Грегори Дэвид Робертс - Шантарам
— Да? И что же оно означает?
— Оно означает «Пенис»! — Прабакер был в восторге, чего, по-видимому, ожидал и от меня.
— Ни… хрена себе!.. Да уж, просто потрясающе.
— Оно очень потрясающее и очень осчастливливающее. На самом деле оно не совсем означает это, но звучит похоже на «линг», или «лингам», а это уже и будет «пенис» на хинди.
— Знаешь, давай оставим эту затею, — бросил я, трогаясь с места. — Ты что, смеешься надо мной? Не могу же я ходить повсюду, представляясь так людям! «Здравствуйте, рад с вами познакомиться, я Пенис». Нет уж. Забудь об этом. Придется тебе смириться с Линдсеем.
— Нет-нет! Лин, я правду говорю тебе, это прекрасное имя, очень достойное, очень счастливое, — необыкновенно счастливое имя! Люди будут восхищаться, когда услышат его. Пойдем, я покажу тебе. Я хочу отдать эту бутылку виски, которую ты подарил мне, своему другу мистеру Санджаю. Вот, как раз в этой мастерской. Ты только увидь, как ему понравится твое имя.
Сделав еще несколько шагов, мы оказались возле маленькой мастерской. Над открытой дверью была прикреплена написанная от руки вывеска:
РАДИОПОМОЩЬ.
Предприятие по электрическому ремонту.
Ремонт и торговля. Владелец Санджай Дешпанде.
Санджай Дешпанде был плотно сбитым человеком пятидесяти с чем-то лет с шапкой поседевших до белизны волос и белыми кустистыми бровями. Он сидел за массивным деревянным прилавком в окружении поврежденных — не иначе, как взрывом, — радиоприемников, выпотрошенных плейеров и коробок с запасными частями. Прабакер приветствовал его, очень быстро защебетал что-то на хинди и выложил бутылку виски на прилавок. Мистер Дешпанде не глядя пришлепнул бутылку своей мощной пятерней, и она исчезла за прилавком. Из нагрудного кармана рубашки он вытащил пачку индийских банкнот, отсчитал несколько штук и протянул Прабакеру, держа руку ладонью вниз. Прабакер схватил деньги быстрым и плавным движением, как кальмар щупальцами, и сунул в карман. При этом он наконец прекратил щебетать и поманил меня.
— Это мой хороший друг, — объяснил он мистеру Дешпанде, похлопав меня по плечу. — Он из Новой Зеландии.
Мистер Дешпанде что-то буркнул.
— Он как раз сегодня приехал в Бомбей, остановился в «Индийской гостинице».
Мистер Дешпанде буркнул еще раз, изучая меня со слегка враждебным любопытством.
— Его зовут Лин, мистер Линбаба, — сказал Прабакер.
— Как его зовут?
— Лин, — ухмыльнулся Прабакер. — Его имя Линбаба.
Мистер Дешпанде с удивленной улыбкой приподнял свои живописные брови.
— Линбаба?
— Да-да! — ликовал Прабакер. — Лин. И также он очень прекрасный человек.
Мистер Дешпанде протянул мне руку, я пожал ее. Прабакер потащил меня за рукав к выходу.
— Линбаба! — окликнул меня мистер Дешпанде, когда мы были уже в дверях. — Добро пожаловать в Бомбей. Если у вас есть кассетник, или камера, или какая-нибудь дребезжалка, которые вы хотите продать, приходите ко мне, Санджаю Дешпанде, в «Радиопомощь». Я даю лучшие цены.
Я кивнул, и мы вышли на улицу. Оттащив меня от мастерской на некоторое расстояние, Прабакер остановился.
— Видишь, мистер Лин? Видишь, как ему нравится твое имя?
— Да, вроде бы, — пробормотал я, несколько озадаченный приемом, который оказал мне мистер Дешпанде, а также энтузиазмом Прабакера.
Когда я ближе познакомился с ним и стал ценить его дружбу, я догадался: Прабакер всем сердцем верит, что его улыбка воздействует как на людские сердца, так и на окружающий мир. И он был прав, конечно, но мне потребовалось много времени, чтобы понять это.
— А что значит это «баба» в конце имени? Лин — это понятно. Но почему Линбаба?
— «Баба» — это такое уважительное имя, — усмехнулся Прабакер. — Если поставить «баба» в конце твоего имени или в конце имени какой-нибудь особенной персоны, то это значит, что мы выражаем уважение, — как к учителю, или священнику, или очень, очень старому человеку.
— Хм, понятно, — протянул я. — Но знаешь, Прабу, это, в общем-то, дела не меняет. Пенис есть пенис, так что не знаю…
— Но ты же видел, как твое имя понравилось мистеру Санджаю Дешпанде! Смотри, как оно понравится другим людям. Я скажу его им всем прямо сейчас, смотри! Линбаба! Линбаба! Линбаба!
Он вопил во весь голос, адресуясь ко всем встречным.
