Том Нокс - Метка Каина
Разговор об Акульем острове напомнил Дэвиду о Намибии. Та последняя картина в скромном музее… черепа гереро…
Грязная шутка нацистов.
— А знаете… — очень медленно заговорил он. — Возможно… мы малость сглупили. Здесь просто не могло быть никакой синагоги. Нацисты ведь убили всех евреев.
— Но она помечена на карте, — возразила Эми. — Если ее уничтожили, зачем ее указывать? Не понимаю.
Дэвид наклонился к ней.
— Ну… может, ее и не разрушили. Ее могли переделать во что-то другое, даже перед войной. Замаскировать синагогу под что-то другое.
— Например?
— Под что-то оскорбительное для евреев. Еще одна шутка, как в Людерице.
Ангус решительно кивнул.
— Да. Это верно. Нацисты превращали некоторые синагоги в свинарники, иногда — в ночные клубы. Чтобы оскорбить религиозные чувства евреев. Конечно…
Эми покачала головой.
— В Пскове нет ночного клуба. Деревушка крошечная, здесь вообще ни черта нет — ни танцевального зала, ни свиноводческих ферм, вообще ничего.
Фермер за соседним столиком смачно рыгнул, покончив со свиной ножкой. А Саймон уже показывал куда-то вверх.
— А как насчет вот этого? Посмотрите!
Все они разом повернулись. В верхней части фронтальной стены виднелось маленькое, грязное старое окошко. Оно почти не пропускало света, потому что в нем стояло темное стекло цвета выдержанного вина. Но того смутного света, что падал на окно от светящейся вывески паба, было достаточно для того, чтобы проявить рисунок свинцового переплета, делившего стекло на части.
Это была Звезда Давида.
47
Владельца пивной ничуть не интересовали ни странная просьба посетителей, ни их причудливые вопросы — пока Дэвид не предложил ему три сотни евро. Тут он разом просиял и повел их в заднюю часть зала, где за стальными бочонками скрывалась стена.
Вся она была покрыта надписями на иврите.
— Отодвиньте бочонки, — сказала Эми. — Где-то здесь должно быть убежище.
Стальные бочонки бряцали и гудели, когда их передвигали с места на место. А под ними… не было ничего. Дэвида охватило горестное отчаяние, смешанное с чуть заметным облегчением. Какая-то его часть на самом деле категорически не желала знать, что именно скрыто в подвалах замка. Доказательства таились в его собственной крови. Но другая его часть хотела все выяснить, и чем быстрее это произойдет, тем лучше.
Хозяин пивной внимательно смотрел на них. Он скрестил руки на груди. Его белая куртка была покрыта пивными пятнами. Потом он сказал:
— Die Juden Тür?[93]
— Да!
Он повел их в дальний, темный угол задней комнаты. Там в стене обнаружилась маленькая деревянная дверь. Хозяин что-то объяснял на чудовищном немецком. Эми переводила, и ее голос звенел от возбуждения:
— Он говорит… эта дверь тут со времен войны. За ней погреб, а за погребом — какой-то ход. Он обычно хранил в погребе… что-то такое, о чем он не хочет говорить. Может, контрабанда? Он не знает, где заканчивается тот ход. Он никогда не пытался пройти слишком далеко. Черт знает как боялся тех коммунистов, что сидели в замке.
Еще одна сотня евро убедила хозяина в том, что дверь нужно открыть — а потом и закрыть за ними. И никому ничего не говорить. Еще пятьдесят евро пришлось отдать за фонарь.
Дверь со скрипом распахнулась. Дэвид, заглянув внутрь, ощутил приступ тошноты. Еще одна маленькая дверь, как дверь каготов. Дверь, через которую ему всегда полагалось проходить.
Через несколько шагов они очутились в помещении, полном сырой тьмы и паутины, заваленном бежевыми и серыми коробами из-под сигарет «Мальборо» и десятками садовых гномов. Гномы оскалились во внезапно упавшем на них свете; один из них как бы ловил рыбу. А губы у него были ярко-красными.
— Ну что, идем? — спросил Дэвид, пытаясь взять себя в руки. Он уже почти ощущал приближение Мигеля, охотившегося на них. Кровь в поисках крови.
— Идем, — разом ответили остальные.
Они вошли в низкое помещение; хозяин бара посмотрел им вслед еще секунду-другую, потом пожал плечами, как будто счел их абсолютно сумасшедшими, и аккуратно закрыл крошечную дверь.
