Пётр Кожевников - Год людоеда. Игры олигархов
— Хорошо, товарищ капитан! — послушно согласился Илья Титанович. — Берегите себя! Если что, какие проблемы возникнут, вы нам только крикните — мы все рядом!
Когда двери закрылись, милиционер запустил руку в правый карман ватника, достал из него пластмассовую коробочку и спрятал ее в свою кожаную куртку. Он подозрительно осмотрелся и величественно усмехнулся…
— Внимание, внимание! Всем, кто меня слышит! Я капитан милиции Рамиз Шалманбеков, сообщаю вам следующее: только что к нам поступили сведения о том, что на территории завода имени Немо трагически погибли два человека: Тит Львович Засыпной и Вадим Ананьевич Сидеромов. Через несколько минут территория завода будет оцеплена силами спецназа. Сейчас я приказываю всем противоборствующим сторонам прекратить какие-либо действия и собраться около заводских проходных. Я приказываю не оказывать никакого сопротивления силам спецназа и добровольно сдать имеющееся оружие. В противном случае правоохранительные органы оставляют за собой право действовать по усмотрению в соответствии со сложившейся ситуацией. — Рамиз отключил микрофон, откинулся в кресле и озорно подмигнул Брюкину: — Ну что, Титаныч, будешь работать на Кумирова? Он хорошо платит!
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Глава 43. Репетиция смерти
Ему было тесно и душно. Оказывается, он попал в ледяную пещеру, похожую на увеличенную ракушку устрицы. Его здесь зажало, и лед, кажется, продолжает смыкаться, не оставляя ему шанса уцелеть. Кумиров пытается пошевельнуться, но у него ничего не получается, столь ловко он оказывается упакованным в ледяную бесчувственную массу. Игорь находится в нестерпимо неудобной позе и даже не может себя осмотреть: не получается даже повернуть голову. В глаза ему бьет яркий свет, и все видимое предельно освещено, даже прозрачно (ну да, все же ледяное!). Он не чувствует боли и даже не пугается того, что с ним сейчас происходит.
Постепенно у него созревает новое неприятное ощущение, им оказывается чувство холода, — Кумиров понимает, что невероятно замерз. Неожиданно он улавливает нечто тревожное в своем окружении, сосредоточивается и опознает в обозримой толще льда очертания Мстислава Самонравова. Его друг детства, который, может быть, уже все ему простил, внимательно смотрит на Игоря и даже мастерит какие-то знаки, рисунок которых чересчур размыт слоем льда. Кумиров напряженнее вглядывается в движения Мстислава и вдруг различает, что тот не один, а с семьей: жена расчесывает волосы дочери, а сынишка сидит у компьютера. Игорь с интересом рассматривает помещение, в котором находится семья, и только тут соображает, что все видимое представлено в необычайно ярких и сочных красках, словно дорогая телевизионная реклама…
Игорь различил неимоверную вонь и тут же обнаружил вокруг себя полную темень. Он по-прежнему не мог двигаться и не понимал, что с ним происходит.
— Живой? — спросил сам себя Кумиров. — Говорю, значит, живой.
— Ну и что? — прозвучал в темноте осипший, на слух несколько пьяный мальчишеский голос. Причем это наверняка произнес не Игорь Семенович, а кто-то другой. Хотя, возможно, голос мог ему и почудиться.
Сейчас можно было ожидать чего угодно, поскольку Кумиров еще не понял, жив ли он, а если жив, то спит или бодрствует, а если бодрствует, то где?
— Скажите, сколько радости от такой жизни! Игореня Тальков, царство ему небесное, так и пропел про эту маету, что ее, дескать, и за жизнь-то, по совести, нельзя признать, — вновь раздался протяжный голос подростка, пожалуй все-таки несколько странный для молодого человека. — Только после смерти и понимаешь, что еще и жить-то не начинал!
— А кто это со мной говорит? — Игорь задал, как сам тотчас подумал, довольно дурацкий вопрос. — Вы не могли бы ответить?
— Совесть твоя, леший! Что ж ты не подыхаешь, себе на облегчение, а? — В неизвестно чьем и неизвестно откуда потрескивающем голосе не звучало по отношению к Кумирову убедительной неприязни. Одно это уже давало кандидату в губернаторы Санкт-Петербурга надежду на прояснение его, как он уже догадался, не самого удачного положения. — Видишь, как теперь все перевернуто: и умереть человек нормально не умеет!
— А почему это я, простите, должен подохнуть? — Игорь пытался представить, каким образом будет выгодней подыграть этому единственному голосу во вселенной. — С чего это вы взяли?
— Да потому, что время пришло: рак свистнул и щука пропела! — Человек явно ерничал, к чему, видимо, привык за свою наверняка не слишком роскошную жизнь. — Потому что если сейчас не сумеешь, значит, опосля еще тяжелее будет!
