Марио Пьюзо - Крестный отец (перевод М.Кан)
Теперь Келнер подрезал излишки ткани, накладывая стягивающие швы, чтобы закрыть «выемку», образованную во влагалищной стенке, следя за тем, чтобы стежки ложились ровно, не собирали чреватых неприятностями бугорков. Он попробовал просунуть в суженное отверстие три пальца, потом два. Два ― удалось; Келнер протиснул их глубже и, подняв на мгновенье голову, озорно скосил на Джула поверх марлевой маски ярко-голубые глаза, как бы спрашивая, достаточно ли узко. Потом вновь занялся своими швами.
Операция закончилась. Люси укатили в послеоперационную, Джул остался поговорить с Келнером. Келнер излучал довольство ― первый признак, что все прошло хорошо.
― Никаких осложнений, друг мой, ― объявил он Джулу. ― Ничего там у нее не растет, простейший случай. Прекрасный тонус, что вообще-то для подобных случаев нехарактерно, и теперь она в отличной форме на предмет утех и забав. Завидую вам, коллега. Какое-то время, естественно, придется подождать, но впоследствии вы, даю гарантию, одобрите мою работу.
Джул рассмеялся:
― Вы, доктор, прямо-таки Пигмалион. Правда, изумительная работа.
Доктор Келнер прищелкнул языком.
― Это все детские игрушки, как и ваши аборты. Если бы в обществе преобладал здравый взгляд на вещи, такие люди, как мы с вами, люди действительно талантливые, могли бы делать важную работу, а эту муть предоставить рабочим клячам. Я, кстати, направлю к вам одну барышню на следующей неделе ― очень славная барышня, такие, похоже, как раз и попадают всегда в беду. Таким образом мы сквитаемся за сегодняшнее.
Джул пожал ему руку.
― Спасибо, доктор. Выбирайтесь к нам сами как-нибудь, заведение угощает, и на полную катушку, ― это я вам устрою.
Келнер посмотрел на него с кривой усмешкой.
― Я каждый день веду игру, мне рулетка или игральный стол не требуются. Я и без них слишком часто испытываю судьбу. Вы, Джул, себя там попусту расходуете. Еще годика два, и можете вообще забыть о серьезной хирургии. Уже не потянете.
Джул знал, что это не упрек, а предостережение. Но настроение все равно испортилось. Люси должны были продержать в послеоперационной как минимум полсуток, так что он закатился в город и напился допьяна. Отчасти ― из чувства облегчения, что для Люси все завершилось так благополучно.
Наутро, придя в больницу ее проведать, он, к изумлению своему, обнаружил, что палата завалена цветами, а у постели сидят двое посторонних мужчин. Люси с сияющим лицом полулежала на подушках. Озадаченность Джула имела свое объяснение: Люси порвала отношения со своими родичами и просила его никому ничего не сообщать, разве что в экстренном случае, если что-то пойдет не так. Фредди Корлеоне, конечно, знал, что она ложится на небольшую операцию, без этого оба они не могли бы отлучиться с работы ― Фредди еще прибавил, что отель полностью возьмет на себя оплату больничных счетов.
Люси стала знакомить его с посетителями, и одного из них Джул сразу узнал. Знаменитый Джонни Фонтейн. Второго, большого, сильного, с нагловатой и обезоруживающей усмешкой, звали Нино Валенти. Оба пожали ему руку ― и забыли о его присутствии. Они подтрунивали над Люси, вспоминали свой старый квартал в Нью-Йорке, какие-то случаи из детства, каких-то людей; ко всему этому Джул не имел никакого отношения.
― Я потом зайду, ― сказал он Люси. ― Мне все равно нужно повидать доктора Келнера.
Но Джонни Фонтейн уже включил на полную мощность свое обаяние.
― Одну минуту, приятель, нам самим пора уходить, посидите с болящей! Глядите за ней хорошенько, док!
Джул заметил характерную хрипоту в его голосе и вдруг вспомнил, что уже больше года Джонни Фонтейн не поет ― что «Оскара» ему присудили за сыгранную роль, а не за пение. Неужели в столь зрелом возрасте у него сломался голос, а газеты умолчали об этом ― и все кругом умолчали? Джул обожал закулисные секреты, он прислушивался к голосу Фонтейна, пытаясь определить, отчего он мог так измениться. Возможно, просто перенапряжение или, может быть, перепил, перекурил ― перегулял, наконец. Голос звучал очень неприятно, с таким и думать нечего мурлыкать на эстраде.
― Вы, кажется, горло простудили? ― спросил он осторожно.
Фонтейн вежливо отозвался:
― Натрудил, если уж на то пошло, ― петь попробовал вчера вечером. Очевидно, не способен усвоить нехитрую истину, что с годами голос изнашивается. Старость, никуда не денешься. ― Он сверкнул бесшабашной улыбкой.