Их окружила тьма. Единственным источником света теперь был их тусклый луч фонаря. Дэвид повел этим лучом по дальней части помещения. Там действительно был проход, уводящий в промозглую черноту.
— Ладно, идем…
Они знали, что должны пройти два километра — расстояние до Збирога. И в молчании начали путь. Звук их шагов, чавкающей грязи под ногами — вот и все, что они слышали. Никто не говорил ни слова.
Наконец коридор привел их к другой двери. Железной. И она была закрыта.
Дэвид прислонился к стене. Он ощутил влажную грязь на камнях, но ему было наплевать.
— Черт…
Ангус крепко выругался. Саймон покачал головой. Дэвид схватился руками за голову.
Еще одна дверь. Просто еще одна дверь. И что, они остановятся? Мартинес вспомнил все те двери, через которые проходил за последние недели: двери каготов, дверь в церкви в Наваррене, дверь музея геноцида гереро, дверь тайного дома каготов и еще многие… А теперь перед ними была еще одна дверь, к которой они шли так долго. Дверь, остановившая их.
Эми шагнула вперед и повернула ручку. И дверь открылась.
48
Они по одному прошли в темное помещение с кирпичными стенами и бетонным полом.
Дэвид повел фонарем слева направо. Помещение было большим; по обе его стороны были с невероятной аккуратностью составлены деревянные ящики.
Ангус шагнул вперед и жестом показал Дэвиду, куда посветить — вниз, на один из ящиков. На нем красовалось выжженное клеймо: большая черная нацистская свастика, которую сжимал в когтях имперский орел. А под клеймом — надпись готическими буквами.
Die Fiscer Experimente[94].
Крышка первого ящика легко поддалась карманному ножу Саймона. Эми нашла в глубине помещения керосиновую лампу с фитилем. Они зажгли зажигалку и повернули выпуклую ручку: фитиль вспыхнул, неплохо осветив помещение.
А потом они в течение часа или больше сидели кружком и разбирались в документах при свете фонаря и керосиновой лампы. Поскольку Эми знала немецкий, Ангус был специалистом в биохимии и генетике, а Саймон разбирался в политике и истории, они составили отличную команду.
Пока они складывали вместе последние элементы всей истории, Саймон все записывал, иной раз пристально всматриваясь в документы, поднося их к глазам. И часто, очень часто Ангус восклицал:
— Черт, так вот оно почему, так вот он что обнаружил…
Потом наконец шотландец уронил обратно последнюю бумагу и посмотрел на Саймона.
— Ты ведь писатель. Давай, заканчивай историю.
Куинн на мгновение как будто растерялся, пораженный ужасом обнаруженного, того, что они открыли здесь, и ошеломленный тем, в каком положении они все оказались. Но потом тихо сказал:
— Ладно. Пусть будет так. Последняя глава.
— Валяй!
— Первым из поразительных открытий Фишера было то, что образование новых человеческих видов действительно происходит. В Европе. Прямо у него на глазах. И эволюционировали именно каготы. В результате их языковой, культурной и социальной изоляции они стали новым типом человека. Новым биологическим видом. Каготы еще могли, хотя и с трудом, производить потомство в союзах со своими ближайшими родственниками, Homo sapiens, — но генетически они уже отдалялись от них. Фишер предположил, что через несколько поколений каготы полностью вымрут именно из-за проблем с репродукцией. Их отделение от нормальных людей было ошибочным.
Фишер доложил все это Гитлеру, который пришел в восторг. Он наконец получил последнее доказательство того, что нацизм всего лишь опирается на биологию, как он всегда и утверждал. Что одни люди действительно отличаются от других. Но на самом деле расовые различия внутри человечества оказались даже сильнее, чем воображал себе Гитлер. В Европе шел процесс образования новых видов. И в результате возникли каготы…
Дэвид огляделся по сторонам, пытаясь подавить все чувства. Ему не хотелось думать о собственной мрачной тайне, заглядывать в глубины собственной души. Похороните меня под бетонной плитой моего позора…
Саймон перевернул страницу блокнота.
— В течение 1941 года переписка между фюрером и его любимым ученым стала еще более энергичной. Деньги так и лились в лагерь для ускорения экспериментов. Гитлер хотел доказать, что немцы стоят выше всех в воздвигаемой им иерархии рас. Но потом Фишер совершил в Гюрсе открытие, которое было куда более принципиальное и усложняющее ситуацию. Он предсказал, что процесс, приведший к появлению каготов, может повториться; он сообщил Гитлеру, что вскоре от Homo sapiens может отделиться еще один вид, как отделились каготы…
