Джек Кертис - Слава
– Майлз, это Лаура Скотт... Знаю. Да. Я уезжала. Я могу... Вот именно. Я пыталась не обращать на это внимания, но ты понимаешь, как... Ты живешь все там же? На новом месте? Значит, у меня записан новый номер... Да, буду... Могу... Договорились.
Дикон принес ей кофе, потом вернулся на кухню, чтобы поджарить тосты. Принеся их в гостиную, он спросил:
– Может, мне поехать с тобой?
Она откусила тост и отказалась.
– Лучше я одна.
Лаура приняла ванну и оделась. Через полчаса она уехала.
* * *Дикон ходил из комнаты в комнату, прибирая квартиру. Сравнения больше не имели для него значения, но он продолжал подмечать различия: дотошность Мэгги и неряшливость Лауры, которая сказывалась абсолютно во всем, – она даже не закрыла тюбик с зубной пастой. Он привинтил колпачок и пошел в спальню. Чемодан Лауры лежал на полу, распакованный только наполовину. Они не договаривались жить вместе, это вышло само собой после той страшной ночи. Лаура не могла заставить себя занять столько места в шкафу, сколько ей было нужно. Ее нерешительность знаменовала собой остававшийся без ответа вопрос.
Это имя не выходило у него из головы.
Дикон чувствовал себя так, будто стоит посередине моста. Начав с одного конца, он прошел лишь половину и остановился на полдороге. Мэгги была на той стороне, откуда он ушел. Идти дальше – значило сделать выбор, а Дикон не был уверен, что готов к этому. Но и вечно оставаться на мосту было нельзя. Он поднял шторы в спальне, взял с прикроватного столика чашку – и вспомнил это имя. Майлз Аллардайс. Но то, что было с ним связано, ускользало от него.
Места, размышлял Дикон, забывать всего труднее. Он знал людей, которые, расставшись, закрывали для себя целые районы, иногда даже страны – их страшила сама мысль о возвращении. И все-таки ему казалось, что важнее не место, а время. Только время остается живым воспоминанием, потому что люди добровольно решаются снова и снова переживать его. Он испытывал это на себе. Ему припомнилось, с какой готовностью повез Лауру в домик на пляже, где она, по его мнению, должна была быть в безопасности. Нет, дело не в месте.
Воспоминание вернуло его к мысли об имени. Тогда Лаура ездила на встречу со своим гипнотерапевтом – это было единственное средство ослабить приступ астмы. Аллардайс. Имя вспыхнуло как искра и тут же погасло.
Он провел еще минут десять за мытьем кофейника и чтением книги, из которой не запомнил ни слова, потом вернулся в спальню и начал вешать вещи Лауры в шкаф, что собирался сделать с утра.
* * *Ставни всегда оставались закрытыми. Они жили в полумраке, окруженные тенями. Они жили воспоминаниями и планами. Они жили грезами, заключающимися в баллончике шприца.
Аллардайс выложил на кровать одежду Элёйн, аккуратно свернутую и поглаженную. Ее косметику он поставил на столик перед зеркалом. Скоро должна приехать Лаура. Аллардайс прижал руку ко рту и больно укусил, чтобы подавить поднимающееся возбуждение. Лаура... а потом Элейн обычной походкой войдет в комнату и поприветствует снующие по стене тени. Сейчас он любил ее так же сильно, как в детстве. Сестра и любовница. Она еще ничего не знает – эта мысль будоражила его.
Он приготовил стул и, давясь от смеха, оглядел комнату, словно хозяин, с нетерпением ожидающий гостей.
* * *Дикон засунул освободившийся чемодан под кровать. Это было не воспоминание, а нечто другое – инстинкт. Он чувствовал себя как человек, начавший работу и тут же забывший, что хотел сделать.
Дикон взял оставленную Лаурой записную книжку и нашел нужную страницу. Майлз Аллардайс -номер квартиры, улица, телефон. Нет, не то. Он ожидал найти здесь более подробную информацию. Впрочем, запись, сделанная рукой Лауры, наводила на какую-то мысль: длинный хвостик у одной буквы делал ее похожей на букву греческого алфавита. Но нет, не то...
И вдруг его осенило.
Почти воочию он увидел, как Мэйхью протягивает ему тонкую синюю книжечку со словами: это календарь Лоример, он нашелся в ящике... Дикон будто заглянул через свое собственное плечо и увидел, как его пальцы переворачивают страницы. Майлз Аллардайс.
Дикон подошел к столу и рывком вытащил весь ящик. Он быстро нашел синюю книжечку и пролистал ее. Раз в неделю, иногда через неделю: Майлз Аллардайс.Кэйт пыталась бросить курить – может быть, не столько ради себя, сколько ради Лауры. А потом, по прошествии нескольких недель, только инициалы: МА – против каждой назначенной даты.
