизнь», словно он говорил правду, и иногда, после того как его собеседник отходил, он невнятно бормотал это. Жизнь дома и жизнь вне дома. Жизнь там, внутри, и жизнь на улице. Он приходил домой, не забывая по пути купить подарок на день рождения, который Энджи заказала для одного из детишек. Он так и шел: в одной руке завернутый в бумагу подарок, в другой – сумка с винтовкой. Он убирал сумку с винтовкой, запирал двери стенного шкафа и, надев шляпу для пикничка, присоединялся к веселью.
Две жизни... Когда же это началось? После армии. После того мига на Бетел-Торе, когда он выступил из укрытия и прострелил Хэллидею спинной хребет. После того ощущения, которое он получил от этого: от власти, от своей полноценности, от потрясающего чувства покоя. Возможно. Или даже еще раньше? Этого не дано было знать. Детские игры и истории, в которые он попадал в детстве, – все это тоже было снами.
Что-то вернулось к нему, видимое чрезвычайно ясно. Он просматривал какую-то книгу с картинками, – он не мог припомнить точно, когда это все происходило, – на картинках были люди из разных сказок и легенд. Каждая изображала какой-либо конкретный момент, а внизу страницы был текст. Вот спираль из ярких существ, покрытая куполом света и поднимающаяся в небеса. Мужчина и женщина бегут среди деревьев, а буря бушует прямо над их головами. Огромная башня уходит своей верхней частью к тучам. Какая-то фигура, кувыркаясь, падает с неба лицом вверх, словно чья-то гигантская рука сбросила ее с солнца.
Эту картинку сопровождал какой-то текст. Росс вспомнил его и улыбнулся. А в следующее мгновение он увидел лицо Мартина Джексона, прошедшего мимо прозрачной панели двери. Оно напоминало лицо какой-то знаменитости, мелькнувшее на улице.
* * *Кэлли взял листок из блокнота и позвонил Майку Доусону. Потом он вернулся к Энджи.
– Пора сделать соответствующее заявление, хорошо? – проговорил он.
Она кивнула. Они воспользовались обычным путем Кэлли наружу, чтобы избежать журналистов, выйдя через выход, который вел на кухню, а потом через служебную дверь. Джексон прошел в те же двери несколькими секундами позже, когда увидел, что они ушли. Это был не первый его визит в больницу, хотя в предыдущих двух случаях он использовал главный вход и приходил в то время, когда здесь бывало большинство посетителей. Он тоже был посетителем: с несколько смущенным видом он нес букетик цветов и выглядел так, как будто знал, куда идет.
Он действовал открыто, и потому-то это было надежно. Никто не знал, кто он такой и как он выглядит. В свой первый визит он отыскал коридор, который вел к палате Росса. Во второй раз он прошел весь путь от служебного входа до конца этого коридора. Возвращаясь назад, он увидел Криса Буллена, который разговаривал с работницей справочной службы, но он разминулся с Энджи Росс на несколько секунд. Встреча с Энджи обеспокоила бы его, поскольку она-то, разумеется, знала, кто он такой.
Джексон наблюдал за Кэлли возле больницы и знал, что тот пользуется служебными дверями. Он даже больше наблюдал за машиной Кэлли, чем за ним самим. Он дожидался надежной возможности. При прочих равных обстоятельствах он предпочел бы совершить задуманное попозже, уже в разгар дня, когда посетителей бывает особенно много, но, увидев Энджи Росс вместе с Кэлли, он понял, что возможности выбирать у него уже не осталось.
Это было прохладное утро, поэтому его легкий плащ не выглядел неуместным. Он поднялся на лифте на четвертый этаж, потом быстро прошел во флигель, как раз под коридором, ведущим к палате Росса. Он вошел во флигель и снял плащ. Под ним на Джексоне был голубой хирургический халат, надетый поверх футболки. Он достал из кармана голубую шапочку и натянул ее на голову. Такая одежда говорила не только о том, что он здешний служащий, но и о его солидном ранге. И что самое важное – она выглядела обычной для больницы. Полицейский, который сидел перед дверью в палату Росса, должно быть, ежедневно видел десятки сиделок, врачей и хирургов, проходивших мимо. И он не стал бы подозревать их больше, чем Джексона. Этот план должен был принести успех, потому что его никто не остерегался.
Полицейский, сидевший у двери, мельком взглянул на Джексона, когда тот приближался, а потом, когда он подошел поближе, отвернулся в сторону. Джексон прошел мимо. Это было как раз тогда, когда Росс увидел его лицо через стекло.
