Микки Спиллейн - Зарубежный криминальынй роман. М. Спиллейн, В. Каннинг
Он качнулся назад, потерял равновесие и врезался спиной в стеллаж, сполз на пол, а Лаборд уже подходил с очередной рюмкой коньяку. Слова его Джорджу слышались как будто издалека:
— Выпей последнюю — для согрева.
Лаборд присел, и Джордж потерял его из виду. Коньяк хлынул в рот, так что он чуть им не захлебнулся. И вдруг Джорджу стало хорошо, он бы согласился лежать на этих твердых, влажных каменных плитах до конца жизни. И словно ребенок, грезящий с открытыми глазами, он видел трех человек, которые разгуливали по подвалу, стены его то сжимались, то расширялись, ходили ходуном, кренились, а под потолком вились мириады электрических лампочек.
Лаборд подошел к одной из полок, вместе с Марком потянул ее на себя. Она отошла от стены, словно дверь, запах застойной воды усилился. Джордж наблюдал за мужчинами с отрешенным любопытством. Лаборд и Марк вернулись к нему, подняли на ноги. Но как только отпустили руки, он вновь свалился на пол. И рассердился на себя за слабость. Мужчина обязан держаться на ногах после бутылки коньяку. Да, мужчина обязан не раскисать.
Его снова подняли.
— Готов, — сказал Лаборд.
Джордж спьяну кивнул. Конечно, он был готов. Наверно, они нахимичили с коньяком. Вот именно! В коньяк что-то подсыпали. Но Бог с ними! «Поставьте меня на ноги, — подумал Джордж, — поверните в сторону дома, и я доберусь туда на автопилоте».
Его подвели к ходу в метр шириной, открывшемуся за полкой-дверью. Ход уходил круто вниз и был сделан из камня, от сырости покрывшегося зеленой слизью. Джордж отшатнулся и упал бы, если бы его не поддержали.
— Не бойся, — сказал Лаборд. — Покатишься вниз как по маслу. Бесплатно доедешь до Сены и вынырнуть не успеешь.
Джорджа с силой толкнули в спину, и он головой вперед устремился в похожий на шахту ход. Плечом ударился о стену, отлетел в сторону, всем телом прогрохотал по скользким камням и быстро покатился во тьму, подняв руки, которые Марк развязал ему перед толчком, и бессознательно защищая ими лицо от острых выступов.
Джордж шлепнулся в воду, погрузился с головой, оказался в полной темноте и с той секунды сознавал только, что пребывал совершенно один в странном забытьи: он как будто листал книжку с картинками — мелькали то краешек голубого неба и силуэт здания, то железная львиная голова с кольцом в пасти; вдруг тьму пронзил фейерверк и голову Джорджа словно в тисках сдавило, вода стала заливать легкие, потянула вниз, и постепенно исчезло все, остался лишь нескончаемый серый сон; сон, где ничто не нарушало тишины и серости, в которой Джордж согласен был находиться вечно.
Глава 8
На миг он выскользнул из сумерек и ощутил прикосновение чьих-то рук. Перед глазами мелькнуло бледное лицо, послышалось тяжелое дыхание. Тут он вновь погрузился в черный ручей, но сознание — еще искаженное, полное диковинных образов — все-таки уже вернулось к нему. Показалось новое лицо, пахнуло чесноком и вином, раздался скрип весел в уключинах. Где-то справа, в вышине, рядком висели освещенные окна, издалека донесся автомобильный гудок. Джордж отключился опять, но на сей раз тьму то и дело пронзали обрывки сна. Потом Константайн понял, что его везут в автомобиле — за сомкнутыми веками неустанно рождались и умирали огни. Потом кто-то совсем рядом сказал: «Второй поворот направо, мадемуазель».
Наконец Джорджа положили на траву, кто-то поддерживал его за плечи. Постепенно этот «кто-то» превратился в Николя, ее волосы были мокрые и болтались хвостиками. За ней стоял и курил какой-то мужчина, а дальше почему-то видны были ветви дерева и звезды.
Немного погодя Джорджа подняли на ноги и провели туда-сюда по газону. Жалобно запела ночная птичка, обеспокоенная присутствием людей. Николя все время говорила что-то, а Джорджу хотелось одного — спать, и собственная голова казалась ему свинцовой. Наконец он уснул, стоя между Николя и Аристидом, окончательно перестав чему-либо удивляться.
Когда Джордж пришел в себя — голова раскалывалась, но разум вернулся. Он лежал на кровати, одетый в пижаму. Рядом было окно с витражом, около которого Джордж увидел стоящую к нему спиной Николя. С улицы через открытую форточку доносились детские крики. На небольшой газовой плите дымилась кофеварка.
Джордж с трудом приподнялся. И Николя обернулась к нему.
— Где я, черт побери? И что со мной было? — спросил он, морщась от головной боли.
— У Аристида, — ответила она.
Николя принесла ему чашку кофе — черного, крепкого, горячего. Джордж отхлебнул немного, и страшная дрожь проняла его.
— А почему у Аристида?
