Александр Юриков - Все каюты проданы
В Ставропольском крае давно всех достали армяне. А в соседнем Краснодарском разгулялись еще и турки-месхетинцы. Их и зовет к себе Америка, но они уже довели местных жителей до взрывоопасного состояния.
Судья, не без внимания слушавший речь Милевского, вспомнил о своих обязанностях:
– Подсудимый, последнее слово – это не политическое заявление. Ближе к сути предъявленных вам обвинений!
Трофимов поймал себя на том, что непроизвольно кивает в такт словам Артура. Что-то возразить этому парню было бы трудно.
– Да, ваша честь, – сказал Милевский. – Я хочу оттолкнуться от милицейской статистики, вполне официальной. Она опубликована, любой может посмотреть, хотя никто в нее не заглядывает. Так вот, согласно этим цифрам, количество преступлений, совершаемых приезжими против местных, в несколько раз превышает обратные показатели. За один только год так называемыми гостями Москвы совершено около семидесяти процентов всех изнасилований и сорок процентов убийств. Всего в Москве в том же году, по признанию главы ГУВД, иностранными гражданами совершено сорок пять процентов всех преступлений. При этом уголовно наказуемых деяний в отношении их самих совершено в два с половиной раза меньше! Заместитель прокурора Санкт-Петербурга сообщил, что за год раскрывается девяносто процентов изнасилований, совершенных в этом городе. Большую часть таких вот преступников составляют выходцы из соседних республик. Заместитель прокурора резюмирует твердо и однозначно: «Преступления растут за счет притока мигрантов».
Они не жалеют никого. Вот недавно киргиз изнасиловал слепую девочку. Специально выследил, гад, вычислил по белой палочке, с которой она ходила. В Твери они уже группами охотятся за нашими девчонками. У нас на форуме пишут, что вместе с ними на стройки надо привозить ишаков.
Судья встрепенулся и постучал по сукну на своем столе. Но прерывать подсудимого он не стал.
– То есть, если верить милиции, налицо простой и самоочевидный факт: русские люди находятся в вынужденной необходимой обороне, они лишь защищаются, а источник агрессии, направленной на них, следует искать в мигрантах, – поставил точку Милевский.
Парни, находившиеся в клетках, начали аплодировать ему. То же самое делали несколько человек, сидящих в зале.
Судья немедленно призвал их к порядку:
– Порядок в зале не нарушать! Иначе публика будет удалена. А вы, подсудимый, не провоцируйте. Говорите о себе.
Артур перевел дух, но не ушел от темы. Было очевидно, что над своим последним словом он думал долго и обращал его не к судье, а к тем парням, которые находились у него за спиной, и к залу.
– Действие рождает противодействие. Развитие, как и положено, происходит по восходящей спирали, от простого к сложному. Именовать все это разжиганием национальной розни – безграмотно и безмозгло. Это никакое не разжигание, не жалкий и невнятный экстремизм, произвольно и поспешно состряпанный продажными политиками.
Это совсем другое – этническая война.
Такие войны ведет один народ против другого. Он действует так, как уж умеет, неправильно, иррегулярно, по-партизански. Подобными методами баски воюют с испанцами. Так чеченцы двести лет дрались с нами. Афганцы – с англичанами, русскими, американцами. Ирландцы – с британцами. Если народ способен на такую войну, то он будет жить. Если нет – угаснет без следа.
Молодые русские люди берут в руки любое оружие и идут на партизанскую акцию вовсе не от скуки и не ради острых ощущений. Тем более они не хотят зачеркнуть свое будущее и отправиться в тюрьму и на зону. Эти парни откровенно презирают законодательство, действующее в нашей стране.
Взрослые люди у нас заняты элементарным выживанием, борьбой за существование, кусок хлеба и крышу над головой. Российские офицеры, доведенные до ручки, предпочитают стрелять в себя, а не в своих обидчиков. У нас за один год покончили с собой пятьдесят три офицера. Словом, пока взрослый народ погрузился в политическую спячку, надеясь на то, что все неприятности рассосутся как-нибудь сами собой, русская молодежь решила взять на себя ответственность за завтрашний день, за себя и за всех остальных, за вас и за нас. Она отправилась на необъявленную этническую войну.
А на войне бывает всякое. Можно ошибиться целью. Перепутать маршрут. Переоценить свои силы. Даже неправильно выбрать цель.
