Михаил Зайцев - Последний вампир
«Не верю, — подумал Игнат, скосив глаза, взглянув на спокойную, как и всегда, Ангелину. — На чужих тачках Ангелина не путешествует и от сглаза лечит только... только для отвода глаз... Впрочем, без разницы, каким образом лисица угодила в капкан, бесполезно ее об этом расспрашивать, один черт, соврет, главное — она здесь, она попалась...»
В ответ на быстрый, косой взгляд Игната женщина то ли улыбнулась Сергачу мимолетно, то ли у нее дернулась щека нервно, Игнат так и не понял.
Атлет Станислав, оказывается, промышлял тренерством, руководил секцией кунг-фу. Ежедневно, кроме субботы и среды, Стас возвращался в одно и то же позднее время домой из спортзала. Его обычный маршрут пролегал по безлюдным переулкам, мимо покинутых жильцами домов в аварийном состоянии. В тени мрачных переулков, случалось, шалили хулиганствующие подростки и спившиеся бомжи. Ни тех ни других Стас не боялся, постоянно находясь начеку, держа одну руку в кармане, на рукоятке ножа, а другую сжимая в кулак. И еще неизвестно, что опаснее для потенциальных агрессоров — его нож или его кулак!..
Лирическое отступление про кулак с ножом сделал сам Стас, перебив рассказчика Льва и шлепнув правым кулаком безоружную левую ладонь.
Вчера вечером потенциально опасный Стас узрел в тенистом переулке бездвижный «мерс» и рядом на асфальте неподвижное, прилично одетое тело. Подошел поближе посмотреть, дышит ли тело, а оно вдруг ожило — и в лицо бойцу брызнула воздушно-капельная гадость!..
На сей раз рассказчика Льва Юрьевича перебили свист забинтованной ноги, атакующей воздух, и клятва съесть печень немого сырой.
«Недоросль Стасик эпатирует публику. Глупый мальчик, с ним могут возникнуть проблемы», — подумал Игнат, разглядывая олимпийскую символику на майке Яна Альбертовича, о котором заговорил оратор Лев.
Яна Альбертовича, как и Сергача, еще бесчувственного, опознала уважаемая Ангелина. Женщина и старичок встречались на праздничной тусовке профессионалов оккультного бизнеса 25 декабря прошлого года, там и познакомились. На фуршете в честь дня рождения Иисуса Иосифовича астролог Ян был весел и остроумен. Во всяком случае, таковым он запомнился Ангелине. Она запомнила пару рассказанных им анекдотов и то, как Альбертович хвалился, что, дескать, последние сорок лет и в жару, и в холод, и в слякоть, и в засуху начинает день с бега. Бежит трусцой по Новоясеневскому проспекту навстречу первым прохожим, из дому выбегает ровно в пять, возвращается не раньше шести и в душ, в контрастный. Очевидно, астролога Яна немой перехватил как раз во время утренней пробежки. Молодчика Стаса и старичка Яна, обоих подвела привычка жить по графику, по режиму.
Здоровье в тщедушном теле, вопреки общеизвестной поговорке, к сожалению, к величайшему, далеко не всегда гарантирует здравие и закалку духа. Вернувшийся в сознание при участии и сочувствии доктора Льва, Ян Альбертович сразу же уполз в угол и контактировать с сокамерниками отказался категорически. Максимум, чего добился от шокированного дедушки Лев Юрьевич, так это витиеватой матерной тирады вкупе с одним-единственным цензурным словом «отстань».
Процитировав цензурное «отстань», Лев Юрьевич возвел очи горе, уставился на белоснежный шар под потолком, указал на плафон пальцем и собрался было вновь говорить, но его опередил Стас:
— Опять будешь грузить про скрытые камеры, доктор? — Стас ловко подпрыгнул, дотянулся кончиками пальцев до потолка. — Достану, нормально. Помнишь, доктор, я ночью предлагал шарик расфигачить? Помнишь, ты пугал, типа, если в шарике аппаратура, может от сотрясения контакты замкнуть, может пожар случиться, помнишь? Я чего сообразил прямо щас — если за нами реально подглядывают, тогда спасут, если я его расфигачу и там заискрит, если реально загорится, маза фака.
— Пожалуй... — Лев Юрьевич задумался, вежливая улыбка стаяла с его одутловатого лица, исчезли проталины на щеках, по лбу пробежала поземка морщин. — Пожалуй, мысль интересная. Пожалуй, стоит ее обмозговать как следует...
— Чего мозговать-то? — Стас плюхнулся тугой задницей на пол. — Чего напрягаться? — Стас схватился за кончики шнурков на правой кроссовке. — Отойди-ка с центра, доктор. Сниму тапочку и расхерачу им шарик, чтоб изоляция была.
— Не стоит спешить, уважаемый Стас, вы...
— А чего ждать-то?!. — Станислав потянул шнурок, глянул на матовый плафон, примериваясь. — Если там чего полыхнет, на крайняк, вода есть, сами затушим.
