Джон Гришем - Камера
– Губернатор выступает на совещании представителей страхового бизнеса, – пояснил Ларримур, беря со стола рабочую тетрадь и раскрывая ее как некую драгоценную скрижаль. – Затем он должен посетить одну из городских школ.
– Я подожду, – сказал Гарнер. – Дело у меня довольно срочное. Прогуляюсь по улицам.
Отложив тетрадь в сторону, помощник скрестил на груди руки.
– Как себя чувствует этот юноша, внук Сэма Кэйхолла?
– О, он по-прежнему разрабатывает стратегию защиты. Я, видите ли, руковожу в фирме “Крейвиц энд Бэйн” секцией pro bono и прибыл сюда специально, чтобы оказать своему коллеге некоторую помощь.
– Аппарат губернатора пристально следит за развитием ситуации, – наморщив личико, строго произнес Ларримур. – Похоже, суд твердо решил поставить точку.
– Суду ничего другого и не остается. Насколько серьезно губернатор относится к вопросу помилования?
– Он выдвинул идею провести слушания. Об исходе же можно только гадать. Полномочия его чести весьма широки, как вы наверняка знаете. Губернатор вправе смягчить наказание или даже выпустить узника на свободу. В его власти заменить казнь пожизненным заключением. Срок заключения, кстати, может быть сокращен.
Гудмэн кивнул.
– Есть ли у меня шанс увидеться с ним сегодня?
– Мы ждем губернатора сюда к одиннадцати. Обещаю сказать ему пару слов. Обедать он, думаю, захочет у себя в кабинете. Сможете вы подойти примерно в час?
– Да. Пусть о моем разговоре с ним никто не узнает. Наш клиент категорически против этой встречи.
– И против идеи помилования тоже?
– У нас всего семь дней, мистер Ларримур. В таком положении глупо от чего-либо отказываться.
Ощерив в улыбке острые зубы, помощник губернатора вновь взял рабочую тетрадь.
– В час дня. Посмотрю, что удастся сделать.
– Благодарю вас.
Минут пять оба вспоминали имена общих знакомых, а затем в кабинете одновременно зазвонили два телефона. Извинившись, Гудмэн вышел. На лестнице он снял пиджак, вдохнул полной грудью аромат цветущих магнолий, поднял левую руку. Стрелки часов показывали половину десятого. Липла к спине мокрая от пота рубашка.
Гудмэн двинулся в сторону Кэпитол-стрит, считавшейся главной улицей Джексона. Напротив капитолия в окружении пышной зелени стоял величественный особняк губернатора. Здание довоенной постройки в колониальном стиле было обнесено кованой оградой. В ночь казни Мэйнарда Тоула перед ней собралась толпа противников высшей меры наказания, выкрикивавших дерзкие лозунги. Губернатор, по всей видимости, их не слышал. Замедлив шаг, Гарнер вспомнил свой первый визит в особняк. Вместе с Питером Вайзенбергом за час до казни Тоула он прошел через ворота главного входа. Губернатор, пригласивший к ужину несколько важных персон, был раздосадован приходом нежданных гостей. Он наотрез отказался удовлетворить просьбу осужденного о помиловании, однако в лучших традициях южного гостеприимства пригласил обоих юристов к столу.
Они вежливо отклонили приглашение. Гудмэн объяснил его чести: им необходимо срочно вернуться в Парчман, чтобы сказать клиенту последнее слово. “Будьте поосмотрительнее”, – напутствовал их губернатор, поднимая бокал.
У Гарнера промелькнула мысль: “Интересно, сколько протестантов явятся к особняку через неделю с зажженными свечами в руках, чтобы молить Макаллистера о милосердии к Сэму? Вряд ли их будет много”.
Деловой квартал Джексона редко испытывал недостаток в офисных площадях, которые сдавались внаем, поэтому особых проблем у Гудмэна не возникло. Внимание его привлекла рекламная афиша, где за небольшую сумму предлагались помещения на третьем этаже довольно уродливого здания. У секретарши в вестибюле Гарнер поинтересовался именем владельца конторы, и час спустя хозяин уже показывал ему товар лицом. Офис состоял из двух мрачноватых, застеленных истертыми коврами комнат, стены которых были испещрены дырками от гвоздей. Гудмэн подошел к окну: над крышами соседних домов высился купол капитолия.
– Великолепно, – одобрил он.
– Триста долларов в месяц плюс счета за электричество. Туалеты в коридоре. Минимальный срок аренды – полгода.
– Я пробуду здесь не более двух месяцев, – сказал юрист, вытаскивая из кармана аккуратно сложенные банкноты.
Владелец бросил красноречивый взгляд на деньги.
– Чем конкретно вы занимаетесь?
– Анализом маркетинговой ситуации.
