Джон Гришем - Пора убивать
– Почему вы так настроены против смертной казни?
– А вы – нет?
– Нет, наоборот, я – за.
– Просто неслыханно! И это говорит адвокат, работающий по уголовным делам!
– Я бы с радостью восстановил старую традицию, когда преступника принародно вешали на площади перед зданием суда.
– Скажите, что вы пошутили. Я очень на это надеюсь. Скажите же.
– Я не шучу.
Она перестала есть. Улыбка сошла с ее лица, глаза засверкали гневом, высматривая в лице Джейка малейшие проявления слабости.
– Так вы говорите серьезно?
– Абсолютно. Проблема вся в том, что мы недостаточно решительно ее применяем.
– Вы и мистеру Хейли это говорили?
– Мистер Хейли не заслуживает смертной казни. Другое дело те двое, что надругались над его дочерью.
– Понятно. Только как вы определяете, кто заслуживает смерти, а кто – нет?
– Это совсем нетрудно. Вы смотрите на преступника и на содеянное им. Если торговец наркотиками стреляет в офицера полиции и убивает его, он идет в газовую камеру. Если это подонок, который насилует трехлетнюю девочку, а потом топит ее, опуская ее голову в лужу с грязной водой, а в довершение всего сбрасывает ее тело с моста, – тогда вы смело забираете его жизнь, и слава Богу. Если сбежавший из тюрьмы заключенный врывается ночью на ферму и, перед тем как сжечь ее вместе с пожилой супружеской парой, издевается и глумится над стариками, вы усаживаете его на стул, пристегиваете ремнями его руки и ноги, опутываете проводами, молитесь за его душу и включаете рубильник. А если перед вами двое накачавшихся наркотиками ублюдков, которые по очереди насиловали десятилетнего ребенка, били его ногами, обутыми в ковбойские сапоги, так, что в нескольких местах сломали малышке челюсть, – вы со спокойной душой, радуясь и ликуя, вознося хвалу небу, захлопываете за ними дверь газовой камеры и, глядя в стеклянное окошко, наблюдаете за их последними судорогами. Это очень просто.
– Это варварство.
– Варварство – это их преступления. Смерть – слишком милостивое для них наказание. Слишком мягкое.
– А если мистера Хейли признают виновным и осудят на смерть?
– Если это произойдет, то последующие десять лет я проведу в яростной борьбе за то, чтобы, используя все законные способы, спасти ему жизнь. И когда его все-таки отправят в газовую камеру, я уверен, что мы вместе с вами выйдем под стены тюрьмы, а к нам еще присоединятся священники и сотни других людей, у которых живые, человеческие души, и мы будем петь гимны, держать в руках зажженные свечи и молиться за него. А потом я встану у его могилы, вырытой подле церкви, рядом с его вдовой и детьми и скажу себе, что лучше бы мне было никогда в жизни не встречать этого человека.
– Вам приходилось когда-нибудь присутствовать при исполнении приговора?
– Не припомню такого.
– Я видела это дважды. Вам хватило бы и раза, чтобы изменить свое мнение.
– Возможно. Но я этого не увижу.
– Это жуткое зрелище.
– А семьи жертв преступника тоже присутствовали?
– Да, в обоих случаях.
– А они испытывали ужас? А они изменяли свое мнение? Нет. Они благодарили Бога, что их кошмары закончились.
– Вы меня удивляете.
– А я вечно не понимаю таких, как вы. Почему вы с таким рвением защищаете тех, кто своими руками сделал все, чтобы заслужить себе смерть, положенную к тому же и по закону?
– По какому закону? В Массачусетсе такого закона нет.
– Бросьте! Вы были единственным штатом, принявшим такую поправку под нажимом Макговерна в семьдесят втором. А все прежние годы ваши жители шли нога в ногу со всей страной.
Забытые чизбургеры остывали на тарелках, голоса споривших становились все громче. Посмотрев по сторонам, Джейк заметил, что кое-кто из посетителей начинает обращать на них внимание. Улыбнувшись, Эллен подцепила пальцем колечко лука.
– А что вы думаете о Национальной ассоциации юристов? – спросила она, положив колечко в рот.
– Я думаю, вы повсюду таскаете с собой ее членскую карточку.
– Вы правы.
– Тогда можете считать себя уволенной.
– Я вступила в нее, когда мне было еще шестнадцать.
– А чего же так поздно? Наверное, последней из вашего скаутского отряда?
– Есть ли у вас хоть какое-то уважение к «Биллю о правах»?
– Я его обожаю. И терпеть не могу, когда судьи начинают интерпретировать его. Ешьте.
В полном молчании они закончили еду, внимательно следя друг за другом. Джейк заказал кофе и еще два порошка.
