Люк Босси - Манхэттен по Фрейду
Он торжествующе поднял в руке нечто, напоминавшее пурпурный пудинг, что, как догадался Кан, и было поджелудочной железой.
— Убитый был совершенно здоров, — заключил Прайс, проведя еще несколько анализов. — Отличный экземпляр. Сделаю анализ крови, но я не думаю, что его отравили.
— Значит, он точно умер от удара ножом?
— Это был не просто нож. Убийца нанес всего один удар, но очень глубокий. Корда — человек плотный и мускулистый, а лезвие, войдя в тело примерно на три сантиметра ниже пупа, пронзило брюшную полость и затем вышло с другой стороны. Судя по глубине раны, это, видимо, длинный кинжал. Или даже шпага.
— Шпага?
— Однажды я делал вскрытие японки, совершившей сеппуку — ритуальное самоубийство мечом, — чтобы последовать за своим умершим мужем. Рана была совершенно такая же.
— Но это не самоубийство.
Кан осторожно провел рукой по волосам. Удар ножом сам по себе плохо вязался с предположением, что тут замешана мафия: восемьдесят процентов убийств гангстеры совершают при помощи огнестрельного оружия. Но даже если допустить, что Менсон хотел действовать без шума, почему он использовал меч — оружие заметное и к которому он, скорее всего, не привык?
— В течение какого времени наступила смерть?
— За три-четыре минуты. Ни один жизненно важный орган не пострадал, но наблюдается обильная крово-потеря.
— На месте преступления не осталось никаких следов борьбы.
— На теле тоже. Но ему засунули в рот кляп, чтобы он не кричал. Гортань сжалась, и внутри сохранились волокна. Красная шерсть.
Кан последний раз взглянул на покойного Августа Корда и спросил Прайса:
— Вы закончили?
— Думаю, что вряд ли найду что-нибудь еще…
— Значит, я могу отправлять тело на бальзамирование?
Прайс, подмигнув инспектору, кивнул:
— С этим клиентом было немного возни. Он оказался нетрудным.
Кан понимал, что циничный юмор помогал медицинскому эксперту выносить общество мертвецов. Но он каждый раз удивлялся, видя, как Прайс быстро крестится перед тем, как накрыть тело простыней.
Как можно верить в Бога, имея дело с таким количеством мертвецов? Самому Кану было достаточно один раз увидеть труп, чтобы стать атеистом.
8
Сразу после обеда Фрейд встретился в холле гостиницы с десятком репортеров, засыпавших его вопросами.
— Доктор, что вы думаете об американском обществе?
— Я только что приехал и пока совсем его не знаю, — ответил Фрейд.
— А что вы скажете о Манхэттене с точки зрения психоанализа?
— Я повторяю, что приехал только вчера вечером. Еще рано говорить о впечатлениях!
Журналисты понимающе закивали. Вдруг один из них спросил:
— Вы ведь видели статую Свободы, когда судно заходило в порт?
— Конечно, и она произвела на меня сильное впечатление.
— Считаете ли вы ее фаллическим символом?
Фрейд ожидал услышать взрыв хохота, но в холле установилась напряженная тишина. Журналисты ждали его ответа со всей возможной серьезностью.
— Нет, я так не думаю, — сказал он. — Статуя — женщина! Она конечно же символизирует любящую мать, освещающую путь в порт своим блудным сыновьям…
Теперь послышались смешки. Репортер, оказавшийся поклонником психоанализа, выглядел разочарованным. Фрейд решил его ободрить и добавил:
— Ну, факел, быть может…
No comment.[3] Журналисты не настаивали. Фрейд с огорчением понял, что их интересовала лишь внешняя сторона психоанализа. Ему еще предстояло одолеть длинную дорогу, прежде чем к его науке начнут относиться хотя бы с минимальной серьезностью, не говоря уж о глубоком понимании…
В остальном день сложился очень удачно. Приятным сюрпризом для Фрейда стало то, что ему вдруг стала нравиться атмосфера Нью-Йорка. В Центральном парке, расположенном в самом центре Манхэттена, охваченного лихорадочной суетой, было так спокойно, словно это место находилось под воздействием анестезии: время текло здесь медленнее, а все чувства и ощущения притуплялись. Фрейду понравились большие пруды, густые кроны деревьев. Большинство людей, прогуливавшихся по аллеям, казалось, только что приехали из далеких стран.
Он рассматривал русских, которые, сидя на скамейке, читали напечатанную кириллицей газету, ребятишек в ермолках, игравших на поляне в бейсбол.
— А вот и хозяева этих мест! — воскликнул он вдруг.
