Питер Страуб - Клуб адского огня
— Через много лет эта старая глупая сплетница Джорджина Везеролл притворилась, будто решила, что Кэтрин сбежала с каким-то там рисунком и поменяла имя, чтобы ее не поймали. Ну что за сказки! Кэтрин в жизни не брала чужого. Да и зачем — она никогда ничего не хотела. Просто Джорджина спасала свой имидж: так она выглядела лучше, чем если бы призналась, что одна из ее гостей умерла так далеко в лесу, что не могли даже обнаружить тело.
— Вы уверены, что было именно так.
— Я поняла это в ту же секунду, когда увидела эту нелепую женщину. Кэтрин наверняка знала, как поиграть ей на нервах, а особы вроде Джорджины не переносят, когда кто-то смеется над ними. Дразнить таких вот дурищ было вполне в характере моей сестрицы. А потом, за мгновение до того, как ее попросят покинуть помещение, — вдруг сорваться и уехать. Просто беда застала ее где-то в середине того внезапного путешествия, и она умерла так далеко, что мы не смогли даже похоронить ее. Сердце остановилось в самое неподходящее время, вот и все.
— Как Джорджина догадалась позвонить именно вам, когда Кэтрин исчезла?
— Сестра дала ей мой номер. Кто же еще? Видит бог, она ни за что не дала бы номер Чарльза или Эффи и Грейс. Кэтрин всегда любила меня больше их всех... Я хочу показать вам кое-что.
Она поднялась с дивана — цепочки и ожерелья зашуршали-зазвенели — и прошла за арку. Нора и Джеффри слышали, как она дает указания на кухне, а потом медленно поднимается по лестнице.
— Как вы полагаете, что она хочет показать? — спросила Нора.
— Неужели вы думаете, я знаю, что сделает моя мать в следующий момент?
— А чем ей не угодили Эффи и Грейс?
— Они слишком просты и понятны для нее. К тому же сестры очень возмущались, когда мама покинула дом и стала работать на Линкольна Ченсела. Они считали, что это недостойно. Моим тетушкам и сейчас не очень нравится то, чем занимается мама. Они думают, что такое дело не подходит для настоящей леди.
— По-моему, нет ничего более подходящего для настоящей леди, — сказала Нора.
— Вы просто не знаете Эффи и Грейс, — улыбнулся Джеффри.
— А как они нашли блокнот — или что там они нашли? — из-за которого вышел весь этот переполох.
— Моя мать хранила бумаги сестры в подвале этого дома, но когда там оборудовали две лишние комнаты, у нее просто не осталось места. Грейс и Эффи согласились взять бумаги — четыре картонные коробки, в основном черновики рассказов и поэм. Когда-то давно я просматривал их.
— И романа там не было.
— Не было. — Джеффри оглянулся и посмотрел через арку на суетящихся на кухне женщин. — Кстати, несмотря на то, как она отзывается о Линкольне Ченселе или даже об Элдене и Дэйзи, моя мать по-прежнему сохраняет лояльность по отношению к их семье. Пожалуйста, не упоминайте о том, о чем мы беседовали с Эвом Тайди, хорошо? Мама рассердится.
— Я заметила ваш предупреждающий взгляд.
— Вспомните, когда мать перестала работать на Ченселов, она порекомендовала им Марию, которой едва исполнилось восемнадцать лет. Хотя девушка едва говорила по-английски, ее взяли в дом. А потом и меня. Мама считает, что Ченселы очень много сделали для нашей семьи.
— Я никогда не понимала, почему Элден и Дэйзи уволили ее, — сказала Нора. — Ведь Хелен была как член семьи.
— Не думаю, что ее уволили. Скорее всего, мать ушла сама, как только скопила достаточно денег, чтобы открыть собственное дело.
Заскрипели ступеньки лестницы.
— Я уверена, что Дэйви говорил мне, будто Хелен Дэи уволили. Ему было очень больно ее терять.
— Сколько ему было тогда — четыре года? Он не понимал, что происходит в доме. — Джеффри напряженно улыбнулся. Шаги его матери по лестнице становились громче. — Жаль, что они не послали его на Лонг-Айленд. Это могло пойти ему на пользу.
— Наверняка пошло бы на пользу, — уточнила Нора и, повернувшись к кухне, увидела, что Хелен Дэй, вокруг которой стояли трое ее ассистенток, склонилась над медным котлом, втянула ноздрями воздух, задумалась на секунду и сказала что-то обеспокоенной девушке, которая упорхнула и тут же вернулась с чашкой коричневого порошка, щепотку которого Хелен бросила в котел.
Нора вдруг почувствовала чудовищную усталость, сладко зевнула и тут же воскликнула:
— Какой ужас! Извините меня.
Хелен Дэй вышла из-под арки, извиняясь за задержку. Она села в футе от Норы и поставила между ними на диван какие-то два предмета. Нора посмотрела на фотографию в рамке, лежащую поверх скоросшивателя с пружиной, такого старого, что его бугристая и черная когда-то обложка приобрела неровный светло-серый оттенок.
— Вот, — сказала Хелен. — Взгляните-ка на фото.
