Светлана Чехонадская - Амнезия
– Ох, Михаил Александрович, – говорил следователь. – Что мы знаем о собственных детях? Сейчас уже десятилетние вступают в интимные связи.
– Не судите по своим! – отрезал он. – У моей Марины не было любовников.
– Ну как не было… Она ведь не девушка…
– В смысле?
– Ну, это…
– Было еще и изнасилование?!
– Нет-нет. Раньше была связь…
Это они ему рассказали (и он видел слабое ехидство в их глазах), что у Марины был любовник – хороший приличный мальчик из МГИМО. Он его нашел – тот стоял белый и тощий, похожий на бледную поганку, лепетал, что они собирались пожениться после окончания института. Он дрожал так, что это было заметно на расстоянии в десять метров. Королев, уходя, оглянулся и увидел, как тот дрожит. Мальчик думал, что Королев его убьет? Газеты тогда писали, что он многих убивал, вот этот и обосрался… Муж! До сих пор, наверное, в памперсах ходит. Дипломат сраный, из-за таких нас и не уважают.
Мальчика не подозревали: у него было алиби. Он, впрочем, быстро переехал в Англию, в Оксфорд, родители подсуетились. Королев почти равнодушно думал, что и для них связь сына стала неприятной неожиданностью: эти люди были потомственными дипломатами, и репутация Королева им вряд ли нравилась.
Любовная версия, тем не менее, сильно увлекла следователей.
– Может, за ней ухаживал кто? – спрашивали они. – А девчонка какая-нибудь приревновала. Ведь кислотой в лицо – это-то зачем?
– Вот и выясняйте зачем.
– Непонятно, – вздохнул следователь. – Ее должны были убить. Удар был страшный и нанесен со знанием дела. Зачем кислота? Либо удар, либо кислота. Они бы одной кислотой ей жизнь испортили. Зачем тогда убивать?
Ужасные, душу выворачивающие разговоры. Он их вел, стиснув зубы. Потом поехал к охраннику.
– Что ты увидел? Почему ты встревожился?! Почему ты сказал, что это призрак?
– Я не понял, Михаил Александрович! Что-то ударило по глазам. Что-то не то.
– Как ты стоял?
– Я стоял у входа… Ну, лицом к дороге.
– К проезжей части?
– Ну да.
– Значит, это было связано с машинами? Или это было на другой стороне?
– Я не понял, Михаил Александрович! Так как-то полоснуло по сердцу, тягостно так…
После того как Иртеньев произнес свой страшный приговор, Королев вдруг подумал, что дело, которому он решил посвятить жизнь, может провалиться. Его дочь может не очнуться. Эта мысль буквально поразила его. Он всегда ставил на те дела, в которые верил. Он с детства считал, что даже невозможное возможно. Да, он порой встречался с сильными противниками и даже с ужасными противниками, но теперь он стоял лицом к лицу с врагом, силу которого можно было оценить как неодолимую.
Разумеется, Королев знал, что смертен. О собственной кончине он особенно не задумывался, хотя в его жизни был период, когда его реально могли убить – и не один раз, а пять. Здесь он подстраховался. Он пожертвовал на два храма, и у него был свой батюшка. Королев думал, что много грешил в своей жизни и, в принципе, заслуживает тяжелой смерти. Справедливости и несправедливости были расставлены им по полкам и уравновешены. Он хорошо пожил, он объездил весь мир, повеселился на славу, видел и роскошь, и приключения, и красивых женщин, и самое сладкое на свете – поражение врагов. Для него смерть была не противником, а окончанием насыщенной и интересной жизни.
Теперь перед ним был другой враг. Этот враг поразил совершенно невинного, но за грехи его – Михаила Королева. Этот враг насмешливо дал ему надежду и дал цель – поднять ее, вылечить, восстановить справедливость – но он же мог ее отобрать в любую секунду, оставив за собой такую пустоту, что от одной только мысли об этой пустоте хотелось выть в полный голос.
Он был бессилен. И он это понял.
Михаил Королев был таким человеком, без цели жить не мог. Не надо было слишком уж долго думать, чтобы понять, какую теперь выбрать. Он должен найти того, кто это сделал.
И отомстить.
7
Сегодня был выходной, и Степан Горбачев решил выехать за город.
Всю неделю он промаялся так, что боялся сойти с ума. В общем-то, подружки его так и пугали: «Закончишь белой горячкой»; он думал, это такая общая фраза, а теперь решил, что можно и чокнуться. Почему нет? Десять лет скрытого алкоголизма и пять лет открытого.
Степан вначале съездил на кладбище – к Мише.