— Может быть, вы все-таки назоветесь? А то что это мы так разговариваем, как на том свете? — Кумиров решил эдак небрежно определиться со своим статусом, поскольку он действительно еще не полностью соглашался со своей телесностью, сам же попытался высвободиться из сковавшего его плена, но это оказалось бесполезным: мышцы напрягались, конечности двигались, но весь он был придавлен какой-то тяжестью. Может быть, протухшими тушами скота?
— А если и на том свете, ты-то уже и сам, поди, ничего разобрать не можешь?! Ишь ты, как его любопытство на смертном одре разъело: скажи да скажи, кого с ним в одну яму бросят! — Мужчина закашлялся, даже несколько задохнулся, и продолжил севшим, словно приглушенным стеной, голосом: — Да погоди ты, конек, скоро и впрямь на том свете познакомимся!
— Но все-таки, кто это говорит, а? — Унижая себя повторными вопросами, Игорь уже начинал представлять, как он вскоре сведет счеты с этим полоумным балагуром, который вот уже целую вечность изводит его своими простонародными байками. — У вас имя-то есть свое?
— А и отвечу, чай, не обнадежу: Карп Зеркальный на твой голос отзывается! — Невидимый незнакомец замолчал, очевидно рассчитывая на поспешную реплику Кумирова, но тот не сразу нашелся, как отнестись к назойливо навязываемой и чересчур несвоевременной игре. — Экий ты, парень, неугомонный, возьми лучше да усопни, как сказали! Вот я уже, считай, почти целиком в лучший мир перебрался, знаешь, как там удобственно — как в лучшей гостинице! И тепло, и стильно, и так весь вязнешь в этом сервисе, словно пчелка в сиропе! А ты вдруг: живой-неживой?! Да хоть и не живой? Вот ведь какого неспокойного завезли! Зря я тебе и ответил поначалу, вдруг бы ты без моих слов скорее преставился?
— Скажите мне, Карп, простите, Зеркальный, а где мы вообще-то находимся? — Игорь решил вдоволь насладиться своей вынужденной зависимостью от обладателя хрипло- певучего голоска и вопрошать это ничтожество, пока обстоятельства не изменятся в его пользу. — Я вот лежу, ничего не вижу в этой темени и, мало того, пошевелиться не могу! Мы что, на каком-нибудь складе? Я надеюсь, случаем, не в морозильной камере? Больно уж здесь, мягко сказать, прохладно.
— Ну ты, земляк, совсем неученый: где ж околеванцы могут быть прописаны, как не по месту назначения?! — замолчал, выжидая, человек, вмонтированный столь неожиданно для Кумирова в его значительную судьбу. — Другой бы и думать не удосужился, а ты все свою репу отмороженную напрягаешь!
— Так не хотите же вы сказать, что мы… — Кандидат в губернаторы, кажется, уже догадался, где он очутился, но ему стало вдруг слишком страшно произнести это короткое, безысходное слово.
— В морге ты, бестолочь! — с напускной ворчливостью, а по тону так же игриво проворковал назвавшийся Карпом. — Отсюдова и вонизм такой происходит. Тебя, поди, как и меня, сюда как самого перспективного в жмурики завезли, а ты вот до сих пор все ерепенишься да почему-то усопнуть не стремишься!
— Я — в морге?! — своеобразным эхом отозвался Кумиров и с новым напряжением попытался понять, что же с ним произошло. — Живой и — в морге?!
— В морге, в морге! И живой, как Ленин: живее всех живых! Здесь все такие: никого ты ничем не удивишь, ни огнестрельным ранением, ни резаным, ни чумой, ни холерой, — все равны, как в бане! — действительно по-детски засмеялся Карп. — И вот заметь, что здесь специфично: все такие тихие-спокойные, один ты залупаешься, прямо как в Государственной думе!
— А почему я не могу пошевелиться? — Игорь отдавал себе отчет, что все еще туго соображает; может быть, его отравили, а он все-таки выжил? А кто же? — Ты мне скажешь?
— А потому, наверное… Да что я тебе, доктор, что ли?! — Голос нервно сорвался, человек закашлялся и после паузы смягчился. — Тебе, может, потому не шелохнуться, что у тебя только язык один живой и остался, а остальное уже сдохло, — в этой больничке и такие варианты случаются. Один начальник тут вообще три дня живой маялся! Так и то нашли его охраннички, и в тот же день здесь весь персонал поменяли: короче, в лесок недалекий отвезли и, сам понимаешь…
— Да нет, Карп, я свое тело вроде бы ощущаю: и холодно здесь, и воняет. Ну да, сколько они тут лежат? Господи, так это ж они меня трупами завалили! — Только тут Кумиров с возможной ясностью понял, что придавивший его груз состоит из тел, некоторые из которых, подобно его собственному, еще не покинула жизнь.
