Долорес Редондо - Невидимый страж
— Виктор, — повторила она, — что..?
— Амайя, почему она со мной это делает? Почему твоя сестра так со мной поступает?
Она посмотрела в окна ресторана и увидела свою сестру. Флора смеялась над чем-то, что говорил ей Фермин Монтес. Он наклонился к ней и поцеловал ее в губы. Флора улыбнулась.
— Почему? — повторил совершенно подавленный Виктор.
— Потому что она сволочь, — ответила Амайя, не отводя глаз от стеклянной двери ресторана. — И сукина дочь.
Виктор начал жалобно стонать, как будто слова его золовки разверзли перед ним непреодолимую пропасть.
— Вчера мы вместе провели вечер, и сегодня утром она позвонила мне, чтобы сообщить, что мы ужинаем у вас. Я поверил в то, что наши отношения начали улучшаться, и вдруг она так поступает. А я все делаю только ради нее. Все. Чтобы она была мной довольна. Почему, Амайя? Чего она хочет?
— Причинять боль, Виктор. Она хочет причинять боль, потому что она очень злая.
Как ама. Бессердечная ведьма и манипулятор.
Он зарыдал еще громче, согнувшись так сильно, что, казалось, вот-вот упадет на землю. Амайе было очень грустно видеть этого человека таким сломленным. Виктор не был хорошим мужем. Как, впрочем, и плохим. Он был всего лишь пьяницей, спившимся под гнетом тирании ее сестры. Она сделала шаг вперед и обняла его, ощутив запах лосьона после бритья, смешавшийся с запахом мокрой кожаной куртки.
Они несколько минут стояли, обнявшись под дождем. Слушая хриплый плач Виктора и глядя, как ее сестра улыбается Фермину, Амайя пыталась упорядочить свои мятущиеся мысли. Ее мозг закипал, обрабатывая информацию, загруженную в него учеными из Уэски, и она ощущала первые признаки чудовищной мигрени.
— Пойдем отсюда, Виктор, — позвала она в полной уверенности, что столкнется с сопротивлением. Но он безропотно повиновался. — Хочешь, я тебя довезу, — предложила она, кивая на свой автомобиль.
— Нет, спасибо, я не могу оставить здесь мотоцикл, и вообще, я в порядке, — ответил он, проводя ладонями по глазам. — Не волнуйся за меня.
Амайя обеспокоенно смотрела на него. Ей казалось, что в таком состоянии он способен на любую глупость.
— Хочешь, посидим где-нибудь и немного поговорим?
— Спасибо, Амайя, но, я думаю, мне лучше поехать домой, принять горячий душ и лечь в постель. И тебе стоит сделать то же самое, — добавил он, пытаясь улыбнуться. — Я не хочу, чтобы ты из-за меня подхватила воспаление легких.
Он надел шлем и перчатки и наклонился, чтобы поцеловать золовку, одновременно слегка пожав ее руку.
Мотоцикл сорвался с места и вылетел со стоянки, быстро скрывшись в направлении Элисондо.
Амайя еще несколько секунд стояла, думая о Викторе и наблюдая за сестрой, ужинающей в обществе Монтеса в окутанном теплым золотистым светом ресторане. Затем она сняла промокший пуховик и бросила его в салон. Уже сидя за рулем, она вытащила из кармана телефон.
— Роз… Розаура.
— Амайя, что случилось?
— Послушай меня, Роз, это важно.
— Говори.
— Ты не изменила своей привычке приносить домой муку из цеха?
— Нет, конечно.
— Попытайся вспомнить, когда ты в последний раз брала там муку для домашних нужд.
— Наверняка это было не меньше месяца назад, еще до того, как я ушла с работы.
— Хорошо, мне нужна твоя помощь. Я пришлю к тебе Хонана Эчайде. Вы вместе сходите к тебе домой, где он возьмет образец муки из твоей кухни. Если не захочешь входить, подождешь его на улице. Хонан заслуживает доверия.
— Хорошо, — очень серьезно ответила Роз.
— Еще одно: кто, кроме тебя, мог взять муку из цеха?
— Кто? Думаю, что все рабочие берут там муку, но… Что происходит, Амайя? Ты расследуешь кражу муки? — попыталась пошутить она.
— Роз, я не могу об этом говорить. Сделай то, о чем я тебя прошу.
Она набрала другой номер.
Женщина, ответившая на другом конце линии, пару минут занимала ее своей неумолчной болтовней, прежде чем Амайе удалось ее прервать.
— Жосан, я пришлю к тебе с коллегой кое-какие образцы. Мне нужно, чтобы ты сделала анализ и сравнила результаты. Жосан, это очень важно, иначе я не стала бы к тебе обращаться. Это необходимо сделать как можно скорее… И будь осторожна, никому об этом не говори и не отсылай результаты в комиссариат. Их можно отдать только человеку, который привезет тебе образцы.
