Уоррен Мерфи - Остров Зомби
– Нет, – ответил Римо.
– Он так не думает, – поторопился поправить друга Чиун.
– Полагаю, думает, – сказал президент.
– В свое время греческий огонь был страшным и непонятным оружием, о Слава американского народа. Однако теперь о нем никто не слышит, и знаете, почему?
– Не знаю, – ответил президент.
Он не сводил глаз с Римо, тот же упрямо избегал его взгляда.
– Потому что византийский император, последний, кто знал состав, который загорается, если его полить водой, оскорбил Дом Синанджу. Его огонь не причинил Мастерам Синанджу никакого вреда, и он умер, а с ним погибло его непобедимое оружие. Можно и в этом случае сделать нечто подобное.
– Сделайте, – сказал президент.
– Вы пожалеете об этом, – предупредил Римо.
– Нет, хуже уже быть не может, – сказал президент.
– Хотите, прибьем голову этого тирана на ворота Белого дома? – спросил Чиун. – Обычное завершение такого рода дел. И, на мой взгляд, вполне уместное.
– Не надо голову. Только оружие, – сказал президент.
– Прекрасный выбор, – одобрил Чиун.
Глава третья
Когда Третья международная конференция по материальным ресурсам закончила свою работу, торжественно провозгласив: Бакья имеет неотъемлемое право владеть тем, что обозначается длинным словом на третьей странице, и участники ее разъехались, Генералиссимус Сакристо Корасон провозгласил в честь братства стран Третьего мира всеобщую амнистию.
В тюрьме было сорок камер и только трое заключенных, что объяснялось необычайно эффективной системой правосудия на острове. Преступников либо вешали на месте, либо отправляли в горы, на рудники, которые давали двадцать девять процентов мировой добычи битума, либо отпускали с извинениями.
Правда, извинения приносились только после того, как в казну министерства юстиции поступало 4000 долларов. За 10 000 долларов приносились «глубокие» извинения. Один американский юрист как-то допытывался у Корасона, почему бы просто не объявить, что обвиняемый не виновен.
– Именно так поступаем мы, когда даем взятку судье, – прибавил юрист.
– В этом мало шику. За десять тысяч вы должны хоть что-то дать, – ответил Корасон.
И вот сейчас Корасон стоял на пропыленной дороге, ведущей к тюрьме от главного шоссе. Тюрьма располагалась на потрескавшемся от жары огромном пустыре – пустыня пустыней. Черный ящик был, как всегда, рядом. За прошедшее время его поставили на колеса и снабдили висячим замком и кучей циферблатов. Циферблаты Корасон сам устанавливал под покровом ночи. Уж он-то знал, как можно удержаться на посту неограниченного правителя Бакьи.
Новый министр юстиции и генералы находились тут же. Солнце пекло немилосердно. Стоя у высокого тюремного забора, новый министр ожидал от Корасона знака, по которому следовало освободить заключенных.
– Умибия голосует «за», – раздался чей-то пьяный голос. Этот делегат опоздал на самолет, улетевший в Африку, и присоединился к кортежу Корасона, думая, что садится в такси, которое отвезет его в аэропорт.
– Уберите этого болвана! – приказал Корасон.
– Умибия голосует «за», – снова выкрикнул делегат. На нем был белый с искрой костюм, весь в пятнах после двухдневных непрерывных возлияний. В правой руке он держал бутылку рома, в левой – золотую чашу, которую кто-то по глупости положил в ящик для пожертвований в одной христианской церкви.
Делегат пытался лить ром в чашу. Иногда попадал, но чаще доставалось тому же костюму. Делегат хотел, чтобы костюм тоже выпил, но напоить от души старого друга мешали пуговицы.
Делегат праздновал свой дебют на дипломатическом поприще. Он проголосовал «за» не менее сорока раз – больше, чем кто-либо другой. Он надеялся, что его наградят орденом. А на следующей конференции назовут лучшим делегатом, которого только видел свет.
Но тут он совершил первую серьезную ошибку. Он увидел большое темное лицо Генералиссимуса Корасона, его ордена отливали золотом в лучах полуденного солнца. Перед ним был его брат по Третьему миру. Ему захотелось поцеловать своего брата. Он стоял перед Генералиссимусом, и ветер дул с его стороны. От умибийского делегата несло как из пивной, которую не проветривали с Рождества.
– Кто этот человек? – спросил Корасон.
– Один из делегатов, – ответил министр иностранных дел и по совместительству главный шофер.
– Важная фигура?
– В его стране нет нефти, если вы об этом. И шпионов в других странах у них тоже нет, – прошептал министр.
