Вольфганг Хольбайн - Немезида: От полуночи до часа кошмаров
— Извини, меня окликнула Элен, — услышал я голос Юдифи, которая, наверное, была недалеко от меня, у входа, наверное, на полпути через вестибюль. И все-таки ее голос звучал так приглушенно, как будто она была очень далеко. — Док на пути к улучшению. Твой трюк с шахтой подействовал на нее так, что вставил на место какой-то винтик у нее в голове.
Луч фонаря достиг кухни на несколько мгновений раньше, чем в нее вошла Юдифь.
— Кто-то выкрутил главную пробку здесь, в распределительной коробке, подожди.
В следующую секунду в кухне ярко вспыхнул свет и у меня сразу заслезились от яркого света глаза, во всяком случае, я могу этим прикрыть то, что до этой минуты тщательно сдерживал слезы.
— Ну что, у вас тут все в порядке? Ты…
Она замолчала. Конец ее предложения потонул во вздохе ужаса, когда она вошла на кухню и включила свет. Я не видел ее. Вкус желчи и желудочного сока еще стоял у меня во рту и в горле, когда я снова, уже в ярком свете неоновой лампы под потолком, взглянул на Эда и увидел смешанное выражение удивления и огромного страха, превратившее лицо Эда в страшную гримасу. Глубокий боковой разрез на горле, доходящий, должно быть, до самых шейных позвонков, проходил от сонной артерии почти до самого затылка, как будто трусливый убийца напал на него сзади. Должно быть, кровь била фонтаном из разреза, потому что она брызнула на стену над столом примерно в двух метрах от тела, попала на Карла, налипла ему на лицо, на его одежду и даже на волосы. Я старался не представлять себе того момента, когда клинок разрезал сонную артерию Эда, но это мне не удалось. Карл должен был пережить нечто ужасное. Если он не сделал этого сам.
Почти насильственно я оторвал свой взгляд от ужасной картины и повернулся к Юдифи, которая все еще, замерев, стояла в дверном проеме и, дрожа, затаив дыхание, смотрела на Эда, тело которого безжизненно висело на стуле. Только то, что ее вид был немного лучше, чем у Эда, говорило о том, что она еще жива. Уже в слабом свете прожектора во дворе я заметил, как плохо она выглядела, но теперь я во второй раз испугался, увидев ее при полном освещении. Она была совершенно промокшая и запачканная цементной пылью, а дождем размыло пятно, которое оставила кровь, вытекшая из раны на ее руке, и оно не смылось, а стало только больше, так что вся ее футболка была в крови, только в разных местах оттенки красного были немного разные. После объятий и прикосновений, которыми мы обменялись в темноте, наверное, и сам я выглядел ненамного лучше. На ее лице застыла испуганная, залепленная запекшейся кровью гримаса. Юдифь тихо заплакала, все еще не выходя из оцепенения.
Я с трудом выпрямился, отошел от раковины, подошел к ней и притянул ее к себе, но у нас у обоих не было достаточно сил, чтобы поддержать друг друга, и поэтому мы просто, тесно обнявшись, опустились вдвоем на холодный кухонный пол. Чтобы ее успокоить, я хотел погладить ее по голове, но у меня не получилось. Моя рука, прикоснувшись к ее мокрым, слипшимся от цементной пыли волосам, судорожно сжалась в кулак и крепко прижала ее голову к моей груди, которая высоко поднималась и опускалась. Я слышал, как она начала плакать, дрожали ее плечи, перехватывало дыхание, и даже Карл, причитания которого внезапно прекратились, когда включили свет, начал вдруг тихо всхлипывать.
До нас донесся звук тихих, медлительных шагов. Я испуганно посмотрел на дверь и увидел, как Элен, все еще бледная как труп, медленно, неуверенными шагами вошла на кухню. Элен дрожала, как осиновый лист, и все-таки, несмотря на то что она была растрепана, промокла до нитки и лицо ее с левой стороны было одутловатым, сине-фиолетовым, в сравнении с Юдифью, Карлом и мной, она имела гораздо более благополучный вид, по крайней мере, единственная из присутствующих, она не была перепачкана кровью. Она тоже замерла на пороге, а ее взгляд испуганно и беспорядочно блуждал по помещению. Но это не был беспорядочный взгляд умалишенной, какой мы с Юдифью застали ее во дворе. Это был взгляд человека, который проверяет, знакомится с ситуацией, решает, как действовать дальше — несмотря на весь ужас, который предстал ее глазам. (Кухня и перепачканные кровью люди, в том числе и я, должны были произвести на нее впечатление, будто она зашла на скотобойню, где мясники, которыми были Юдифь, Карл и я, отдыхают в обеденный перерыв, а Эд играет роль забитого животного.) Подозреваю, что у нее в сумке была целая бутылка экстракта валерианы, которую она осушила во дворе до дна, потому что она хотя и выглядела все еще очень изнуренной и нервной, но все же не была больше беспомощной, как ребенок. Потом я вспомнил о том, что сегодня уже видел один раз, как она более-менее тайно принимала какие-то пилюли. Может быть, в них было объяснение ее такого внезапного улучшения.