— Разумеется, Амайя, можешь быть спокойна.
— Сколько времени это займет?
— Все зависит от того, когда я получу образцы.
— Они будут у тебя через два часа.
— Амайя, сегодня воскресенье, и я войду в лабораторию только в понедельник, в восемь утра… Но я сделаю исключение и приду в шесть часов, чтобы запустить в работу твои образцы. Завтра же ты их и получишь, хотя это будет уже под вечер.
— Спасибо, мой ангел. За мной должок, — произнесла Амайя, прежде чем закончить разговор и набрать следующий номер.
— Хонан, возьми образец муки С-11, образец чачингорри и приезжай к дому моей тети. Вместе с моей сестрой съездишь к ней домой и возьмешь образец муки там, а затем отправляйся в Доности. В институте судебной медицины тебя будет ждать Жосан Уркиса из Эрцайнцы.[44] Ты должен будешь находиться рядом с ней, пока не получишь результаты. Когда они будут готовы, ты позвонишь мне и никому другому. Ни слова об этом в комиссариате. Если тебе позвонят Ириарте или Сабальса, скажи им, что находишься в Доности по семейным делам и что я тебя отпустила.
— Ясно, шеф. — Он замялся. — Шеф, я должен еще что-то знать?
Из всех своих знакомых полицейских Амайя никому не доверяла так, как Хонану. Он был одним из самых лучших людей, с кем ей приходилось встречаться, и она высоко ценила дружбу с ним.
— Ты должен знать абсолютно все, помощник инспектора Эчайде, и я тебе все расскажу, как только ты вернешься. А пока я скажу тебе только то, что, как мне кажется, кто-то выносит информацию из комиссариата.
— А, понял.
— Я на тебя полагаюсь, Хонан.
Она почти физически ощутила его улыбку, прежде чем нажать на кнопку окончания разговора.
Шел уже десятый час вечера, и Ириарте только что закончил укладывать своих детей. Это было его любимое время дня. Плотный график работы терял свою актуальность, и он наконец-то мог расслабиться, глядя на ребятишек и удивляясь тому, как быстро они растут, обнять их, в очередной раз внять их просьбам не выключать свет и снова рассказать им сказку, которую они помнили наизусть. Когда ему, наконец, удалось уложить их и пожелать им спокойной ночи, он вошел в спальню, где его жена, лежа на кровати, смотрела новости. Ложиться рано у них вошло в привычку давно, когда у них только появились дети. И хотя они не спали, а просто лежали, болтая или глядя телевизор, в девять они обычно были в постели. Сбросив халат, он вытянулся рядом с женой, которая сделала тише звук телевизора.
— Заснули? — спросила она.
— Думаю, да, — отозвался он, закрывая глаза.
Ей был знаком этот жест супруга, не имеющий ничего общего с желанием поспать.
— Тебя что-то беспокоит? — спросила она, проводя пальцем по его лбу.
— Да.
Она слишком хорошо его знала, поэтому не было никакого смысла ей лгать.
— Расскажи мне.
— Я не знаю, что происходит, это меня и беспокоит. Что-то идет не так, но я не знаю, что именно.
— Это наверняка имеет отношение к этой красивой даме из Памплоны, — с легкой иронией произнесла она.
— Возможно, отчасти, — не обращая внимания на иронию, серьезно ответил он. — Но я в этом не уверен. Она все делает несколько иначе, но это скорее хорошо, чем плохо.
— Ты думаешь, что она знает, что делает?
— Да, я думаю, что она отлично знает свое дело, но… я не знаю, как это объяснить… в ней есть что-то темное… что-то, что мне не удается разглядеть, и, наверное, именно это не дает мне покоя.
— У всех людей есть тайная сторона, а эту женщину ты знаешь совсем недолго. Еще слишком рано делать выводы, тебе не кажется?
— Речь не об этом. Это какое-то предчувствие, интуитивное ощущение. Ты же знаешь, что я не люблю делать выводы, основанные на первом впечатлении, но ощущения играют в моей работе очень важную роль. Я думаю, что зачастую мы не обращаем внимания на тревожные сигналы только потому, что они не имеют под собой прочного фундамента. Но потом эти ощущения, которые мы решили проигнорировать, возвращаются, подкрепленные весомыми аргументами, и мы сожалеем, что не прислушались к тому, что некоторые называют интуицией, инстинктом, первыми впечатлениями. Все это имеет под собой серьезное научное обоснование, поскольку базируется на восприятии языка тела, выражения лиц и мелких проявлений социальной лжи.
— Значит, ты считаешь, что она лжет?
— Я думаю, что она что-то скрывает.
— Тем не менее, ты утверждаешь, что доверяешь ее суждениям.