– Так каким же образом собираемся мы выиграть это дело? – спросила Эллен.
– Мы?
– Я работаю у вас или нет?
– Работаете. Только не забывайте, что я – ваш босс, а вы – моя подчиненная.
– Само собой, босс. И какая у вас стратегия?
– А что предприняли бы вы?
– Ну, насколько мне известно, наш клиент тщательно спланировал убийство и совершенно хладнокровно застрелил их на шестой день после случая с его дочерью. Выходит, он полностью отдавал себе отчет в том, что делал.
– Именно так.
– Так что защищаться нам нечем, мы должны стоять на том, что он заслуживает пожизненного заключения, и тем самым попытаться избежать газовой камеры.
– Да, вы настоящий борец.
– Я шучу. Единственный способ защиты – признание его невменяемым. А доказать это, похоже, невозможно.
– Вы слышали что-нибудь о «правиле М. Нотена»?
– Да. У нас есть психиатр?
– Нечто вроде. Он заявит все, что нам потребуется, если, конечно, он будет трезвым в суде. Одной из ваших самых сложных задач на тот период, что вы станете со мной работать, будет проследить за тем, чтобы наш психиатр явился в суд трезвым. Это совсем непросто, поверьте мне.
– Непредвиденные ситуации в зале суда меня только радуют.
– Хорошо, Ро-арк, возьмите ручку. Вот вам салфетка. Сейчас ваш босс продиктует вам свои инструкции.
Она приготовилась записывать.
– Мне нужна краткая справка о всех заключениях М. Нотена, принятых к рассмотрению Верховным судом штата Миссисипи за последние пятьдесят лет. Что-то всего около сотни. Там будет большое дело, датированное семьдесят шестым годом, «Штат против Хилла», мнения там разделились пять к четырем, а трое склонялись к более широкому толкованию невменяемого состояния. Справка не должна превышать двадцати страниц. Печатать умеете?
– Девяносто слов в минуту.
– Буду знать. Она нужна мне к среде.
– Вы ее получите.
– Потребуется еще уточнить некоторые свидетельские показания. Вам придется увидеть фотоснимки тел, они очень натуралистичны. Как правило, Нуз дает жюри возможность ознакомиться с такими фотографиями, мне же хотелось бы, чтобы они прошли мимо их глаз. Посмотрите, можно ли что-нибудь сделать.
– Это будет непросто.
– Важнейшим моментом защиты явится факт изнасилования. Необходимо, чтобы присяжным были известны мельчайшие подробности. Будьте в этом особенно тщательны. Я дам вам ознакомиться с двумя-тремя делами, чтобы было с чего начать. Думаю, мы сможем убедить Нуза в том, что изнасилование дочери могло повергнуть отца в состояние некоторого помешательства.
– О'кей, что еще?
– Не знаю. Когда голова придет в порядок, придумаю еще что-нибудь, но пока вам должно хватить и этого.
– О проделанном доложить вам в понедельник утром?
– Да, но не раньше девяти. Я ценю свои утренние часы.
– Что насчет правил в одежде?
– Вы смотритесь отлично.
– Можно в джинсах и без носков?
– У меня работает еще одна сотрудница, секретарша по имени Этель. Ей шестьдесят четыре, толста, но, слава Богу, носит лифчик. Подумайте об этом.
– Подумаю.
– Не хочу, чтобы меня что-то отвлекало.
Глава 27
Понедельник, 15 июля. Одна неделя до суда. За выходные быстро разнеслась весть о том, что суд будет проходить в Клэнтоне, и городок охватила горячка подготовки к захватывающему действу. В трех мотелях беспрерывно звонили телефоны: журналисты и их подручные спешили заказать номера. Кафе едва не лопались от наплыва посетителей. Команда маляров и штукатуров принялась после завтрака подновлять и приводить в порядок здание суда. Из тюрьмы Оззи послал несколько заключенных, чтобы подстричь обширный газон. Старики, собиравшиеся кучками у монумента ветеранам вьетнамской войны, только посвистывали, взирая на царившую в центре города суматоху. Полицейский, надзиравший за общественным порядком, вежливо попросил их сплевывать табак, который они жевали, на траву, а не на тротуары. Его послали к черту. К девяти утра в роскошной, густой траве газона уже были установлены и брызгали во все стороны водой поливальные фонтанчики.
В десять температура поднялась до девяноста двух градусов по Фаренгейту. Торговцы в выходивших на площадь лавочках распахнули свои двери навстречу знойному влажному воздуху, справиться с которым внутри их заведений вентиляторам было явно не под силу. Сейчас они ожидали указаний из Мемфиса, Джексона и Чикаго относительно списка тех товаров, которые, начиная со следующей недели, можно продавать по специальным ценам.