Сейчас я вижу, что мы многое сделали не так. О многом я сожалею. Да, были невинные жертвы. Да, к нам примазалось немало отморозков, просто гопников, у которых в башке две извилины. Но я призываю вас судить не бандитов. Не гопников. Вы судите бойцов. Это пока одиночки, которым не жаль душу положить ради братий своих и ближних своих. Но если вы не поймете и не оцените то, что двигало ими, не подумаете о том, почему они встали в ряды этой самообороны, то таких парней будет все больше. Вам уже не хватит этих двух клеток, да всего этого зала.
Кулаки Артура разжались. Костяшки его пальцев были белые. Он вложил в свое последнее слово все, что только мог.
Судья покачал головой, вначале как будто утвердительно, потом – с недоумением, и объявил перерыв.
Трофимов с гудящей головой вышел на свежий воздух, сделал несколько шагов от здания суда. Рядом с ним неожиданно появился один из друзей Милевского, Владислав – тот самый мужик с военной выправкой, который приходил слушать гимн, сочиненный Сергеем. Значит, он все-таки был в зале, но ухитрился остаться незамеченным.
– Здравствуй. Спасибо, что пришел. Знаешь, у победы много отцов, а поражение всегда сирота.
– А ты думаешь, это поражение? – спросил Сергей. – Держится Артур очень уверенно. Да и остальные парни вроде не упали духом.
– Это пока. Я всю мясорубку знаю, до последнего винтика. Сейчас они в следственном изоляторе ФСБ сидят, со своими. Дадут реальные сроки – пойдут по зонам. А там они кто будут? Борцы за идею? Русские партизаны? Нет, просто свежее молодое мясо. Опустят всех, затрахают. Через полгода ты никого не узнаешь. Вот чем страшно, когда гребут столько народу. – Он остановился, зло огляделся вокруг. – Закурить есть?
– Нет, я бросил.
– Я тоже бросил, а сейчас… ладно. Проехали.
– А Артур? Тоже со всеми на зону? – осторожно поинтересовался Трофимов.
– Артур – идеолог, чувак с мозгами. Его на зону нельзя. Там слушать умеют хорошо. За Артура боюсь очень. Сейчас вытрясут из него все, что могут: имена, адреса, инфу о прошлых акциях, а потом накрутят на шею простыню в одиночной камере или там же найдут с перерезанными венами. Двое-трое подследственных, с которыми он якобы общался, дадут показания. Мол, не раз высказывал мысли о самоубийстве в связи с чувством огромной вины. А мы с тобой всю эту туфту прочтем в газетах. Ты их смотришь?
– Я? – Сергей растерялся и ответил честно: – Почти нет.
– Значит, даже не прочитаешь.
– А вы-то как? Вас не дергают? – осведомился Трофимов.
– Меня дернуть сложно, я мало свечусь. В Приднестровье когда-то напылил основательно, а здесь нет. Работаю с трудными подростками, даже не через наш фонд. Есть другой. Православный. Я их учу драться, а отец Николай – ты его видел – читает лекции по основам богословия. Знаешь, такой коктейль неплохо действует. – Он остановился, помолчал. – Не бросай нас. Ты нужен как раз этим вот мальчишкам, которым сейчас пятнадцать-шестнадцать. Они услышат тебя, твою музыку. Телефон оставишь? – спросил Владислав. – Над новой песней подумай. Слушатели будут! – Он забрал у Трофимова бумажку с номером телефона, четко, по-армейски развернулся и поспешил обратно, к зданию суда.
Последний вечер накануне отплытия «Ромео» шеф-повар мог провести в соответствии с собственными желаниями. Все на судне находилось в полной боевой готовности, запасы пополнены. Меню на каждый день продумано и даже распечатано. Любимое занятие гостей – облизываясь при входе в ресторан, изучать перечень блюд, которые они уничтожат сегодня. Накрахмаленный колпак готов увенчать лысеющую голову мастера горячих блюд и холодных закусок.
После недолгой внутренней борьбы он отправился в один скромный, мало кому известный клуб, расположенный рядом с гостиницей «Прибрежная». В отличие от своих собратьев он не оглушал прохожих громкой музыкой, рвущейся из полуоткрытых окон, не ослеплял неоновой вывеской. Непосвященные люди просто проходили мимо невзрачного здания, напоминающего ангар с глухими стенами и всегда закрытой дверью.
А посвященные материализовались около этой двери из темноты, недолго прихорашивались, потом нажимали на кнопку звонка и смиренно ждали своей участи.
В этом клубе действовал жесточайший фейсконтроль. На входе дежурила молодая женщина в черной униформе. Она всех видела насквозь. Во многом благодаря ей клуб с ласковым названием «Огонек» считался самым бесконфликтным и безопасным в Сочи.
