Андрей Звонков - Чумной поезд
– Валя! – произнес он, едва произошло соединение. – Замолчи и слушай. Я ничего не буду объяснять. Сейчас ты приедешь домой, соберешь детей, и вы уедете к моим старикам в деревню. Срочно! Не спорь! Прямо сейчас, даже если тебя уволят за это. Собралась и вышла. Ясно? Да, делай, как я сказал, и молчи! Не до причитаний! Как-как? Хорошо! Ладно, отпуск возьми! За свой счет! Хоть на три дня! Только быстро. Чем быстрее, тем лучше. Да по херу! Не заставляй меня ругаться. Уезжайте! Я ничего не могу объяснить! Ты знаешь, где я работаю. Знаешь? Повтори, где я работаю? Вот. Осознала? Молодец. А теперь срочно валите из города. Просто сделай, как я сказал.
Он нажал кнопку отбоя, вытер со лба пот и выпил еще стакан воды. Снова бросил взгляд на стационарный телефон, но задумался. Нужно дать фору жене с детьми. Полчаса она будет чухаться, баба есть баба. Еще полчаса ей понадобится, чтобы выбраться за черту города. Если позвонить сейчас, то тревогу объявят примерно через час, а еще через полчаса силами полиции, МЧС, а может, и армии полностью блокируют город. Хорошо. В принципе, она успевает. Но, на всякий случай, лаборант решил дать им еще минут десять.
Он сходил в туалет, уселся на унитаз и пожалел, что обещал жене бросить курить. Хотелось затянуться дымом. До одури. До дрожи в пальцах. Но сигарет при себе не было, да и негоже было нарушать данное слово.
«Все! – решительно подумал лаборант. – Больше тянуть нельзя».
Он вернулся в кабинет, снял телефонную трубку и набрал внутренний номер заведующего.
– Георгий Шарифович, хорошо, что вы не ушли, – произнес он. – Зайдите, пожалуйста, в мою лабораторию.
– Субординацию забыли? – пробасил Георгий Шарифович.
– Форс-мажор у меня. Точнее, у нас. Так что давайте пока отложим субординацию, правда. В городе очаг по форме А20.
В трубке тут же раздался грохот пластика и частые гудки. Похоже, Георгий Шарифович не просто бросил трубку, а она выпала из его рук, а сам он помчался в лабораторию.
Через три минуты заведующий распахнул дверь и перескочил через порог.
– Вы уверены?! – спросил Георгий Шарифович у лаборанта, пытаясь совладать со сбившимся дыханием. – Уверены в том, что сообщили мне по телефону?
– Вот стекла. Смотрите. – Лаборант кивком указал на микроскоп.
– Откуда доставили образец?
– Из больницы «Скорой помощи», травматология.
– Господи? Да при чем тут травма?
– Вот направление. Видите? Отделение травматологии, диагноз двухсторонняя пневмония. Материал – мокрота. В мокроте сами увидите…
– Что я увижу? – Георгий Шарифович наклонился к микроскопу. – Не перекрашивали? Может, на других стеклах выглядит иначе?
– Везде одинаково. На перекрашивание уйдет еще час. Пять стекол, и везде как на ксероксе. Причем, судя по количеству эритроцитов и бактерий, это уже «малиновый мусс». Макрофаги набиты ими, как гранаты зернами. Детрит в лизосомах есть, но это разгар воспаления. Если верить руководству Евдокимовой из НИИ, то это пик воспаления.
– Хочешь, чтоб я произнес? – Георгий Шарифович оторвал взгляд от окуляров микроскопа и разогнулся.
– Давайте вызовем еще кого-нибудь. Я ведь с этой бактерией дела не имел. Теоретически только. Лекции, семинары, учения по нашей линии и МЧС. Может, это и не она?
– Чертовски похожа. – Георгий Шарифович пустил струйку воды из кулера, набрал в ладошку и умыл скуластое лицо. Затем покосился на лаборанта и добавил: – Может, сперва удостоверимся на электронном микроскопе?
– Как скажете. – Лаборант достал из шкафчика коробочку с материалом и уложил ее в герметичный пакет. – Вот материал. Но подумайте. Я помню, что при малейшем подозрении, даже по клинике, сначала поднимается тревога, а потом ищется подтверждение. Вас ведь никто не накажет, если мы сообщим о выявлении возбудителя в материале.
– Не накажет, – согласился Георгий Шарифович.
Он посмотрел на пакет таким же взглядом, каким бы окинул водородную бомбу на боевом взводе с работающим часовым механизмом.
– А вот если мы переосторожничаем, ваша голова слетит первой, – закончил мысль лаборант. – Уж простите за откровенность.
– Электронную микроскопию в любом случае надо делать. И антигенное типирование. Сейчас или позже, все равно надо точно выяснить, к какому серовару относить эту дрянь.
– Вы полагаете, что это может оказаться обычным иерсиниозом? – Лаборант усмехнулся. – Тех-то я очень хорошо знаю. Тоже не киски, но «зрачка» нет.
– Ладно, время работает против нас. Когда взяли материал?
