Александра Сашнева - Тайные знаки
И тогда он может быть даже просто черным квадратом — не важно!
Не потому ли так трудно уничтожить истинный шедевр?
Не потому ли «Джоконда», Рублевская «Троица», наброски Репина, картинки Брейгеля, фотографии Родченко и другие, даже безымянные вещи (их много!), переживают поколения людей, оставаясь сними в веках?
Не потому ли ценность шедевра не в том, как профессионально или технично он нарисован, а насколько движения художника изменили суть физики веществ, из которых изначально создавался этот шедевр?
Все утро время от времени надрывался телефон, но Марго упорно не брала трубку. Звонок был в другом пространстве, куда Марго еще не торопилась выйти из своего затворничества.
Лишь в полдень, когда часы пробили двеннадцать раз, она почувствовала, что звук размыл воображаемую преграду и стала отчетливо слышать шорохи сухих листьев, ропот ветра над крышами, крики арабчат на игровой площадке в соседнем дворе, жестянную музычку, сопровождавшую поход фарфорового короля к фарфоровой принцессе, вздохи собак в гостиной. И все эти звуки сложились в удивительную прекрасную музыку, наполняя Марго теплым сияющим счастьем и мятной серебристой радостью.
Наверное, пора выйти в мир, решила Марго и отложила кисть.
Позвонили в дверь.
Марго инстинктивно поднялась и выскочила в коридор. Собаки завиляли хвостами и залились лаем, будто пришел кто-то знакомый. Марго прильнула к глазку. Вдруг это флик пришел за подробностями о сметри мадам Гасион? На площадке топтался Поль. Недотепа и зануда Поль.
Пока она думала открывать ли ему, брат Аурелии развернулся и стал спускаться вниз.
Решение было принято внезапно. Марго метнулась к себе, схватила куртку и побежала вниз.
— Поль! Поль, остановись! — она догнала его у самой калитки.
— Привет! — заулыбался он, увидев русскую. — А я тебе звонил по телефону. Потом в дверь звонил. Ты спала?
— Нет, — помотала головой Марго. — Я работала. Задумалась и не слышала.
— Ах да! Я и забыл! — вздохнул Поль немного обиженно. — Ты же гений!
— Ага, — кивнула Марго весело и раскинула руки, все еще переполненная утренним счастьем. — Гений! Да! Я сегодня — гений!
— Самомнения тебе не занимать! — не понял юмора брат Ау и запыхтел.
— На самом деле, я думала, что это флик, — пояснила Марго. — Ты уже знаешь, что арфистку убила арфа? Аурелия тебе рассказала?
— Арфа?! — воскликнул Поль. — Ды вы все посходили с ума!
— Поль. Приготовься к тому, что сейчас ты услышишь что-то похуже, — объявила Марго. — Сядь скорее в машину, а то упадешь!
— Да?! — удивился Поль и послушно пошел к «Лянче». Устроившись на своем месте, он поторопил Марго, которая плюхнулась на сидение рядом. — Ну! Так я слушаю.
— Аурелия, понимаешь ли, уверяет меня, что я умею летать, — сказала Марго и потянулась, не спрашивая, к пачке «Честера», лежавшей на торпеде. — О! Как я давно не курила! — воскликнула она и вытащила сигарету. — Это во-первых. Во-вторых, оказывается, это была я той девушкой, которая летала, о которой говорил тот полицейский, которого показывали в новостях. В-третьих, и это самое фиговое, твоя сестра настаивает на том, чтобы я научила ее летать! И шантажирует меня разбитой люстрой. Да! Ты же не знаешь!!! А меня в тот самый день, когда арфа убила мадам Гасьон, только чуть раньше пыталась убить люстра! А потом… потом меня пытался убить автомобиль.
И Марго замерла с неприкуренной сигаретой в руке. Может быть, роботы тут не при чем? Может быть, это был день войны вещей против людей? Не может быть, чтобы арфистка знала о роботах…
— Я знаю все от Аурелии, сказал Поль. — Она каждый день звонит мне с работы и рассказывает все о тебе, о Лео и вообще. На месте городских властей я бы повесил на ворота этого дома табличку «Интернат для буйно помешанных».
Марго прикурила.
— Ты знаешь, Поль, — задумчиво сказала она. — Я и сама считаю, что все это бред. Правда, у меня есть несколько концепций, но сначала я хочу получить научный результат. Признак научности результата является его повторяемость, верифицируемость и фальсифицируемость. Это мне один человек в Питере рассказывал. Он умный. Он учился на психолога и проходил практику в Институте Сна. Он рассказал мне, а я запомнила. Так вот! Давай сделаем вот что: как только мне в следующий раз приснится, что я летаю, я полечу к тебе и либо постучу в окно, либо позвоню в дверь! Либо просто так войду к тебе. Это не важно. Главное, ты запомни этот момент!