Джул небрежно сказал:
― А врачи вас смотрели? Может быть, имеет смысл полечиться?
У Фонтейна заметно убавилось обаяния. Он окинул Джула долгим неприветливым взглядом.
― Это первое, что я сделал, еще два года назад. Лучшие специалисты. В том числе мой личный врач, а его считают самой крупной величиной в Калифорнии. Рекомендовали побольше отдыхать, не утомляться. Ничего страшного, это возрастное. С годами голос меняется.
Он отвернулся и продолжал прерванный разговор, подчеркнуто обращаясь только к Люси, очаровывая ее, как привык очаровывать всех женщин. Джул прислушался еще внимательней. Наверняка новообразование на связках. Почему же, черт возьми, специалисты его проглядели? Может быть, злокачественное и неоперабельное? Но тогда лечат другими способами.
Он перебил Фонтейна новым вопросом:
― И когда вас последний раз смотрел специалист?
― Года полтора назад. ― Было видно, что Фонтейна раздражают эти вопросы и он сдерживается только ради Люси.
― Ну, а личный врач, он-то вас проверяет время от времени?
― Естественно, ― с досадой сказал Джонни Фонтейн. ― Делает кодеиновые спринцевания, обследует. Говорит, происходит нормальный процесс старения ― ну и попойки там, курение, всякое такое. Или вы, может, больше его в этом смыслите?
― А кто это, как фамилия?
Фонтейн слегка напыжился.
― Таккер ― доктор Джеймс Таккер. Вам что-нибудь говорит это имя?
Это имя, связанное со знаменитыми кинозвездами преимущественно женского пола, с бешено дорогим оздоровительным центром на сельской ферме, говорило о многом.
― Как же. Шустрый господин, ― с усмешкой сказал Джул. ― Одет как картинка.
Фонтейн уже не скрывал своей злости.
― Вы, по-вашему, лечите лучше?
Джул усмехнулся еще шире:
― А вы поете лучше Кармен Ломбардо?
И несколько оторопел, когда Нино Валенти громко заржал, хватив о стул кулаком. В ответ на довольно среднего качества остроту. С очередным пароксизмом гогота Джула достиг запах виски, и ясно стало, что этот мистер Валенти, или как его там, с утра пораньше успел хорошо набраться.
Фонтейн посмотрел на друга с улыбкой:
― Эй, тебе положено моим, а не его остротам смеяться.
Люси меж тем выпростала руку из-под одеяла и притянула Джула ближе к себе.
― Ты не гляди, что у него несерьезный вид, ― сказала она. ― Перед тобой хирург высочайшего класса, и если он говорит, что он лучше доктора Таккера, то, стало быть, он и есть лучше. Слушайся его, Джонни.
Вошла сестра и объявила, что свиданье окончено. Больною должен заняться палатный врач, и без посторонних. Джулу забавно было видеть, что Люси, прощаясь с Джонни Фонтейном и Нино Валенти, слегка отвернулась, подставив для поцелуя щечку, а не губы, ― они, впрочем, приняли это как должное. От Джула она не отвернулась.
― Попозже приходи еще, ладно? ― шепнула она.
Он кивнул ей в ответ.
Они вышли в коридор. Нино Валенти спросил:
― Почему понадобилась операция? У нее что-нибудь серьезное?
Джул покачал головой:
― Так, мелкие неполадки по женской части. Самая обычная вещь, можете мне поверить. Меня это волнует больше вас ― я рассчитываю жениться на этой девушке.
Теперь они смотрели на него с интересом.
― А вы откуда узнали, что она в больнице? ― спросил он.
― Фредди звонил, попросил, чтобы мы к ней зашли, ― сказал Фонтейн. ― Мы же все росли вместе, жили по соседству. Когда сестра Фредди выходила замуж, Люси была подружкой на свадьбе.
― Понятно. ― Джул не подал вида, что знает эту историю во всех подробностях, ― возможно, из-за той осторожности, какую они проявляли, оберегая Люси и историю ее отношений с Санни.
Когда они шли по коридору, он снова обратился к Фонтейну:
― Я пользуюсь в этой больнице известными привилегиями как врач-консультант ― давайте взгляну сейчас на ваше горло?
Фонтейн отмахнулся:
― Мне некогда сейчас.
Нино Валенти ввернул:
― Этому горлышку цена мильон ― так он и позволил каждому коновалу туда лазить. ― Джул видел, что Валенти ухмыляется, явно приняв его сторону.
Джул дружелюбно отозвался:
― А я не коновал. Я, между прочим, считался лучшим среди молодых хирургов всего Восточного побережья, пока не погорел на аборте. И лучшим диагностом.