Юнг и Стэнли Холл остановились посмотреть на белок с серыми хвостами, на которых Фрейд указывал сигарой.
Холл закашлялся. Фрейд понял, что дым мешает ему даже на свежем воздухе, и убрал сигару в коробку.
— Спасибо, что привели нас сюда, — сказал он. — Вы успели навестить семью вашего друга?
— Да, и это очень меня взволновало, — ответил профессор. — Грейс Корда находится в весьма тяжелом состоянии. И я хотел бы обратиться к вам, герр Фрейд, с одной деликатной просьбой.
— Слушаю вас.
— Я уже говорил, что хотел предложить Августу Корда поручить вам лечение его дочери. Это помогло бы вам продемонстрировать здесь ваши терапевтические методы.
— Да-да, и я снова повторяю, что был очень тронут вашим намерением.
— Но я не мог знать о том, что произойдет, — со вздохом произнес Холл.
— Конечно, теперь это уже не имеет никакого значения, — кивнул Фрейд.
— Честно говоря, как раз наоборот… Я сказал Грейс Корда о том, что прибыл в Нью-Йорк для того, чтобы встретить вас, и она изъявила желание как можно скорее с вами познакомиться.
Фрейд и Юнг удивленно переглянулись.
— Я сейчас объясню, — продолжал Холл. — Среди симптомов, годами сопровождающих болезнь Грейс, я отметил выпадение некоторых периодов жизни из ее памяти. Именно это случилось с ней прошлой ночью.
— Амнезия истерического происхождения, — предположил Фрейд.
— То есть она забыла о том, что видела в момент убийства? — спросил Юнг.
— Да, а убийцу, несомненно, видела только она одна. Полицейский, неспособный понять ее состояние, допросил ее и заявил, что если она не даст показания, то может стать подозреваемой. Я считаю это невыносимым и оскорбительным для памяти моего друга Августа.
— Вы хотите, чтобы я помог ей восстановить память?
— Я читал все, что вы написали о психоанализе, доктор Фрейд, и убежден, что ваш метод очень поможет Грейс. Поможет свершиться правосудию, а истинный виновник гнусного преступления будет осужден. Я уже говорил об этом с ее дядей…
— И что он думает об этом?
— Идея ему понравилась. Он готов на все, чтобы помочь своей племяннице.
Фрейд помолчал.
— Опишите мне симптомы болезни, которой страдает эта молодая женщина, — сказал он наконец.
— Они разнообразны, некоторые, кажется, появились после того, как мать Грейс умерла от пневмонии. Грейс тогда было пять лет. Сейчас она в основном жалуется на проблемы с памятью, которые мешают ей заучивать тексты пьес, и на боли в животе, приковывающие ее к постели. Она говорит также о постоянном раздражении в горле. Кроме того, иногда мышцы ее лица начинают конвульсивно сокращаться, и на лице появляется гримаса ужаса.
— Расскажите мне о приступах амнезии. Как часто это случается?
— Никто точно не знает, — ответил Холл. — Но Август рассказывал, что Грейс много раз днем теряла контроль над происходящим и приходила в себя рано утром, не имея ни малейшего представления о том, что она делала и где была все это время.
— Что-нибудь еще?
— Примерно полгода назад отец нашел ее в комнате лежащей на полу без сознания. Грейс пыталась покончить с собой, наглотавшись таблеток. Ее отвезли в больницу, спасли, но она заявила, что не знает, почему сделала это. Врач прописал ей успокоительное. Я, кстати, думаю, что Грейс многое от нас скрывает. Она замкнута и застенчива, но иногда у нее бывают вспышки гнева.
— Транс, сомнамбулизм?
— Мне об этом не говорили.
— Бурная сексуальная жизнь?
— Ничего об этом не знаю. Несколько лет назад она едва не обручилась, а после разрыва помолвки впала в депрессию… — Холл в упор посмотрел на Фрейда. — Эта молодая женщина не заслуживает того, что с ней происходит. Мне очень жаль, что приходится просить вас об этой услуге сейчас, незадолго до вашего отъезда в Вустер, но…
Фрейд молча пошел дальше, Холл и Юнг последовали за ним, ожидая его решения. Они поднялись на изящный гранитный мостик, нависший над дорогой, предназначенной для экипажей.
Когда Фрейд перешел мостик, решение уже созрело, хотя его не оставляло смутное предчувствие, что он вступил на неверный путь, слишком опасный для человека с его честолюбием.
— Я — врач, — сказал он наконец. — Психоанализ помогает лечить, а не ловить преступников. И я никогда не мечтал о карьере адвоката или полицейского.
