Уилбур Смит - Раскаты грома
– Па!
Шон стоял перед ним, расставив руки. Слишком близко, чтобы остановить Солнечную Танцовщицу или заставить ее повернуть.
– Прыгай, девочка, прыгай! – закричал Дирк и сжал бока лошади коленями, чувствуя, как она отвечает толчком задних ног, как она поджала передние ноги к груди и по высокой параболе взвилась в воздух. Но чувствуя и другое – лошадь устала и не сумеет прыгнуть достаточно высоко, чтобы не задеть голову Шона.
В одно мгновение – над толпой пронесся стон ужаса – Солнечная Танцовщица поднялась над землей, передними копытами ударила Шона в грудь и, извернувшись в воздухе, упала. Дирка выбросило, кожаные ремни его стремян лопнули с треском, похожими на щелчок хлыста. Все они покатились по траве. В толпе истошно закричали женщины.
Солнечная Танцовщица попыталась встать, но у нее была сломана нога, и лошадь ржала от боли.
Шон лежал навзничь, повернув голову набок, кровь из разорванной щеки текла в нос и рот. Он дышал с хрипом.
Дирк с сорванной на коленях и локтях кожей подполз к Шону, поднял сжатые кулаки и начал бить ими по груди и обмякшему лицу отца.
– Зачем ты это сделал? Боже, я тебя ненавижу! – В его голосе звучали потрясение, и ярость, и отчаяние. – Я старался для тебя! А ты меня остановил! Ты остановил меня!
Майкл резко осадил жеребца, так что тот присел на задние ноги, соскочил и побежал к ним. Он схватил Дирка за руки и потащил в сторону. Дирк сопротивлялся.
– Оставь его, дрянцо!
– Я не был ему нужен. Он остановил меня. Я его ненавижу. Убью!
Толпа бросилась вперед и сорвала веревки ограждения. Двое мужчин помогли Майклу удерживать Дирка, остальные окружили Шона.
Крики и вопросы:
– Где док Фрейзер?
– Боже, он тяжело ранен!
– Поймайте эту лошадь. Давайте ружье.
– А как же пари?
– Не трогайте его. Подождите.
– Надо распрямить ему руку.
– Дайте ружье. Ради Бога, дайте ружье!
Наступила тишина: толпа молча расступилась, по проходу бежала Руфь. Рядом с ней Мбежане.
– Шон. – Неловко из-за беременности она наклонилась к нему.
– Шон, – начала она снова. Окружающие не могли смотреть ей в лицо.
– Мбежане, отнеси его в машину, – прошептала она.
Мбежане сбросил с плеч плащ из обезьяньей шкуры, склонился к Шону и поднял его. Огромные черные мышцы его груди и рук напряглись; он стоял, широко расставив ноги под тяжестью тела Шона.
– Его рука, нкозикази.
Руфь постаралась удобнее прижать свисавшую руку Шона к его груди.
– Неси, – сказала она, и они вдвоем пошли сквозь толпу. Голова Шона покачивалась на плече Мбежане, как у спящего ребенка. Мбежане осторожно положил Шона на заднее сиденье, Руфь держала на коленях его голову.
– Папа, папочка, – повторяла Буря, с перекошенным от ужаса личиком, дрожа всем тельцем, как испуганный кролик.
– Поведешь, Майкл? – спросила Руфь у стоявшего рядом с «роллсом» Майкла. – Отвези нас на Протеа-стрит.
Большая машина двинулась по полю сквозь толпу возбужденных зрителей, Мбежане шел с ней рядом. Выбравшись из толпы, машина свернула на главную дорогу и взяла курс на Ледибург.
Глава 86
Толпа начала рассеиваться, люди расходились к своим экипажам, а Дирк Кортни стоял один и смотрел, как «роллс» исчезает в облаке пыли.
Ноги его дрожали от наступившей реакции, его тошнило. Порезы на лице горели, словно кожу его облили кислотой.
– Подойди к доку Фрейзеру, пусть осмотрит твое лицо.
Выйдя из коляски с тяжелым револьвером в руке, около него остановился Деннис Петерсен.
– Хорошо, – тупо ответил Дирк, и Деннис пошел туда, где два туземных конюха держали Солнечную Танцовщицу. Лошадь неуверенно держалась на трех ногах, но была спокойна и покорно повесила голову.
Деннис прижал ствол пистолета к ее лбу, и от выстрела она дернулась и упала, содрогаясь.
Ноги ее замерли в последней конвульсии, и она неподвижно застыла.
Дирк сочувственно вздрогнул и согнулся: его вытошнило на траву. Рвота была кислой и обжигающе горячей. Он ладонью вытер рот и пошел. В никуда, слепо пошел с поля к откосу.
А в голове, как припев марша, в такт шагам звучало: «Я ему не нужен, я ему не нужен». И потом свирепое: «Пусть он умрет. Пусть он умрет».
– Пусть он умрет, – сказала Энн Кортни так тихо, что Гарри, стоявший возле коляски, не услышал. Он стоял, ссутулившись, задумчиво набычившись; руки, свисавшие вдоль тела, медленно сжимались и разжимались. Но вот он поднял руку и прижал пальцы к глазам.
– Я иду к нему, – сказал он. – Боже, помоги мне, но я иду к нему.