– Кого представляете?
– Детройт. Компания намерена открыть у вас филиал, и для начала этих кабинетов нам вполне хватит. Подчеркиваю: на два месяца. Оплата наличными, без всяких расписок. Мы не доставим вам никаких неудобств.
Пересчитав купюры, владелец вручил Гудмэну два ключа: один – от офиса, второй – от двери, выходящей на Конгресс-стрит. Мужчины пожали друг другу руки. Сделка была завершена.
Гарнер покинул здание и неторопливо направился к капитолию, где оставил свою машину. Губы его тронула довольная улыбка. Идея принадлежала Адаму и представляла собой еще одну отчаянную попытку спасти Сэма Кэйхолла. Все в полном соответствии с законом. Расходы на ее осуществление мизерны, да и кого в подобной ситуации могут волновать несколько сотен долларов? В конце концов, он, Гудмэн, выступает от имени секции pro bono, источника непреходящей гордости юридической фирмы “Крейвиц энд Бэйн”. Даже Дэниел Розен не посмеет оспорить трату смехотворной суммы на аренду двух комнатушек и десяток междугородных звонков.
* * *
Спустя три недели после знакомства с Мемфисом Адам начал испытывать острую тоску по размеренной, предсказуемой рутине будней чикагского офиса. В среду, к десяти часам утра, он закончил составлять очередное ходатайство. Адам переговорил с четырьмя клерками, а затем и со старшим администратором окружного суда. Он дважды связывался по телефону с Ричардом Олэндером, уточняя вопрос о конституционности казни в газовой камере. С чиновником апелляционного суда в Новом Орлеане он провел изнурительную дискуссию на тему неквалифицированных действий Бенджамина Кейеса.
Петиция, составленная по материалам отчета доктора Суинна, ушла по факсу в Джексон, оригинал ее был направлен туда же курьерской почтой. Администратора суда Адам озадачил просьбой рассмотреть вопрос как можно быстрее. “Поторопитесь отклонить мой протест”, – фактически сказал он, хотя и другими словами. Если Сэм и получит отсрочку, то решение будет принимать скорее всего федеральный судья.
Каждый новый документ нес искру надежды и, что на собственном опыте уже понял Адам, вероятность очередного разочарования. Любая бумага обречена пройти четыре инстанции: Верховный суд штата, федеральный суд, апелляционный суд и Верховный суд США. Бюрократическая машина почти исключала шансы на удачу, особенно на стадии апелляций. Самые насущные аспекты дела Сэма Кэйхолла были тщательнейшим образом проанализированы Гарнером Гудмэном и Уоллесом Тайнером годы назад. Сейчас Адаму оставалось лишь собрать крохи.
Клерк апелляционного суда выразил сомнение в том, что триумвират еще раз захочет выслушать доводы защиты: ведь Адам явно намеревается писать петицию за петицией. “Нет-нет, нас полностью удовлетворит текст. В случае необходимости с вами свяжутся по телефону”.
Из беседы с Ричардом Олэндером Адам узнал следующее: Верховный суд страны получил просьбу мистера Холла назначить еще одно слушание, однако на данном, столь позднем, этапе оно лишено всякого смысла. Получена и копия протеста по вопросу невменяемости осужденного, которая будет изучаться с максимальной объективностью. Следует ли ожидать от защиты каких-то новых ходатайств? Адам не ответил.
Позвонил Брейк Джефферсон, сотрудник аппарата судьи Слэттери: на стол его чести легла копия петиции, направленной Верховному суду штата Миссисипи. Откровенно говоря, мистер Слэттери настроен весьма скептически, однако готов непредвзято рассмотреть вопрос по существу.
При мысли о том, что ему удалось заставить одновременно проворачиваться шестеренки четырех различных механизмов, Адам испытал некоторое удовлетворение.
В одиннадцать позвонил Моррис Хэнри, пресловутый Доктор Смерть из аппарата генерального прокурора: оказывается, туда поступила пачка последних апелляций, или, как он предпочел выразиться, “ворох ваших бумажек”, и мистер Роксбург лично поставил перед группой юристов задачу разобраться с ними. Голос Хэнри звучал в трубке едва ли не сердечно, однако смысл сообщения был предельно ясен: “Рать за нами стоит неисчислимая, мистер Холл”.
Подготовка и оформление все новых документов активизировались с каждым часом, на столе в кабинете росли аккуратные стопки стандартных листов. Дарлен носилась как угорелая: делала копии, приносила ленты факсов, готовила кофе, выкладывала перед Адамом окончательные варианты ходатайств и петиций. Пройдя хорошую школу государственной службы, она нисколько не пугалась потока бумаг. Раза три Дарлен повторила, что такая работа доставляет ей куда большее удовольствие, нежели привычное делопроизводство.
