Вольфганг Хольбайн - Немезида: От полуночи до часа кошмаров
Я закрыл глаза и постарался не думать ни о чем, кроме движений моих рук, которые продолжали долбить киркой стену. Так, с закрытыми глазами, я и пропустил два или три решающих удара, которые окончательно разрушили каменную кладку. Когда я снова открыл глаза, я находился перед зияющей дырой не более полуметра в диаметре. В результате моего последнего удара от потолка отломились несколько осколков и упали на меня. Я даже не обратил на это внимания. Внезапно по моим ватным ногам забегали мурашки, а тошнота и боль стали такими сильными, что мне пришлось опустить кирку и опереться на нее. Я отчаянно боролся против надвигающегося обморока, пытаясь оттеснить желчь и желудочный сок, которые медленно, но верно продвигались по моему пищеводу к горлу, обратно в желудок. Перед моими сомкнутыми веками забегали цветные точки.
Только не это! Я заставил себя открыть глаза и словно через пелену моего уже слегка помраченного сознания увидел, как Элен с таким выражением лица, как будто и она страдает сильнейшей головной болью, взяла в руку карманный фонарь и направила его в помещение, открывшееся за проломом, на который я положил все свои последние силы. Я не могу, не имею права больше терять сознание! И вовсе не потому, что я не мог себе позволить попасть в неловкое положение при дамах (разве что только мне не хотелось бы, чтобы меня вырвало под ноги даме). Мне было как никогда ясно, что убийца Стефана все еще находится среди нас. И я вовсе не был уверен, что я приду в себя, если здесь, в подвале, потеряю сознание. Ведь тогда меня оставят здесь одного, в этом я был убежден. А убийца может вернуться и перерезать мне вены, пока я буду без сознания. Я должен остаться в сознании, все равно как.
Я выронил кирку, тяжело дыша, облокотился о противоположную стену, укусил себя в сжатый кулак и сосредоточился на колющей боли, которая пронзила мне руку, и начал считать в ритме моего дыхания. После удачного опыта, когда я решал арифметические задачи в вестибюле, я бы с удовольствием принялся за такие же примеры. Но невыносимая боль превратила мои мозги в сплошную кашу, и поэтому я не просто не мог выдумать себе никакой задачи, уж не говоря о том, чтобы ее решить. Простой счет и возникшая новая контролируемая боль, которую я сам себе причинил, оказали, однако, свое действие. Мне удалось, как минимум, отвлечься от тошноты, которая медленно, нехотя, но все же отступила. Однако головная боль и вибрация в животе остались.
Юдифь посмотрела на меня со смешанным выражением неуверенности, снисходительности и сострадания, но все это, вместе взятое, понравилось мне гораздо больше, чем та чистая паника, с которой она посмотрела на меня в первом подвале. Она нагнулась за киркой и решительными, сильными ударами стала расширять дыру, которую я пробил в стене. Если бы боли в моей голове не были бы такими невыносимыми и если бы я не чувствовал себя слишком слабо для этого, я в этот момент наверняка восхищенно присвистнул. А так я просто принял к сведению, с каким огромным темпераментом эта полная молодая женщина обрушилась на старую каменную кладку. Я вспомнил о том, как вечером мы лежали в моей комнате наверху, и решил, что в следующий раз нужно будет предоставить ей немного больше инициативы — если будет этот следующий раз, что потребует от меня как минимум откровенной беседы наедине и огромное количество деликатности с моей стороны. В том, с какой непринужденностью и силой она работала, было нечто эротическое, и я не мог этого не отметить, несмотря на то что сам был в весьма жалком физическом состоянии.
От потолка снова оторвалась штукатурка, и на этот раз дело не ограничилось одним-единственным маленьким кусочком: к моим ногам с потолка обрушилось не менее полутора фунтов каменной породы, сопровождаемые облаком пыли, которая царапала мои легкие и вызвала у меня кашель. Из-за этого боль в моей голове еще больше усилилась, и я начал мучительно задыхаться. Странная вибрация в моем животе усилилась и наполнила все мои внутренности от паха до верхних ребер, и в какой-то момент мне даже показалось, что и пол под моими ногами вибрирует.
И тут произошло нечто странное. В одно мгновение исчезли и головная боль, и вызванная ею дурнота, а также и чувство, которое само по себе вовсе не было неприятным, как будто сквозь меня проходит звук от громко включенных колонок. В ту же секунду, как перестал вибрировать пол под моими ногами, все прошло, так внезапно и так явно, как будто этого ничего никогда и не было. Все, что еще напоминало об этом, было чувство слабости и усталости, как будто я только что поборол Голиафа.