В его ушах зазвучал голос Лауры: «Я не понимаю...» И потом: «Птица была настоящей». Интуиция не подвела Дикона. Он понял, что она верила,верила в реальность телефонных звонков.
Джон листал календарь, комкая страницы. День смерти Кэйт. Его взгляд упал на колонку встреч. МА.
Глава 50
Дикон бежал. Он пытался подъехать на машине как можно ближе, но застрял в автомобильной пробке в полумиле от нужного дома. Пробка возникла из-за того, что бригада дорожных рабочих ремонтировала шоссе, оставив для проезда только одну полосу. Боковые улицы тоже были забиты – водители пытались объехать ловушку. Дикон бросил машину прямо в том месте, где застрял.
Телефонные звонки. О Боже, телефонные звонки... Убийца говорил ей о том, что хочет с ней сделать. Дикон вспомнил рассказ Мэйхью о смерти Джессики Мередит. Зеркало и написанное на нем кровью слово «Слава».Он бежал что было сил и плакал, выкликивая имя Лауры.
Он нашел улицу и дом. Окна были закрыты ставнями, дверь не заперта. Дикон отворил ее и шагнул в кошмар.
* * *После яркого солнечного света Дикон ничего не увидел. Он крепко зажмурился, потом снова открыл глаза. Сквозь мельтешение желтых пятен проступил коридор и три ведущие из него двери. Дикон прислушался. Из-за дальней двери доносились звуки голосов, мужского и женского, но это не был голос Лауры. Дикон прошел по коридору и открыл эту дверь.
В комнате царил полумрак, к которому его глаза не сразу адаптировались. От зловонного запаха его чуть не вырвало. Два силуэта – один сидит, другой стоит наклонившись вперед и протянув руки, будто ухаживая за больным. Потом силуэты разделились, и Дикон смог разглядеть эту сцену лучше. На стуле сидела с плотно прижатыми к бокам руками нагая женщина, которую он сперва не узнал. А к нему приближалась другая женщина, высокая и худая, с ярко накрашенным лицом. На ней была персикового цвета блуза, которая светилась в полутьме. Женщина держала руку за спиной.
Их руки столкнулись: женщина попыталась нанести удар ножом снизу, но инстинкт Дикона сработал безотказно. Отбив удар, он отступил назад, но при этом край кровати ударил его в поджилки, и он упал. Аллардайс упал вместе с ним и снова нанес удар. Лезвие скользнуло по ключице, слегка задев плечо. Дикон обеими руками захватил кисть Аллардайса и сжал ее. Потом он откинулся назад и, согнув колено, резко ударил им в грудь противника.
Аллардайс судорожно втянул в себя воздух и с громким воплем откатился в его сторону, развернувшись на бок. Дикон повернулся и, не отпуская запястья, встал над ним на колени. Размалеванное лицо перекосилось от боли, рот превратился в окрашенную по краям помадой неровную дыру, но свободную руку он по-прежнему тянул вверх, пытаясь достать до Дикона – до его носа, губ или чего-нибудь другого, что можно изуродовать и разорвать. Комната наполнилась его голосом – голосом Элейн, – от нечеловеческого усилия перешедшим в вой и рычание.
Дикон увернулся от его руки и изо всех сил надавил прямыми руками вниз, выворачивая запястье Аллардайса. Он почувствовал, как рвутся связки и с треском ломается сустав. Аллардайс оскалил зубы и закричал. Его ноготь начал царапать Дикону лицо, подбираясь к глазам. Дикон взял нож в обе руки острием вниз и изо всех сил ударил в солнечное сплетение.
Изо рта Аллардайса вывалился язык. Струйка крови потекла из уголка губ, пенясь, словно ручей. Казалось, он пытается заговорить. Дикон не выпускал из рук ножа, не в силах пошевелиться. Его трясло.
Наконец, очень медленно он отполз от трупа, опершись сначала на одну ногу, потом, немного погодя, на другую. Поворачиваясь всем телом, как человек на грани полного истощения сил, он оглядел комнату.
* * *Две фигуры в креслах. Одна, полностью утратившая человеческий облик, сгнила и превратилась в полураспавшийся мешок слизи, увенчанный обгрызенной мертвой головой. Другая – теперь Джон это понял – была Лаура. Контуры ее лица неузнаваемо изменились из-за того, что Аллардайс засунул ей в рот тряпку и заклеил его лентой. Однако на этом он не остановился. Он начал с ее волос, и на другое ему не хватило времени. Над ушами и на макушке волосы были коротко обрезаны. На лице в тех местах, где его оцарапал нож, выступила кровь. Ремень плотно притягивал ее шею к спинке кресла, щекой она безвольно приникла к плечу. Все тело было предельно напряжено.