Игнат давно осушил бумажный стаканчик, давно сидел, облокотившись спиной о фанеру, молча слушал, мотал на ус. Доселе информация наматывалась на воображаемый ус легко и непринужденно, но сейчас заклинило, и пришлось переспрашивать, уточнять:
— Я правильно понял — вы, Лев Юрич, подозреваете, что в плафоне под потолком находятся видеокамеры и за нами ведется скрытое наблюдение, да?
— Лично я допускаю такую возможность, — ответил Лев Юрьевич, с опаской глядя на Стаса. — Уважаемый Станислав, вода является проводником электрического тока. Водой опасно брызгать в...
— Карамба! Шнурок порвался! Не бухти под руку, доктор! Сказал, расхерачу шарик, значит, я его расхерачу. Точка!
Лев Юрьевич развел руками, пожал плечами, сместился от центра помещения ближе к Игнату.
— А кто, по-вашему, Лев Юрич, за нами наблюдает? — спросил Игнат, прикидывая, сможет ли он, Игнат Сергач, справиться с молодым атлетом, ежели возникнет необходимость?
«Нет, не справлюсь, — честно признался себе Игнат. — Впрочем, пока, хвала духам, нет надобности рисковать здоровьем. Ну, разобьет оболтус плафон, ну и что?..»
— У Льва Юрьевича теория, — произнесла Ангелина, ответив за доктора. — Все мы, согласно теории Льва Юрьевича, невольные участники телевизионного шоу.
Ангелина зевнула, прикрыла рот узкой ладошкой, как всегда, изящно.
— Да, да, я допускаю, что все это подстроили телевизионщики, — мелко закивал доктор и заговорил быстрее, как бы торопясь изложить свою теорию, пока она не разбилась вместе с плафоном. — В девяносто первом я гостил у друзей в Гамбурге и смотрел по немецкому телевидению поразительную передачу: ничего не подозревающий бюргер уплатил пару марок за обзорный пролет на «кукурузнике» над городом, забрался в кабину к пилоту, самолетик набрал высоту, и пилот выпрыгнул с парашютом, а скрытая в кабине камера фиксировала реакцию бюргера, который не догадывался о розыгрыше — о втором пилотирующем самолет авиаторе, замаскированном в задней части фюзеляжа. Это лишь один сюжет из поразившей меня передачи. Были и другие. Например, немец приходит к стоматологу, ему делают укол, но колют не обезболивающее, а снотворное. Пациент засыпает, его за полчаса, на вертолете, перевозят в другой город. Там такой же, один в один, стоматологический кабинет и тот же доктор, понимаете? Немец просыпается, и ему кажется, что он забылся на секунды, поняли? Ему ставят пломбу, он выходит, а коридоры другие. Идет на улицу — другие дома, погода. Реакцию несчастного немца, как вы поняли, снимают скрытой камерой. Я вспомнил немецкую телепередачу и сопоставил с модой на экстремальные шоу на нашем телевидении; «За стеклом», «Последний герой», из той же оперы и «Слабое звено», согласитесь. С начала две тысячи второго года мой рабочий график уплотнился невероятно, каждый вечер я на работе, в «ящик» смотреть времени нет совершенно. Я не досмотрел шоу «Последний герой», я не в курсе нынешних эфирных тенденций, однако допускаю, что наши телевизионщики могли купить лицензию на ту поразившую меня немецкую передачу, где скрытая камера снимает людей, поставленных в сверхэкстремальные обстоятельства. Когда жестокий, но, я уверен, сверхрейтинговый розыгрыш телевизионщиков закончится, нам предложат баснословную компенсацию за...
— Размечтался! — рявкнул Стас, вскакивая. Помахал зажатой в кулаке кроссовкой, привыкая к импровизированному орудию, распорядился с усмешкой: — Доктор, будешь пожарником. Приготовься, ща я шарик расфигачу в одно касание.
— Станислав, уважаемый, и все же не стоит торопиться! — взмолился Лев, бочком смещаясь к емкостям с питьевой водой.
— Почему? — Стас отрепетировал замах с последующим ударом кроссовкой. Белые шнурки просвистели в затхлом воздухе, рифленая подошва, чмокнув, согнулась пополам и вернулась в исходное положение.
— Потому, уважаемый! Хотя бы потому, что плафон — подозрительный предмет, понимаете? Вы рискнули побороться с собаками — и чем это закончилось? Тогда вы рискнули только собой. Разве я вас тогда не отговаривал? Сейчас вы рискуете всеми нами, понимаете?
— Понимаю, ха-ха-ха!.. — оскалился Стас, гипнотизируя матовую сферу взглядом, переступая с обутой ноги на босую, то напрягая, то расслабляя плечевой пояс. — Понял, доктор, ты боишься. Про видеокамеры ужо молчишь, ужо он тебе подозрительный!.. Подозрительный шарик, я согласен, маза фака! Но он меня напрягает, и я его расфигачу. Я дурак рисковый, пусть! Но шарик меня достал, и я его достану!..