Лаборант разгладил полиэтилен на баночке, чтобы лучше было видно направление.
– Двенадцать сорок пять, – ответил он.
– А сейчас семнадцать тридцать три. Прошло пять часов без малого. Два отделения, «Скорая помощь», можно сказать, в числе контактных. Это только навскидку, а если по инструкции, то весь корпус закроется. Бригада «Скорой» инфицирована на сто процентов. Ладно, пиши заключение по микроскопии, рапорт на мое имя, руководству я позвоню сам. И вот что еще. Это помещение пойдет под мойку. Ты попадаешь в категорию контактных. Как все чашки и среды уложишь в термостат, поедешь в карантин. Понял? Семье сказал?
Лаборант промолчал, но заведующий по глазам понял, что это его подчиненный сделал первым делом. Нарушение инструкции, разумеется. Но стоит ли его за это винить?
«Звонить своим? – подумал Георгий Шарифович. – Город ведь закроют».
Он ощутил, как голова вдруг наполнилась звоном, а в глазах замелькали звезды. Левая рука онемела, за ней словно исчезла вся левая половина тела. Он, не находя опоры в левой ноге, начал заваливаться и рухнул посреди лаборатории. Уголок рта безвольно опустился. Георгий Шарифович захрипел на полу, нелепо размахивая правой рукой.
Лаборант все понял. Налицо имелись все признаки инсульта. Пришлось вызвать «Скорую», и только после того, как начальника увезли, лаборант толкнул дверь в кабинет Георгия Шарифовича.
Переступив порог, он подумал немного, затем решительно снял трубку «красного телефона», служившего для прямой связи с главой областного Роспотребнадзора.
– Людмила Сергеевна? – не представившись, произнес он. – У нас два ЧП. Во-первых, Георгия Шарифовича хватил инсульт, и я отправил его на «Скорой». Во-вторых…
Он сделал паузу, собираясь с духом.
– Что такое? – раздался в трубке взволнованный женский голос.
Лаборант закрыл глаза, словно собираясь шагнуть в бездну, и доложил:
– На основании микроскопического анализа материала легочной мокроты, доставленной из больницы «Скорой помощи», у нас очаг по форме А20.2. Пока только по стеклам, серию на средах надо переделывать в условиях лаборатории особо опасных инфекций. Георгий Шарифович в курсе, собственно, я выполняю его распоряжение.
Лаборант хотел назвать свое имя и должность, но услышал в трубке частые гудки.
– Вот и все. Машинку запустил – пробормотал он себе под нос. – Главное, чтобы семья успела уехать в деревню.
Он набрал номер жены, но, едва услышав ее голос, понял, что она осталась на работе, а не едет в электричке с детьми.
– Не уехали? – спросил он.
– Ты что, серьезно? – Интонация была сварливая и скандальная. – То есть я должна все бросить?
– Нет, ты уже ничего не должна. Город закроют самое позднее через полчаса. Через час максимум. На въезд и на выезд. Меня не жди. Сидите дома, на улицу не выходи и детей не выпускай.
– Что ты несешь? Ты выпил, что ли?
– У нас в городе очаг чумы. – Он наконец выдавил из себя слово, которое никто пока так и не мог произнести. – Легочная форма. Передается воздушно-капельным путем при любом контакте. Смертность у нее почти сто процентов. Девяносто девять с гарантией. Это если не лечить. А если лечить, то девяносто пять. То есть если из вас кто-то заболеет, то уже не выживет, скорее всего, никто. Так тебе ясно?
– Ты что, не мог это прямо сказать? – В голосе жены послышались истерические нотки.
– Не мог, – устало ответил лаборант. – Иногда надо просто делать, что тебе говорят. Впрочем, наверное, теперь уже все равно.
Он полностью выключил мобильник, понимая, что жена теперь не устанет названивать, облокотился спиной о стену и снова закрыл глаза. В ушах гулко отдавались удары пульса.
Запущенная им машина действительно не только тронулась с места, но и начала набирать обороты. В городе, один за другим, в разных местах начали звонить телефоны, разнося тревожную весть. Страшное слово, которое пока осмелился произнести лишь лаборант в разговоре с женой, не звучало впрямую, все, кого это касалось, знали буквенно-цифровой код «А20.2», означавший легочную форму чумы.
Людмила Сергеевна Шиловская, возглавлявшая областной Роспотребнадзор, была, как про нее говорили, «тертым калачом». Чиновник со стажем. Врач-эпидемиолог еще с советских годов, когда молоденькая Людочка Шиловская после ординатуры организовывала карантины по ящуру и бруцеллезу в Воронежской области. Диссертаций не защитила, но получила «высшую категорию» и «Заслуженного врача России». С особо опасными инфекциями дело имела, и не на бумаге, а в поле. И город закрывать ей было не впервой. Хуже было, что случай, как ни крути, выпал особый и пришелся на самое жаркое время лета. Кроме того, пугала и крайне высокая смертность, и легкая передача при контакте. С одной стороны, это требовало решительных действий, с другой – нельзя было допустить панику.