Это было не за городом, а почти в центре. Как обычно, бродило много туристов, кто-то спрашивал, как пройти к Высоцкому, злобно сигналили машины, стоявшие в глухой пробке. Трасса шла прямо вдоль кладбища – было шумно, душно, пыльно…
Степану здесь никогда не нравилось. Если бы он был такой богатый, как Королев, он бы завещал похоронить себя в полной тишине, на каком-нибудь островке посреди гигантского озера. Впрочем, может, и Миша хотел того же самого: он не успел оставить никаких распоряжений относительно собственных похорон.
Горбачев сел на лавочку у могилы, прикрыл глаза. Его немного тошнило. Видимо, было высокое давление.
Как непохожи друг на друга человеческие судьбы! Его собственная была ровной. Фактически он не изменился с момента окончания института. Сейчас он занимал то же место, что и двадцать лет назад. Не плохое и не хорошее. Самые низы ему завидуют, а те, что средние и выше – жалеют. Так же было и раньше. Только двадцать лет назад у него были перспективы, а теперь их не было. И еще: двадцать лет назад он был несчастный, а теперь счастливый.
У Королева все было по-другому. Траектория его судьбы шла почти перпендикулярно поверхности земли. Старт на первой космической скорости, как у другого Королева-конструктора. А потом падение на кладбище. Не судьба, а американские горки. Степан никогда не переставал поражаться этим завихрениям.
Первый раз он был удивлен тогда, в девяностом. Он приехал на своих «Жигулях», чтобы утешиться – похвастаться двумя комнатами в общежитии, аспирантурой и всем остальным. Ну, он не собирался хвастаться – хотел, наоборот, пожаловаться, что, мол, не так все идет, как хотелось бы, чтобы кооператор Миша изумился, и вот тогда бы получилось: похвастался. Хитро так, умело похвалился.
Уже у подъезда он понял: что-то не то. У него был адрес, и он несколько раз сверился с бумажкой, потому что по этому адресу был роскошный подъезд с чугунными завитками перил, а у входа стоял охранник с пистолетом и рацией.
– Вы к кому? – спросил охранник.
– К Королеву, – Степан сказал это тоном, заранее извиняющимся за ошибку, но охранник не пожал плечами, а спросил, как его зовут, после чего вежливо проговорил в рацию: «К Михаилу Александровичу пришли. Степан Горбачев», – и еще раз глянул с тщательно запрятанным любопытством: однофамилец? родственник?
Внутри все было отделано импортными пластиковыми панелями, у Мишиного кабинета сидела совершенно роскошная секретарша в короткой юбке. Тут прибежали какие-то люди с бумагами, но секретарша на них не обратила внимания. Увидев Степана, она вскочила, бросилась к кофейнику, стала извиняться, что у Михаила Александровича сейчас заканчиваются важные переговоры и он очень просит старого друга не обижаться, а чуть-чуть подождать.
– Есть коньяк. Вы будете? – спрашивала она.
У Степана голова пошла кругом.
Наконец открылась Мишина дверь, и он вышел из кабинета. Он был в пиджаке с золотыми пуговицами, в галстуке, в ослепительно сиявших ботинках, за ним шли три каких-то узкоглазых типа. Все они посмеивались.
– Степа! – воскликнул Королев и тут же схватил Степана в охапку. – Знакомьтесь, это мой друг, мой однокурсник, замечательный парень, большой ученый. Его фамилия Горбачев!
– Горбатщов? – изумлялись узкоглазые.
– Степан Сергеевич! Брат президента! Родной дядя перестройки! – пояснял, смеясь, Миша, и было непонятно, шутит он или говорит серьезно.
Во всяком случае, узкоглазые жали Степану руки и кивали головами, как китайские болванчики.
– Слушай, кажется, поверили, – весело сказал Королев, когда они остались в кабинете одни.
Секретарша принесла кофе, коньяк, виски, лимон. Когда она наклонилась над столом, Степан увидел все, что у нее было под юбкой. Миша перехватил его взгляд и подмигнул.
– Звонили из фирмы Инком, – сообщила секретарша. – Завтра сделка.
– Да, я помню… Вот, Степан, завтра я квартиру покупаю!
– Да ты что? В Москве?
– А где еще. Четырехкомнатную, на улице 1905 года. В самом центре… Знаешь, мне там не понравилось. Шумно, а над полом пыль стоит. На целый метр от пола. Правда, мне сказали, что сейчас за границей придумали такие окна, они называются стеклопа-кеты, так они пыль не пропускают. Но что-то я сомневаюсь. Мы с тобой, слава Богу, технари, нас не обманешь. Не бывает такого, чтобы пыль не пролезла. В общем, зря я, кажется, развелся на это дело.
– А зачем ты покупаешь, если не нравится?
– Да я в этом году Марину забираю из Свердловска. Ей ведь в школу пора.