Поль истерически расхохотался.
— Ты понимаешь, что городишь? — сказал он с выражением старой умудренной опытом и знаниями учительницы. — Ты понимаешь, что мы живем почти в XXI веке, а не в триннадцатом или пятнадцатом, когда во все это дерьмо верили? Понимаешь?
— Да! — кивнула Марго. — Конечно, этого ничего не будет, но ты — запомни! Чтобы именно утвердиться в том, что ничего не будет. И начнем прямо сегодня. Идет? И прямо сегодня вечером буду думать о том, что надо к тебе полететь.
— А как же я узнаю? — вопросительно посмотрел на Марго Поль.
— Ну… Возможно никак, а возможно тебе какой-нибудь сон приснится. Попробуй передвинуть какой-нибудь предмет, если это в д р у г(!) случится на самом деле. Или напиши на бумаге какое-нибудь слово. Ладно? Только будь аккуратен!
— Хорошо-хорошо, — сказал Поль, чтобы скорее закрыть щекотливую тему. — Как вообще твои дела? Кстати! Я не просто так! Я хотел тебя пригласить на выставку. Я недавно побывал на совершенно потрясающей выствке. Пожалуй, я изменю свое мнение о Валенджи. Он не лучший художник. Николя Горофф — гораздо серьезнее. Он по настоящему волнует. Валенджи хорош, но Горофф… это что-то!
— На выставку? — Марго поморщилась. — Ладно! Поехали!
Поль завел машину, и «Лянча» мягко тронулась.
— Очень хорошие картины, — продолжал Поль. — Я хотел бы, чтобы ты поучилась у этого художника. Он владеет цветом не хуже тебя, а порой даже лучше. Но плюс к тому он умеет восхищаться женской красотой. Хотя наверное, этот совет тебе не пригодится. Наверное, так показать женскую красоту может только мужчина.
Марго оттопырила нижнюю губу и старательно огораживала себя от дурных влияний гнева, вызванного в ней речами Поля. Чтобы не вслушиваться в занудные объяснения брата Ау, она обдумывала случайно замеченную особенность. Радость, выращенная в теле за эти несколько дней, не мешала Марго чувствовать гнев, не мешала испытывать любопытство, веселье или скуку. Стало быть, радость не была чувством!
То есть, если радость не является чувством, то она есть состояние. А стало быть, может быть подмалевком, а точнее грунтом под любые жизненные чувства.
Через двадцать минут Поль припарковал «Лянчу» на улочке Рамбуто.
Они выбрались из машины и по просьбе Марго постарались пройти так, чтобы Аурелия не заметила их сквозь витрины «Ку д`ёй». Выставка была в милой галерейке одной польской мадам.
В витрине был огромный плакат, но Марго не успела внимательно рассмотреть его. Заметила только пятно серебристой репродукции и крупную надпись «Nicolas Goroff». Cледом за Полем и Марго шли две девушке, и неудобно было бы толочься у входа.
— Что за странное имя? — усмехнулась Марго, толкая зеркальную дверь галереи.
— Это русский художник, — пояснил Поль. — Разве это не русское имя?
— Как тебе сказать? — хмыкнула Марго. — Типа… Типа русское.
Едва она подняла глаза, с ней чуть не случилось то, чего мог бы опасаться любой разведцик. Издевка? Насмешка? Ирония? Шутка? Марго не знала, как это назвать. Она увидела свои картины — те, что продала в Питере в последний раз. У нее даже слайдов не осталось. Не успела. Она подошла к первому холсту и, совершенно потрясенная, увидела аккуратную подпись «Никола Горофф».
Хотя на самом деле это была одна из пейзажных работ Марго серого периода. Перламутровый блеск воды, серо-желтый песок свалки, Муся зарытая наполовину в песок, ракушки, чаячьи следы, кусочки плавней, осока… Господи! Неужели все это было? Спасаясь от тоски в клетке глухонемого Евгения, она нарисовала эту ностальгическую работу и следующую с вороной и заснеженным столиком, и еще несколько — они все висели на левой стене галереи.
Марго обошла зал в полугипнотическом состоянии. Кроме ее работ тут были еще чьи-то, довольно похожие по стилю, так что никому бы и в голову не пришло бы обвинить Гороффа в том, что он сильно поменял стиль и выбился из формата.
Завершив беглый осмотр, Марго вернулась к серому перламутровому пляжу.
Ей плевать было теперь и на Гороффа, и на все галереи мира. Посмотреть последний раз на Мусю, зарывшуюся в песок, на ее раскинувшиеся по песку волосы, на ее смутную, как у Джоконды, улыбку.
— Н-да, — сказала Марго, не зная даже, что и чувствовать.
От растерянности она не успела понять, что надо чувствовать. И подумала, что чувствовать-то в общем и не надо. Раз уж не начало чувствоваться само, то и черт с ним.