— Хорошо, Прабу, хорошо. Я верю тебе. Успокойся. — Теперь наступила моя очередь тянуть его вперед за рукав. — И мне казалось, ты хотел выпить виски, что я тебе дал, а не продать.
— Ох, да, — вздохнул он. — Я хотел выпить его, и уже пил его в уме. Но теперь, Линбаба, на деньги, которые я получил за продажу твоего прекрасного подарка мистеру Санджаю, я могу купить две бутылки очень плохого и замечательно дешевого виски, и еще останется очень много денег, чтобы купить новую красивую красную рубашку, одну толу хорошего чарраса, билеты на прекрасный индийский кинофильм с кондиционированным воздухом и еду на два дня. Но подожди, Линбаба, ты не кушаешь свой паан. Ты должен положить его в уголок рта и жевать, а то он станет черствым и плохим для вкуса.
— О’кей. И как же это сделать? Вот так?
Я сунул за щеку свернутый в трубочку листик, как это делали другие. Через несколько секунд рот мой наполнился сочной ароматной сладостью. Вкус напоминал медовый, но был в то же время острым и пряным. Лиственная обертка начала растворяться, и твердые кусочки измельченного кокосового ореха, фиников и семян смешались со сладким соком.
— Теперь ты должен выплюнуть немного паана, — наставлял меня Прабакер, сосредоточенно следя за тем, как работают мои челюсти. — Это надо сделать вот так, смотри.
Он выпустил изо рта струю красного сока, которая приземлилась в метре от нас, образовав кляксу величиной с ладонь. Это была филигранная работа мастера. Ни капли сока не осталось у него на губах. При напористом поощрении Прабакера я попытался повторить его достижение, но у меня изо рта пошли пузыри, а красная жидкость, проделав слюнявую дорожку на подбородке и на рубашке, смачно шлепнулась на мой правый ботинок.
— Рубашка без проблем, — заявил Прабакер и, нахмурившись, вытащил из кармана носовой платок и стал усердно втирать сок в мою рубашку, отчего пятно отнюдь не стало незаметнее. — Ботинки тоже не проблема. Я их тоже вытру. Но сейчас я должен задать тебе вопрос: ты любишь плавать?
— Плавать? — переспросил я, невольно проглотив паан, остававшийся во рту.
— Да, плавать. Я отведу тебя на пляж Чаупатти, очень замечательный пляж, и там ты можешь жевать и плевать, и еще жевать, а потом плевать без костюма, и не будешь тратить деньги на стирку.
— Послушай, я хотел спросить насчет экскурсий по городу. Ты ведь работаешь гидом?
— О да, я самый лучший гид в Бомбее, и во всей Индии тоже.
— Сколько ты берешь за день?
Он проказливо взглянул на меня, надув щеки, что выражало, как я стал понимать, хитроумие, служившее подкладкой его широкой приветливой улыбки.
— Я беру сто рупий за день.
— О’кей.
— И туристы платят за мой обед.
— Это понятно.
— И за такси тоже туристы платят.
— Да, конечно.
— И за билеты на автобус.
— Разумеется.
— И за чай, если мы пьем его в жаркий день, чтобы освежить свои персоны.
— Да-да.
— И за сексуальных девушек, если мы идем к ним в прохладную ночь, когда мы чувствуем, что у нас набухла большая необходимость в наших…
— Ладно, ладно. Послушай, я заплачу тебе за целую неделю. Я хочу, чтобы ты показал мне Бомбей, объяснил, что тут к чему. Если все пройдет хорошо, в конце недели я заплачу тебе дополнительную премию. Как тебе эта идея?
В глазах у него сверкнула улыбка, хотя голос почему-то был угрюмым.
— Это твое хорошее решение, Линбаба. Твое очень хорошее решение.
— Ну, это мы увидим, — рассмеялся я. — И еще я хочу, чтобы ты научил меня кое-каким словам на хинди.
— О да! Я могу научить тебя всему, что захочешь! «Ха» означает «да», «нахин» — «нет», «пани» — «вода», «кханна» — «еда»…
— Хорошо, хорошо, не все сразу. Ну что, это ресторан? Слава богу, а то я уже умираю от голода.
Я хотел зайти в темный невзрачный ресторанчик, но тут Прабакер остановил меня. Лицо его по какой-то причине вдруг приняло серьезное выражение. Он нахмурился и проглотил комок в горле, как будто не знал, как приступить к делу.
— Прежде, чем мы будем есть эту прекрасную пищу, — произнес он наконец, — и прежде, чем мы… будем заниматься вообще каким-нибудь бизнесом, я должен… мне надо тебе что-то сказать.
— Ну, давай…
Вид у него был настолько удрученный, что меня охватили дурные предчувствия.
— Так вот, знаешь… эта тола чарраса, которую я продал тебе в гостинице…
— Да?
— Ну, понимаешь… это была цена для бизнеса. Настоящая цена, дружеская, — всего пятьдесят рупий за одну толу афганского чарраса. — Он воздел руки кверху, затем уронил их, хлопнув себя по ляжкам. — Я попросил у тебя на пятьдесят рупий больше, чем надо.