Она взяла у него чашку, с улыбкой потянулась к нему, легонько поцеловала в щеку и сказала:
— Расслабься, дорогой, сейчас ты оправляешься от сильнейшего в твоей жизни похмелья.
Он вернул себе чашку и выпил еще кофе.
— Аристид не позволил мне отвезти тебя в отель, — продолжала Николя. — Мы прогуляли тебя по какому-то парку неподалеку от Винсенна и доставили сюда. Сегодня утром я забрала из отеля наши вещи и заплатила по счету.
— Почему?
— Потому что Аристид запретил нам оставаться там. Один из тамошних портье — Бьянери. И вчера он был на собрании, и, вероятно, может узнать тебя в лицо. Кстати, Аристид вел себя отменно. — Николя подсела к Джорджу на кровать и взяла его за руку. — Но и отсюда мы должны убраться, пока он не пришел со службы.
— Это он вытащил меня из реки? Николя покачала головой.
— Значит, ты? Она кивнула:
— Он догадался, что они с тобой сделают, и пришел ко мне. И слава Богу. Мы ждали тебя в определенном месте, ты вынырнул лишь на миг и тут же опять ушел под воду.
— И ты поплыла за мной? — Да…
Джордж обнял Николя за талию.
— Да благословит тебя за это Бог. Сволочи, они накачали меня коньяком.
Николя с нежностью взглянула на него и сказала:
— От тебя им до сих пор пахнет.
— И тебе противно?
— Нет.
Он поцеловал ее — сначала с теплотой и благодарностью, но постепенно поцелуй менял свой характер. Наконец Николя отстранилась от Джорджа.
— Надо собираться. Поспишь в машине, а когда наберешься сил, расскажешь, как было дело. Впрочем, Аристид мне почти все объяснил…
— Добрый Аристид…
— Он напуган. Хочет, чтобы мы уехали до того, как он вернется. Не станем его подводить. Еще он советует держаться подальше от гостиниц в больших городах — останавливаться в деревенских пансионах.
— Надо бы пойти в полицию и рассказать все о Гюнтэм и Лаборде. Эх, хотел бы я столкнуться с ним один на один.
— Ничего хорошего это не даст — ни моей матери, ни другим. Франсуа и Доротея или станут все отрицать, или попросту исчезнут. Я не уверена даже, стоит ли нам вообще продолжать поиски…
— Что?! Николя встала.
— Давай все-таки взглянем правде в глаза — тебя только что чуть не утопили.
Джордж с трудом спустил ноги с кровати на пол, тяжело поднялся и подошел к окну. Суставы у него были, как несмазанные шарниры.
— Тебе необходимо вернуться в Лондон, — сказал он. — Мне ничего не остается, как заставить тебя сделать это. Я же остаюсь: теперь я начинаю понимать что к чему. Мало того, у меня, складывается совсем не христианское отношение к этому делу. Подставлять другую щеку я совсем не намерен. Я должен добраться до сути происходящего и отомстить, и главным образом Скорпиону. Сейчас это стало возможно… Ведь Аристид о нас будет молчать, чтобы спасти собственную жизнь.
А остальные считают меня мертвым, утопленником. Ну что ж, пусть несколько дней подождут, пока мой труп не всплывет. А я тем временем «расколю» Рикардо Кадима. Наверняка подручные Скорпиона не догадываются, что мне о нем известно. Сейчас они поздравляют себя с тем, что сумели от меня легко избавиться.
Николя разлила оставшийся кофе и, пожав плечами, сказала:
— Если ты поедешь в Аннеси, я тоже еду туда. — Она протянула Джорджу чашку и с улыбкой спросила: — Хочешь, добавлю туда коньяку?
Джордж рассмеялся, обхватил ее за плечи и притянул к себе.
— За это я тебя накажу!
— Кофе не разлей! — воскликнула она, но Джордж уже обнимал ее, целовал, и кофе лился на пол. Николя затихла и мягкими теплыми губами ответила на поцелуй Джорджа.
Париж они покинули во вторник около одиннадцати утра. Направились в Дижон и переночевали в маленькой гостинце предместья. Джордж в машине много спал, но, когда проезжали Трой, он бодрствовал, а потому вспомнил об Уилере, скинутом с поезда где-то неподалеку. А потом о Лаборде и Доротее Гюнтэм, вновь увидел ее агатовые глаза, плавающие за толстыми стеклами очков, и Лаборда, толстого, с наглой улыбкой на лице, уверенно вливающего в него коньяк и балагурящего о днях французского Сопротивления. Доротея, конечно, слишком молода, партизанить она не могла, но всеми необходимыми для этого качествами обладает. Она сообразительна и безжалостна. Какую же роль она играет у Скорпиона-Лонго-Барди или как его там зовут теперь? Почему он сумел подчинить ее себе столь безоговорочно? Да еще и Марию Вендес? О деньгах женщины обычно не думают — деньги интересуют таких, как Лаборд. Значит, Марию с Доротеей удерживает нечто другое, и догадаться, что именно, — не трудно. «Интересно, — подумал он, — где теперь Элзи? Что сталось с ней, когда она решила уйти от мужа?» На эти вопросы, возможно, ответит Кадим.