* * *Только что начало светать – бледно-серый свет, вроде отражения воды на камне. Сиделка зашла взглянуть на него десять минут назад, и он притворился, что спит. Теперь его глаза были открыты, но он не смотрел на дверь. Он снова глядел прямо перед собой, как уставший пассажир, мечтающий, чтобы поскорее кончилось его путешествие. А спустя мгновение он дотянулся до блокнота и авторучки и написал что-то на верхнем листке, а потом оттолкнул блокнот в глубь полки.
Ты помнишь, что остались еще какие-то дела, помнишь, что остались еще какие-то невысказанные слова. Жив, а потом мертв. О чем же ты никак не можешь вспомнить? Это у тебя на кончике языка. Что это за дело, которое ты имел в виду завершить? Ты сделаешь его, когда вспомнишь. Впрочем, это слово никогда не придет и это дело никогда не будет завершено. Крупная слеза собралась в уголке глаза Росса и покатилась к его скуле. И вдруг он раскаялся во всем. Не в этих убийствах, нет – это было бы угрызениями совести, – его раскаяние имело отношение к его собственной жизни. Ему хотелось быть кем-нибудь другим, и даже сейчас он не знал, кем же именно. Подобно вкусу, который ты никогда не пробовал, или зрелищу, которого никогда не видел.
Не слышалось никакого шума, стало быть, Мартин поступил по-умному с охраной у дверей. Человек проходит мимо, а раз уж он прошел мимо, то может с тем же успехом быть в какой-нибудь другой стране. А потом он поворачивает и идет обратно, быстро, прежде чем что-нибудь покажется не так. И вот уже он приставляет пистолет и очень мягко говорит: «Встать...» Охранник слишком ошеломлен, чтобы двигаться в ту же секунду, и человек шепчет: «Сразу. Сделай это сразу».
Мартин улыбнулся, когда вошел в палату. Он закрыл дверь и сделал шаг в сторону, чтобы его не было видно, если кто-то посмотрит сквозь стекло. Он сказал:
– Эрик...
* * *Французские солдаты перестали бить девицу, хотя казалось, что они еще не разобрались с ней до конца, потому что тот, который ударил ее последним, передал ее дальше, почти рассеянно, не сводя глаз с Джексона. А принявший крепко держал ее за руку, хотя и он тоже смотрел на Джексона. В зале наступило не просто молчание: казалось, что шум исчез, унесенный воздухом, и все они теперь стояли в вакууме. Джексон протянул руку и взял руку девицы. Со стороны солдата было какое-то мимолетное сопротивление, а потом он отпустил девушку. Вместе они дошли до дверей бара, Джексон и эта девица. Он подержал дверь открытой для нее и еще постоял в дверном проеме, чтобы посмотреть, как она скроется из виду. Можно даже было почти ожидать, что он поднимет руку и помашет ей на прощание. Потом он вернулся туда, где у стойки стоял Росс, и взял стакан, который там оставил.
А попозже, здорово пьяные, они подошли к Берлинской стене. Росс провел пальцами по шлакобетонному блоку. Прожекторы тут же швырнули потоки света на пружинистые спирали колючей проволоки, идущей поверх стены. Была холодная ночь, и струйки испарений плавали среди стальных шипов. По всей длине стены были намалеваны лозунги. Разные непристойности. Послания от безнадежно страдающих влюбленных.
Росс получил удар сзади по шее и повалился лицом вниз на груду щебня и мусора. Когда он пришел в себя, рядом не было ни души. Он прошел двадцать, может быть, тридцать метров в направлении каких-то зданий и пустой улицы. Послышался звук, словно кто-то отбивал мясо деревянным молотком. Росс ускорил шаг, пока не перешел на неуклюжий бег. Он не мог сохранять равновесие так хорошо, как ему хотелось бы, а внутри его черепа что-то назойливо звенело. Он вышел на улицу и сразу же сосредоточил внимание на клубке тел у дверного проема первого же дома. Один солдат неподвижно лежал на земле. Остальные двое колотили Джексона, стараясь сбить с ног, чтобы можно было поупражняться на нем сапогами.
![Айзек Азимов - Роботы зари [Роботы утренней зари]](/uploads/posts/books/58421/58421.jpg)
![Айзек Азимов - Роботы утренней зари [ Сборник]](/uploads/posts/books/59876/59876.jpg)