За довольно короткое время Юдифи удалось так расширить проделанную мной дыру в стене, что в нее смогла протиснуться даже она, которая имела больше всех из нас лишнего веса. Она пролезла в отверстие следом за Элен, Марией, прямо передо мной. Находчивый Карл подхватил меня под мышки и протолкнул меня перед собой в проход, так как я своими собственными силами смог сделать лишь один короткий, неуверенный шажок к противоположной разбитой стене. Таким образом, хозяин гостиницы был последним, кто пролез через дыру.
— Что, честный труд тебе не по душе? — насмешливо спросила Элен, когда я, все еще тяжело дыша, пытался опереться о стену рядом с проемом. При этом, судя по всему, ей самой было не слишком хорошо, во всяком случае, не так блестяще, как ей самой хотелось бы. Фонарь в ее руке заметно дрожал, а ее лицо было бледно, и в темноте это было особенно заметно, и даже свет фонаря по сравнению с ее лицом не выглядел так уж ярко.
— Ты не видишь, ему плохо, — с удивлением я обнаружил, что это произнесла Юдифь. Это она пыталась защитить меня от ехидной молодой врачихи.
Несмотря ни на что, я предпочел ничего не говорить, потому что моего радостного удивления вовсе не хватало на то, чтобы перекрыть ту агрессивность, которая почти ощутимо висела в воздухе, и я боялся еще одной вспышки сегодня ночью, если мы начнем разговаривать между собой чуть больше, чем это абсолютно необходимо. Вместо этого я внимательно осмотрел проход, в который мы попали. Элен проглотила свое следующее замечание и направила луч фонаря вдоль аккуратно оштукатуренных и выкрашенных белой краской стен коридора, по которому мы медленно продвигались вперед. Слева от нас был проход в помещение, который изначально должен был быть доступен и с другой стороны, потому что рядом с пустым дверным проемом красовалась табличка, абсолютно идентичная той, которую мы видели на другой стороне: радиорубка. Мария тут же хотела, подстегиваемая горячим любопытством, войти туда, но Карл остановил ее и указал в противоположном направлении.
— Мы должны строго придерживаться чертежей, — твердо сказал он. — И совершенно безукоризненно. Только в этом случае мы можем надеяться не потерять ориентацию в этих катакомбах.
Я прикусил язык, чтобы не заметить, что все мы, за исключением его, похоже, ориентировались здесь так же хорошо, как заблудшие тли в муравейнике, и согласно кивнул. Почти обидевшись, Мария отвернулась от комнаты и последовала за Юдифью и Элен, которые медленно шли впереди нас, освещая нам дорогу. Вот фонарный луч скользит по стенам, и в какой-то момент он осветил потолок над нами и удивленно замер.
Кабель, толщиной с палец, покрытый рыхлой устаревшей изоляцией, был проведен по сводчатому потолку, который вследствие этого казался еще ниже. Он напоминал черных, жутких змей. По бокам на равных расстояниях были размещены толстые овальные стеклянные лампы. На расстоянии не больше десяти шагов от нашего пролома в коридор выходили еще две комнаты, между которыми было четыре-пять метров. Возле каждой комнаты был расположен старомодный выключатель, и обе они были обозначены рядом со входом табличками с надписями готическим шрифтом. Я все больше чувствовал себя вброшенным в путешествие во времени, на полвека в прошлое, про которое до сих пор я мог лишь с облегчением сказать, что меня в это время еще не было и я ничего не имею общего с событиями тех лет.
Первая комната, обозначенная как складское помещение № 7, была, по крайней мере, на первый, беглый, взгляд, который мы бросили, проходя мимо, абсолютно пустой и не больше тех камер, через которые мы попали в лабиринт. Вторая комната была, пожалуй, еще меньше по размеру и такая же пустая, как и первая, но она вызвала в моем желудке неприятное чувство, потому что, хотя мы и должны были, если руководствоваться чертежами, встретить именно такое помещение, меня испугала табличка, на которой значилось: «Испытательная лаборатория III».
Чтобы отвлечься от несимпатичных идей, что за опыты мог здесь проводить этот безумный профессор, по запутанному лабиринту которого мы блуждали, я попытался сосредоточить свое внимание на круглой попке Юдифи. Но все равно мне не стало заметно лучше. И хотя я все еще не знал, почему я вызвал у Юдифи такую внезапную антипатию и даже страх, было совершенно бесспорно, что это еще не прошло. И я не знал, удастся ли мне снова завоевать ее доверие до такой степени, чтобы она хотя бы добровольно протянула мне руку. И с каждой секундой, пока я наблюдал ее и все больше хотел просто спонтанно взять ее за руку, меня тем более огорчало ее неоправданное недоверие, чем явственнее я ощущал все усиливающуюся потребность в телесной близости и безопасности, как испуганный ребенок.
