Елена Сенде - Покушение
— Сириль, я волнуюсь.
— Все будет хорошо. Теперь я должна молчать, иначе активируются не те зоны. Делай то, что следует.
Сириль посмотрела на изображение упаковки мезератрола. Она была напугана и растеряна. И не переставала повторять себе, что совершает огромную глупость. Потом она перестала думать. Жюльен нажал на кнопку.
51
Тишину, царившую в 21-й палате, нарушают регулярные сигналы аппаратов. Я аккуратно поворачиваю дверную ручку. Я боюсь разбудить Жюльена. Но моя предосторожность напрасна. Он в коме. Я еще не видела его после третьей инъекции мезератрола, сделанной вчера утром. Я вхожу в палату. Жалюзи наполовину подняты. Дневной свет освещает пол, но не его тело. Белая вспышка. Он лежит на спине с голым торсом и закрытыми глазами. В горле торчат трубки, ведущие к аппарату, который помогает ему дышать. В обеих руках — иголки капельниц. Я подхожу к нему. Снова белая вспышка. Мочевой катетер ведет к резервуару, накрытому зеленой крышкой. Я стою рядом с ним. Я обдумываю случившуюся катастрофу. Еще вчера он был в порядке, говорил больше, чем обычно. Я смотрю на показания приборов. Состояние стабильное. Ночью случился отек мозга. Вероятность того, что все пройдет без последствий, очень мала. Меня охватывает страх. Я виновата перед ним. Мне стыдно. Мне плохо. Поначалу я была против этого исследования. Я сказала об этом Бенуа. А затем я изменила свое мнение. Из-за Жюльена. Я предложила, чтобы он участвовал в клиническом тестировании. Я принесла его медицинское дело на собрание. Я думала, что он — идеальная кандидатура. Я хотела, чтобы он навсегда позабыл свои беды. Я показала ему протокол. Я расхваливала его преимущества. Я сделала это все. Маньен говорил, что все пройдет успешно. Я стою рядом с ним как идиотка, протягиваю руку, глажу его по щеке. Я пытаюсь сдержать слезы. Обычно плачут жертвы. Белая вспышка. Я же — тиран…
Сириль резко открыла глаза, вернувшись в настоящее. Диоды ослепляли ее. Вокруг нее был белый пластик, голубой свет… Где она? Она попыталась повернуться, но ничего не вышло: ее голову сжимало кольцо.
— Все в порядке? — спросил голос, показавшийся ей необыкновенно громким.
Сириль прикрыла глаза. Где она?
— Это моя ошибка…
— Что происходит, Сириль?
Это был Жюльен. Его голос звучал неуверенно.
— Продолжай… пожалуйста, — ответила она слабым голосом.
Перед ней появилась фотография Жюльена. Глаза Сириль широко открылись. Она потерялась во времени.
Впервые Жюльен улыбнулся. Он сидит в кресле напротив меня. Это наш пятый сеанс терапии. Прогресс налицо. Но он отказывается говорить о смерти своей матери. Я заставила его улыбнуться, рассказав о том, какой необщительной и замкнутой девочкой была в детстве. Он мне не поверил. Он смотрит на меня, и я вдруг понимаю, что между нами установились какие-то другие отношения… Я чувствую запах его туалетной воды и думаю о том, что этот запах — наиболее приятный из всех, которые мне доводилось ощущать. Этой ночью я вспоминала его и плакала. Хорошо, что Бенуа не проснулся. Как бы я ему все объяснила? Я знаю, что все зашло слишком далеко, что я должна отказаться от продолжения. Я знаю, что должна попросить другого врача продолжить сеансы терапии с Жюльеном, но он согласен работать только со мной, и у меня не хватает смелости отказаться от него. Я мало говорю во время наших встреч. Это словно музыка. Словно танго. Нужно знать, когда замолчать, а когда ускориться, когда двигаться вперед, а когда отходить назад; нужно уметь разговаривать разными голосами и в разных тонах, варьируя скорость речи, чтобы сберечь гармонию диалога. Жюльен — далеко не легкий пациент. Но это и является наиболее притягательным в нем. Я просто хочу взять его за руку и никогда больше не отпускать.
Жюльен останавливает стимуляцию, и Сириль моргает в растерянности. Она потерялась между двумя периодами времени. Ей было двадцать восемь лет, она училась в интернатуре. Что она делает в этом приборе?..
— Что ты видела? — снова спросил Жюльен.
— То, что хотела забыть…
— Сириль, я… У меня чешутся руки… Пожалуйста! Снова происходит то же самое.
— Продолжай…
— Я не могу.
— Продолжай!
Жюльен, следуя указаниям на виртуальном изображении, переместил зонд стимулирования в другую область головного мозга и достал третью фотографию, на которой была запечатлена Лорина Дома.
Глаза Сириль пристально всматривались в незнакомую ей женщину. Она бредила. Жюльен стоял позади нее. Тело Сириль выгнулось, голова откинулась назад. Словно душа покинула ее тело…
Наконец Жюльен заговорил. Он произносит: «Мне было двенадцать лет». Я слышу слабый голос, едва срывающийся с его уст. Это наш десятый сеанс терапии. Я чувствую, что момент напряженный и деликатный. Я боюсь даже дышать.
Не знаю, откуда у меня это ощущение, но мне кажется, что это именно «тот» момент. Момент, когда мой пациент, после интенсивного труда, осмеливается наконец расслабиться и произнести слова, которые так долго хранил в себе. Я знаю, что эти слова, будучи произнесенными, снова воскресят в памяти преследующие его кошмары. Это важный момент терапии. А возможно, и всей его жизни…
Он говорит голосом ребенка и начинает свой рассказ:
«Мы собирались ужинать, мама и я, в столовой. И вдруг я почувствовал запах газа. Я сказал маме: „Как-то странно пахнет“. Она, принюхавшись, ответила мне: „Я ничего не чувствую. — А затем добавила: — Да, ты прав“. У нас дома не было газа. Но в других квартирах он был. Она заволновалась, встала, открыла дверь. Мы жили на седьмом, последнем, этаже. Постояв на лестничной площадке, она заметила: „Запах идет снизу“. Она повернулась ко мне — я был в пижаме — и сказала: „Оставайся здесь, ангелок“. Я вышел вслед за ней на лестничную площадку и сверху наблюдал, как она спускается по ступенькам, застеленным красным ковром. Не знаю, почему, но мне было страшно из-за того, что она покинула нашу квартиру. Я знал, что газ может взорваться. Я боялся услышать звук взрыва. Но она казалась настолько уверенной в себе, что я ничего не сделал, просто смотрел, как она спустилась на шестой этаж».
Жюльен остановился. Я слышу его дыхание. Он кажется растерянным. Я пытаюсь приободрить его. Его веки подергиваются, он начинает дрожать, а голос становится все более и более слабым. Я едва различаю слова.
«Мама постучала в дверь соседа, жившего напротив лестницы. Он не сразу ответил. Это был странный тип, молодой, всегда один. Он не был злым, скорее своеобразным. Я хотел сказать маме, чтобы она была осторожной, но не чувствовал в себе сил защитить ее, если возникнет такая необходимость. Она казалась такой сильной. Сосед открыл дверь. Его глаза были красными, волосы — взъерошенными. Мама вежливо обратилась к нему: „Кажется, пахнет газом“. Сосед скрылся в комнате, затем вернулся… И тогда…»
Сириль открыла глаза. Она была настороже.
— Продолжай… — прошептала она.
Жюльен повиновался. Он переместил зонд и достал четвертый снимок. Сириль не было необходимости смотреть на него: она уже знала, что на нем изображено.
Жюльен закрывает глаза. Он не может продолжать. И тогда я делаю то, чего никогда раньше не делала. Я протягиваю к нему руку. Жюльен кладет свою руку на мою. Мы долго сидим так. Потом он продолжает свой рассказ:
«Он снова появляется на пороге, держа в руке нож для устриц. Он поднимает его над ее головой и наносит удар. Десятки ударов… В сердце, шею, везде. Мама падает. Повсюду кровь. Я ничего не могу сказать, не могу закричать, я слишком напуган. Я бегу обратно в квартиру, хватаю телефон и звоню по номеру 18 — именно по этому номеру мама велела мне звонить в случае каких-то проблем. Я ничего не могу объяснить ответившему мне месье. Я лишь повторяю: „Он убил маму, он убил маму!“ Мужчина просит меня успокоиться, а я твержу все то же: „Он убил маму!“ Потом я слышу полицейские сирены. Все громче и громче. Не знаю, почему, но я боюсь, что меня заберут в тюрьму. Я не осмеливаюсь пошевелиться. Когда в квартиру вошел полицейский, я по-прежнему сидел на месте и только сейчас направился к двери, чтобы взглянуть на маму. Врач „скорой помощи“ склонился над ее телом, распростертым на полу. И тогда… тогда я увидел, что у нее выколоты глаза».
Сириль резко открыла глаза. Теперь она все поняла. Господи; Жюльен… Толкаемый подсознательным чувством вины, он калечил животных, как это сделали с его матерью. Она кусала губы, две крупные слезы медленно скатились по ее щекам.
Она вздохнула и прошептала:
— Ты как?
Никакого ответа.
— Жюльен?
— Да, да, я в порядке.
Она замечает на руках Жюльена глубокие рубцы.