Нора взяла рамку в руки. Две девочки, одной из которых было года три, а другой — около восьми, подняв головы и улыбаясь фотографу, стояли в залитом солнцем саду. Младшая держала в руках крохотную чашку с блюдцем от кукольного чайного сервиза. У обеих девочек, явно сестер, были коротко подстриженные черные волосы и премиленькие мордашки. Старшая улыбалась одними губами.
— Угадали, кто это? — спросила Хелен Дэй.
— Вы и Кэтрин.
— Я играла в саду в кукольную вечеринку, и — о чудо из чудес! — Кэтрин оказалась рядом и снизошла до моих забав. Мой отец поспешил запечатлеть этот момент, несомненно затем, чтобы напоминать Кэтрин в будущем, что когда-то она тоже была ребенком. А Кэтрин знала, что он делает: это видно по ее лицу. Она видела отца насквозь.
Нора обратила внимание на самодостаточность в выражении глаз восьмилетней девочки. Пожалуй, такой ребенок действительно мог видеть многих насквозь.
— Вы нашли эту фотографию у нее в квартире? — спросила Нора.
— Нет, там я нашла рукопись. А фотография стояла на ее письменном столе в «Пряничном домике», и это было первое, что я увидела, когда вошла туда. «Боже мой! — сказала я себе. — Вы только посмотрите на это!» Вы ведь понимаете, что это означало, не так ли?
Нора понятия не имела, что бы это могло означать, но нетрудно было догадаться по глазам и голосу Хелен Дэй, что это значило для нее.
— Ваша сестра считала вас самым близким человеком, — сказала она.
Пожилая женщина подалась чуть назад, звякнув ожерельями, и показала пухлым розовым пальцем на горло Норы.
— Суперкубок ваш! Из всей нашей сумасшедшей семейки я была для Хелен ближе всех. Чей адрес и телефон дала она на экстренный случай? Мои. Чью фотографию привезла в «Берег» и поставила на почетное место на своем письменном столе? Мою. Это ведь была фотография не зануды Чарльза, не так ли?
Палец был все еще нацелен на горло Норы, поэтому она покачала головой.
— Правильно. И это не была фотография тех двух дурочек, Эффи и Грейс, за всю свою жизнь не прочитавших ни одной книги. Кэтрин чувствовала себя не более близкой к этим троим, чем к прохожим на улице. Поначалу-то я не взяла в толк, как она могла уехать, забыв мою фотографию, но когда я поняла, что она оставила также шелковый халат и связку книг, я догадалась, для чего она это сделала Она оставила эти вещи для меня, потому что знала, что я обо всем позабочусь. И — готова держать пари — вы сейчас догадаетесь почему.
И вновь у Норы был готов ответ, которого ожидала Хелен.
— Потому что вы понимали ее лучше всех остальных.
— Конечно же. Для остальных Кэтрин всю жизнь оставалась загадкой. Это было как у Джеффри с Деодато. Я люблю их, они прекрасные люди, но они никогда не понимали и не поймут некоторых вещей, которые понимает Джеффри. Люди вроде Джеффри и моей сестры — яркие индивидуальности, правда, Джеффри?
— Как скажешь, мама. Но ты тоже личность нестандартная.
— Об этом-то я и говорю! Пару раз за мою жизнь окружающие утверждали, что я сумасшедшая. Чарльз говорил, что я сошла с ума, когда я согласилась уехать с Линкольном Ченселом. Оставить своего сына, и даже не ему, а людям, которых он считал ниже себя. Чарльз сказал тогда, что я такая же сумасшедшая, какой была Кэтрин. Что ж, сказала я, в таком случае мои дела не так уж плохи. Можете не сомневаться, он сразу сменил пластинку, когда Джеффри получил стипендию в Гарварде и прекрасно проявил там себя. Когда люди не хотят попытаться тебя понять, им проще объявить тебя сумасшедшей. Грейс и Эффи досих пор считают, что я не в себе, но я веду себя гораздо лучше, чем они. Они и Кэтрин считали ненормальной. Она смущала их, как смутила я, когда отправилась работать на Ченселов.
Сложив руки на груди среди монеток и бус, Хелен спокойно взглянула на Нору черными глазами.
— Мои сестры действительно считали, что Кэтрин убежала с тем рисунком, изменила имя и стала спокойно проживать деньги, которые выручила от продажи этого рисунка. Знаете, что они мне сказали? Что больное сердце Кэтрин — это выдумка. Доктор Монтросс ошибся, когда она была еще маленькой девочкой, и с тех пор ее все время лечили. По их мнению, Кэтрин украла рисунок, сбежала, изменила имя и теперь смеется над всеми нами. Чарльз ведь сменил фамилию, сказали они. А ты? Или ты была замужем за мистером Деем? Я сказала, что никогда не меняла фамилию, это сделал человек, на которого я работала, а работодателя ведь нельзя ослушаться, правда? Все, что я сделала, — только привыкла к этой фамилии. К тому же это ведь была фамилия моего мужа, не так ли? И все это писательство, говорили мои сестрицы, тоже было сумасшествием. А ведь это не так, правда, Джеффри?