Корасон важно кивнул.
– Дорогие защитники Бакьи! – прокричал он. – Мы объявили амнистию в честь наших братьев по Третьему миру. Тем самым мы продемонстрировали милосердие. Но некоторые думают, что это доказывает нашу слабость.
– Ублюдки! – завопили генералы.
– Нет, мы не слабы!
– Нет, нет, нет!
– Но кое-кто так думает, – сказал Корасон.
– Смерть всем, кто так думает! – выкрикнул один генерал.
– Я всегда склоняюсь перед волей своего народа, произнес Генералиссимус Корасон.
Он прикинул на глаз радиус колебаний пьяного посланца Умибии. Глаза всех присутствующих были устремлены на Корасона, и он это знал. Диктатор начал осторожно крутить ручку синего циферблата, который он поставил на аппарат только прошлым вечером. Ведь узнай члены правительства, какое это нехитрое дело – наведи оружие на жертву и нажми кнопку, – и у кого-нибудь мог появиться соблазн отделаться таким образом от самого Генералиссимуса и стать новым лидером. Корасон знал, что власть удерживается самыми примитивными средствами. Страх и корысть – вот что делает приближенных преданными слугами. Они должны бояться правителя и иметь возможность обогащаться. Добейся этого – и ты получишь стабильное и лояльное правительство. Упусти одно из двух – и ты будешь иметь кучу неприятностей.
– Одна целая и семь десятых! – громко произнес Корасон и немного повернул ручку.
Он заметил, что два министра и один генерал пошевелили губами, повторяя цифру про себя. Но бояться надо тех, кто запоминает и при этом не шевелит губами.
– Три седьмых, – произнес Корасон, трижды коснулся выключателя, а затем облизал большой палец и приложил его к верху ящика.
– Моя слюна. Моя мощь. О могущественная машина, наисильнейший в этом государстве соединяет свою мощь с твоей! Зажгись и покажи свою силу. И мою силу. Самого могущественного человека в мире.
Он быстро покрутил ручки всех циферблатов и незаметно среди всего этого мельтешения нажал нужную кнопку.
Аппарат заурчал и заработал.
Раздался громкий треск, и холодное зеленоватое сияние окутало делегата из Умибии. Но делегат нисколько не пострадал и только глупо улыбался.
Корасон в панике снова с силой нажал кнопку. Вновь раздался треск, умибийский делегат снова оказался в луче света, но, покачнувшись, продолжал с улыбкой двигаться к Корасону. Ему непременно хотелось поцеловать своего брата по борьбе. Ему вообще хотелось расцеловать весь мир.
Но, к сожалению, черная вязкая жижа на обочине главного шоссе острова Бакья не имела губ и потому не могла целоваться. Бутылка рома шлепнулась в пыль, увлажнив ее, – этот мокрый кружок мало чем отличался от другого рядом – того, чем стал делегат из Умибии. Даже пуговиц не осталось.
Генералы зааплодировали. Им вторили министры. Все приветствовали Корасона, выражая свои верноподданнические чувства. Но Генералиссимус был встревожен. Машина не сразу справилась со своей задачей. Генералам и министрам это было неизвестно, но сам-то Корасон об этом знал.
Министр сельского хозяйства, позаимствовав у одного из генералов стек, поковырял им в лужице и наконец на что-то наткнулся. Он подцепил предмет, извлек из жижи, облил водой из поданной солдатом кружки и тогда всем стало видно, что это часы марки Сейко. Министр протянул часы Генералиссимусу.
– Нет, – отказался Корасон. – Они твои. Я люблю свой народ. Мы должны делиться. В этом – социализм. Новый социализм. – И, указав на ворота тюрьмы, приказал: – Открыть!
Министр обороны широко распахнул большие тюремные ворота, и трое мужчин шагнули на свободу.
– По своей личной милости и безграничной власти отпускаю всех троих на свободу в честь Конференции стран Третьего мира по природным ресурсам, или как она там называлась. Освобождаю вас в соответствии с данными нам неограниченными правами.
– А вот этот – шпион, – прошептал министр обороны, указывая на мужчину в синем блейзере, белых брюках и соломенной шляпе. – Английский шпион.
– Но я уже освободил его. Почему мне не сказали раньше? Теперь надо найти другой повод его повесить.
– Это мало что изменит. Страна кишит шпионами. Их не меньше сотни со всего мира и даже из других мест.
– Мне это известно, – сердито проговорил Корасон.
Он не мог иначе ответить: на Бакье человек, признавшийся в том, что он чего-то не знает, признавался в своей слабости, а это – конец.