– Нет! Я запрещаю! Оставь его. Пусть страдает, как страдала я!
Гарри медленно, озадаченно покачал головой.
– Я должен. Слишком много времени прошло, слишком много. Я должен. Молю Бога, чтобы не было слишком поздно.
– Пусть умрет.
Неожиданно в ее голове что-то щелкнуло, сломалось под огромной тяжестью накопленной ненависти.
Энн встала и закричала:
– Умри! Будь ты проклят! Умри!
Гарри открыл глаза и с тревогой посмотрел на нее.
– Возьми себя в руки, дорогая!
– Умри! Умри!
Лицо ее покрылось красными пятнами, она хрипела так, словно ее душили.
Гарри сел в коляску рядом с ней и обнял за плечи, защищая.
– Убирайся! Не трогай меня! – закричала Энн и забилась в его объятиях. – Из-за тебя я его потеряла! Он был такой большой, такой сильный. Он был мой, и из-за тебя...
– Энн, Энн, перестань. – Он старался успокоить ее. – Перестань, дорогая.
– Ты! Трусливая искалеченная тварь! Из-за тебя! – И внезапно из нее хлынуло, как гной из нарыва: – Но я тебе отплатила. Я отняла его у тебя – и теперь он мертв. Ты никогда его не получишь.
Она рассмеялась – издевательски, безумно.
– Энн. Прекрати.
– Тот вечер – ты помнишь тот вечер? Ты сможешь когда-нибудь забыть его? Я хотела его, я хотела, чтобы этот большой бык взгромоздился на меня. Хотела, чтобы он пронзил меня, как бывало раньше... Я умоляла его. Упрашивала. Но из-за тебя... Из-за своего слабого брата-калеки... Господи, да я его возненавидела!
Она снова рассмеялась, это был крик боли и ненависти.
– Я порвала на себе одежду и прокусила губу, как хотела, чтобы сделал он... Когда ты пришел, я и тебя хотела... только забыла, что ты не мужчина! Я хотела, чтобы ты убил его... убил!..
Такой бледный, что пот на его лице казался каплями воды на мраморе, Гарри с отвращением отшатнулся от жены.
– Все это время я считал, что он... Я верил тебе.
Он выпрыгнул с коляски, на мгновение схватившись за нее, чтобы не упасть.
– Столько времени потеряно!
И побежал, хромая, подволакивая искусственную ногу.
– Подвезти, Гарри? – спросил из коляски поравнявшийся с ним Деннис Петерсен.
– Да. О да! – Гарри ухватился за ручку и влез в коляску. – Отвези меня к нему. Быстрей!
Глава 87
Большой дом, молчаливый, покинутый, обступил ее. Темный из-за закрытых от солнца ставней, огромный и угрюмый, пропахший плесенью. Дом, за стенами которого умерла старая страсть.
Энн стояла посреди большого центрального зала и выкрикивала его имя:
– Тёнис-крааль!
Толстые каменные стены поглощали звуки ее безумия.
– Он умер! Слышите? Я отобрала его у вас у всех! – Она торжествующе смеялась, слезы блестели на ее щеках. – Я победила! Слышите? Я победила!
Горе искажало ее смех. Она схватила тяжелую стеклянную лампу и швырнула в стену; лампа разбилась, парафин широко разлился, блестя на стене и пропитывая ковер.
– Тёнис-крааль! Слушай меня! Я и тебя ненавижу. И его ненавижу. Я всех вас ненавижу, всех!
Она металась по комнате, срывая картины в позолоченных рамах, и бьющееся стекло сверкало в темноте, как мелкие бриллианты; она стулом разбила буфет и принялась колотить старинный фарфор и стекло; она сбрасывала книги с полок, вырывала страницы и бросала их в воздух.
– Ненавижу! – кричала она. – Ненавижу!
Большой дом молча ждал. Утомленный старыми чувствами, печальный и мудрый.
– Ненавижу вас, всех вас ненавижу!
Она кинулась по коридору через кухню в кладовые. На нижней полке стоял четырехгалонный бочонок с метиловым спиртом; Энн, тяжело дыша, сражалась с пробкой. Пробка выскочила, прозрачная жидкость полилась по металлическим стенкам сосуда. Энн прижала бочонок к груди и вернулась на кухню. Спирт залил ее юбки, впитался в тяжелую ткань, образовал все увеличивающуюся лужу на каменном полу.
– Ненавижу! – хохотала Энн. Она споткнулась, потеряла равновесие и, не выпуская бочонок, упала на плиту. Горячий металл сжег ее одежду и прожег плоть на бедрах, но она этого не почувствовала. Мокрая юбка задела топку и вспыхнула; крошечный поначалу огонек разгорался. Энн бежала по дому, а за ней тянулся огненный след.
Снова в центральный зал. Здесь она начала поливать спиртом книги и ковер; смеясь, брызгала на бархатные занавеси.
И не обращала внимания на огонь, пока не загорелись ее нижние юбки и пламя не коснулось ног. Тут она снова закричала – от боли в обожженной плоти и в голове. Уронила металлический бочонок, и тот взорвался, разбрасывая жидкое голубое пламя, превратив волосы, лицо, все тело Энн в живой факел. Факел этот упал, задергался и умер еще до того, как огонь добрался до тростниковой крыши Тёнис-крааля.