Элен сделала затяжку от промокшей на дожде, едва тлеющей сигареты и закрыла глаза, выдыхая голубой дым. Затем она стряхнула пепел, медленно подошла к Эду на белом пластиковом стуле и приложила ладонь ему ко лбу.
— Смерть наступила не больше получаса назад, — тихо констатировала она. Ее голос дрожал, это показывало, с каким трудом она силится сохранить свою чудом восстановленную выдержку от нового срыва. Она провела привычным, абсурдным в данных обстоятельствах жестом по лицу Эда, закрыв ему веки, затем обернулась ко мне и Юдифи. — Что случилось? — тихо спросила она. — Кто это сделал?
— Этого я не знаю, — ответил я почти шепотом. Мне стоило огромного труда выговорить даже эти несколько обычных слов. Несмотря на это, я мягким движением немного отодвинул дрожащую Юдифь, которая все еще совершенно расстроенная и перепуганная жалась ко мне, медленно встал, держась за притолоку дверного проема, и помог встать на ноги Юдифи, чтобы снова бережно взять ее за руку. (Хотел ли я ее защитить? Я был больше и сильнее ее, я был мужчиной, но в этот момент я чувствовал себя скорее не защитником, и лишь по одной причине я не прислонился, всхлипывая, к ее груди — потому что она была на две головы ниже меня, и поэтому это было совершенно невозможно. Мне так хотелось дать себе волю, упасть на колени и прижаться к ней! Я чувствовал себя таким слабым и беспомощным, как еще никогда в моей жизни.) — Карл, — сказал я бесцветным голосом. — Спроси у него. Он был тут раньше меня.
— Я… Я прибежал из подвала, когда рухнул потолок, — запинаясь, начал говорить Карл, беспомощно тряся головой. — Я прибежал сюда. На кухню. Было совершенно темно… Но он был еще жив…
— Да? — недоверчиво переспросила Элен. Не нужно было иметь телепатические способности, чтобы понять, что происходит в ее голове. Ее скачущие мысли на этот раз целенаправленно следовали по пути, на повороте которого я уже однажды заблудился. — И что ты потом делал? — спросила Элен.
Втайне Элен, должно быть, уже сделала вывод из слов длинноволосого хозяина гостиницы. Эд был еще жив, когда Карл появился здесь, и вот он теперь сидит на корточках, перепачканный кровью, возле его трупа. Собственно, я уже давно вынес свой приговор, так как раньше уже посчитал этого престарелого хиппи убийцей Стефана. Но я предпочел ничего не говорить, а дать ему договорить. В конце концов, мыс Юдифью тоже были с ног до головы перепачканы кровью и при здравом размышлении, по крайней мере, в глазах Элен, нас тоже можно было заподозрить в жестоком убийстве Эда, как и все еще сидящего на корточках на линолеуме хозяина гостиницы. Карл должен был рассказать нам все, как он совершил это второе убийство, которого он сам, по всей видимости, не смог перенести и которое привело его к нервному срыву, подробно прояснить все детали и сознаться во всем, иначе мы, чего доброго, могли бы и убить его. После всего, что мы здесь пережили, что я пережил, я ни секунды не сомневался, что мы в состоянии это сделать. Я уже чувствовал в себе прилив адреналина, который толкал меня на это.
— Потом вдруг выключился свет, — продолжал Карл, и вдруг начал говорить так легко, так свободно, как будто у него развязался язык, который до этого был судорожно зажат. По крайней мере, мне так сначала показалось. — Я услышал шаги, но я ничего не видел. Секунду назад было светло как днем, и вдруг настала кромешная тьма — я абсолютно ослеп. Я только заметил, что были слышны очень тихие шаги, но очень близко. А потом все стихло.
Хозяин гостиницы вытер кулаком слезы с лица. Его слова вовсе не звучали как откровенное признание, на что я втайне надеялся, хотя бы для того, чтобы, наконец, найти выплеск для своей злости и отвращения, которые закипели во мне при виде зверски убитого Эда и забрызганных кровью стен. Но все это пробудило во мне новое, совершенно неожиданное подозрение: что это сказал Карл? Очень тихие шаги? А мы с Юдифью как раз нашли в подвале один ботинок Марии. Босиком можно ходить очень тихо. Я обменялся многозначительными взглядами с Юдифью, которая, казалось, подумала о том же, так как она со страхом посмотрела в направлении темной прихожей. Потом она, двигаясь спиной вдоль стены, потянула меня за собой, вытащила меня за дверь и прошептала:
