Патрик Грэхам - Евангелие от Сатаны
Мать Габриэла идет дальше. Паркс, морщась, шагает вместе с ней в темноте и при каждом шаге подавляет крик боли.
Оказавшись у подножия лестницы, старая монахиня сворачивает в узкий проход и доходит по нему до мусорной ямы. Там она лихорадочно роется в отбросах. И вот ее старые ладони сжимают холщовый чехол и кожаный мешок. Потом она вползает ногами вперед в проход и оказывается в переходе, который с легким уклоном спускается в долину. В этот момент сознание Марии отделяется от матери Габриэлы. Боли, которые терзали тело Марии, сразу начинают слабеть. Она остается одна и смотрит на старую затворницу, которая, хромая, уходит дальше по туннелю. И тут Мария вздрагивает: в темноте ее окликает далекий голос:
— Паркс, проснитесь, черт возьми!
Противоядие растекается по венам Марии, и ее тело начинает молодеть на глазах у Карцо. Кожа ее лица снова становится тугой, а волосы черными. Потом грудная клетка глубоко вдавливается, Мария садится и начинает жадно глотать ртом воздух, словно утопающая, которую только что вытащили на берег.
О господи, она задыхается…
Карцо толкает ее вперед и изо всех сил бьет по спине, заставляя дышать. Раздается звук, похожий на икоту, и грудь приподнимается. Изо рта Марии вылетает громкий протяжный крик, полный ужаса.
139
Проникнув в тайные архивы Ватикана, Валентина снимает туфли на каблуках-шпильках, чтобы не затоптать следы. Паркетный пол согревает ее ступни, и несколько секунд она стоит неподвижно, наслаждаясь теплом. Потом она надевает резиновые перчатки и продолжает путь. Она идет среди полок из кедрового дерева, на которых стоят в ряд папки с делами и документы на пергаменте, расположенные по датам. Тишина, которая стоит в этих залах, тревожит Валентину. Ей кажется, что она идет по большому опустевшему магазину, где ее заперли среди ночи. Если верить тому, что ей говорили, в этом зале лежат документы процессов Галилея и Джордано Бруно и речь, которую Колумб произнес перед учеными из университета города Саламанки, которые не желали поверить, что Земля круглая.
Она останавливается посередине зала и огорченно вздыхает: чтобы найти семь книг из списка Карцо среди тысяч сочинений на этих битком набитых полках, ей понадобится много лет. Значит, в первую очередь надо определить, в какой части зала они стоят. Она вспоминает, что отец Карцо говорил Баллестре, что эти книги стоят в большом шкафу архива. Валентина делает полный поворот на месте и пересчитывает шкафы. Их не меньше шести. Один, огромный, закрывает всю дальнюю стену зала.
Она берет фонарь в зубы и проводит пальцем по полу перед первыми пятью шкафами — ни пылинки. Валентина подходит к шестому шкафу, такому высокому, что его оборудовали четырьмя лестницами на колесиках. До сих пор луч ее фонаря отражался в паркете ясно, как в зеркале. Но чем ближе она подходит к дальнему шкафу, тем больше тускнеет это отражение, словно пол становится другим. Нет, просто те, кто до блеска протер паркет, не добрались до этого угла. Тонкий слой пыли покрывает здесь пол, и чем ближе луч фонаря оказывается к подножию шкафа, тем этот слой толще.
Валентина садится на корточки и проводит пальцем по паркету. На перчатке остаются черные крошки и обрывки паутины. Можно предположить, что в этом углу открывалась дверь в очень старый проход и грязь, прилетевшая из-за двери, осталась на полу.
При свете своего фонаря Валентина вскоре обнаруживает на пыли следы сандалий. Луч высвечивает их один за другим и останавливается на самом дальнем отпечатке. Это только половина следа, вторая половина скрыта под шкафом. Кто-то стоял в облаке пыли в тот момент, когда открылась дверь в проход.
140
— Вы уверены, что хотите туда вернуться?
Мария Паркс медленно кивает: «Да». В венах на ее висках все еще пульсирует кровь: ужас, испытанный во время первого гипнотического сеанса, заставляет чаще биться сердце. Карцо вздыхает:
— Меня беспокоят ваши стигматы.
— Мои что?
Священник указывает на руку Марии. На коже виден узкий шрам в виде полумесяца — след раны, с которой она вышла из транса.
— Что это?
— Рана. Она возникла в тот момент, когда Калеб ранил мать Габриэлу кинжалом, и начала заживать в ту секунду, когда вы проснулись. Это значит, что ваш дар даже сильнее, чем я предполагал. И что ваши трансы близки к крайним случаям одержимости. Если бы я знал это раньше, я бы никогда не послал вас к Ворам Душ. Вот почему я задал вам свой вопрос. Вы действительно уверены, что хотите войти в контакт с верховным инквизитором Ландегаардом? Это может быть опасно.
— Это не слишком опасно до его приезда в монастырь Больцано: я читала его отчеты у затворниц из Денвера.
— Это была только часть отчетов. Наши милые библиотекарши могли уничтожить большие куски того, что он написал. Один Бог знает, сделали они это или нет.
— Именно поэтому вы хотели послать меня туда, верно?
— Да.
— Тогда начнем. Но на этот раз без вашего снадобья.
Отец Карцо вынимает из сумки четыре ремешка с большими пряжками и крепкими застежками.
— Что вы делаете?
— Такими ремнями связывают больных в психиатрических больницах.
— Я бы предпочла наручники.
— Я не шучу, Мария. Когда вы были в контакте с матерью Габриэлой, вы едва не раздавили мне ладонь своими пальцами, а настоятельница была всего лишь безобидной старой женщиной. Сейчас вы должны войти в разум верховного инквизитора, мужчины в расцвете лет. Ландегаард — тридцатилетний силач, который может оглушить быка ударом кулака.
Экзорцист надевает ремни на руки и лодыжки Марии и застегивает их на последнюю пряжку. Молодая женщина не чувствует себя привязанной, но, попытавшись пошевелить руками и ногами, чувствует, что не может сдвинуть их даже на миллиметр.
— Ваш прием какой-то чудной.
— Он разработан для буйных больных, чтобы они не чувствовали, что их насильно удерживают в кровати, и не испытывали лишнего стресса. Я применял эти ремни к своим пациентам, которые находились на последней стадии одержимости. Пока никто из них не жаловался на это.
Мария пытается улыбнуться, но ей это не удается: слишком силен охвативший ее страх.
— А на этот раз как вы вернете меня обратно, если дела пойдут плохо?
— Еще не знаю, но придумаю.
Тишина. Потом Карцо спрашивает:
— Вы готовы?
Мария закрывает глаза и кивает.
— О’кей. Сейчас я пошлю вас в 11 июля 1348 года. Именно в этот день Ландегаард добрался до монастыря затворниц на горе Сервин. Его святейшество папа Климент VI послал Ландегаарда выяснить, почему от них так долго нет никаких известий.
— Долго же он поворачивался, этот Климент.
— Тихо! Не говорите! Я расскажу вам о времени, в котором вы проснетесь. Уже около года черная чума опустошает Европу. Болезнь покинула Италию и Швейцарию, оставив после себя сотни тысяч трупов, опустевшие города и поля, где раздавались только карканье воронов и вой волков.
Слова Карцо вползают в сознание Марии, как струи тумана, и под их действием ее сознание постепенно растворяется. Ей кажется, что ее тело становится длиннее: руки как будто отодвигаются от ног на огромное расстояние.
141
— Год 1348-й. Весной этого года скорби и разорения Ландегаард выезжает из Авиньона со своими нотариусами, повозками-тюрьмами для арестантов и отрядом охраны. Он должен осмотреть мужские и женские монастыри, которые пережили великий мор. Ему дано жестокое поручение, которое состоит из двух задач. Ландегаард должен не только выяснить, какие монашеские общины продолжают существовать, но и убедиться, что отчаяние и одиночество не заставили их заключить соглашение с Демоном. Поэтому он имеет право наставлять или приговаривать к сожжению на костре тех монахов и монахинь, которые окажутся виновны в таких прегрешениях.
Голос Карцо звучит все слабее, как будто удаляется от Марии. Она чувствует, что ее тело перестало вытягиваться. Теперь ее руки наполняются мышцами, крепкими как канаты. Трещат хрящи и сухожилия в плечах, а сами плечи словно разбухают. Шея и лицо становятся шире. В тот момент, когда остаток ее сознания разрывается, Мария совершенно уверена, что ее ноги тоже начинают толстеть. Потом ее таз становится уже, живот делается твердым как камень, между бедрами начинает расти мужской член. Голос Карцо еще звучит на поверхности ее ума.
— И последнее, что я скажу перед тем, как вы уснете. Чтобы вы смогли полностью завладеть умом Ландегаарда, вам очень важно понимать, кем был инквизитор в эти смутные времена. В 1348 году это служители папы, которые в первую очередь занимаются расследованиями и выяснением истины. В противоположность легенде, они редко пытают, а сжигают кого-то на костре лишь в крайнем случае. Их главная задача — собирать доказательства и выяснять обстоятельства, которые указывают на вину или невиновность подозреваемого. Точно так же, как у следователей в наше время. Поэтому, если инквизитору поручали расследовать громкое дело о кознях Демона в какой-либо монашеской общине, этот дознаватель обычно проникал к подозреваемым под видом заблудившегося путешественника. Эта личина позволяла ему самому стать свидетелем тех гнусных поступков, в которых обвиняли эту общину.
