Джон Коннолли - Жнецы
Луис зашел первым и, пригнувшись, взял влево, выводя себя из поля зрения любого, кто соблазнится открыть огонь из прихожей. За ним последовал Детектив, и тут изнутри дома грохнул дробовик, разбив вдребезги стекло над его головой. Паркер бросился направо и пополз по полу. Слышно было, как со звоном выскочила гильза и последовал второй выстрел, на этот раз продырявивший буфет как раз в том месте, откуда Детектив только что успел убрать ногу. Ангел произвел ответный выстрел, давая Паркеру промелькнуть в столовую и вместе с тем прижимая стрелка, который устремился к двери на том конце комнаты. Свой ход он сделал в тот момент, когда Ангел перезаряжал оружие. Послышались крики и глухая возня. Ангел с Уилли метнулись в кухню, в то время как Луис с пистолетом в руке наступал через прихожую.
На паркетном полу лежал молодой человек. Макушка была окровавлена, а глаза закатились так, что виднелись только белки. Вместо того чтобы стрелять, Детектив во время кратковременной схватки пару раз двинул его рукояткой пистолета. Понятно почему: юноша выглядел от силы лет на семнадцать-восемнадцать. Светлые волосы, загар – еще один подневольный парнишка-работник.
– Он ведь совсем мальчишка, – вздохнул Уилли.
– Мальчишка с дробовиком, – уточнил Ангел.
– Да, но тем не менее.
– Они не ждали, что вы подберетесь вот так, совсем вплотную, – сказал Паркер.
Луис заглянул в столовую, где к окну особняком от стола был развернут стул. На столе по-прежнему стояла винтовка «Чендлер» – на штативе, как в музее, а на ковре покоился кофр «Хардигг Сторм». Луис подошел и задумчиво провел пальцами по стволу, а затем положил руку на спинку стула. К нему приблизился Детектив.
– Вот тут он и ожидал, – определил Луис.
– Тут, видимо, речь шла о личном? – спросил Паркер.
– Да. Теперь я вижу: об очень личном.
Когда они вернулись в прихожую, выяснилось, что Уилли заботливо подложил раненому под голову подушку.
– Оставайся-ка ты, наверное, с ним, – рассудил Детектив. – Нам здесь внизу все равно кто-нибудь нужен, на всякий пожарный.
Уилли понимал, что от него хотят отделаться, но так, пожалуй, даже лучше. Хорошо, что будет возможность поухаживать за пареньком. Принести из кухни воды, прочистить на макушке рану, убедиться, что она не засорена и что у паренька не начнутся судороги. Идти с этими людьми наверх механик не хотел, во всяком случае без необходимости. Даже если б сейчас сюда вдруг сунулся кто-нибудь из людей Лихагена и уставил ему в лицо ствол, Уилли и тогда ничего бы особо не предпринял. Просто закрыл бы глаза и принял свою участь.
Детектив двинулся вверх по лестнице первым. Луис с Ангелом дожидались внизу, пока не получили от него сигнал «все чисто». На втором этаже находились пять дверей – все закрыты, а одна, как выяснилось, еще и заперта. В них они входили попеременно: Луис открывал и брал на себя правую сторону, Ангел левую, Паркер страховал их с тылу и держал под надзором все остальные двери. На поверку три оказались спальнями – одна с женской одеждой, вторая явно с юношеской, а в мужской одежда смешивалась, а на тумбочке стояла коробка с презервативами «Троян». Четвертой была большая общая ванная, переделанная под нужды Лихагена. Вместо душевой кабины здесь имелась открытая мойка с пластиковым стулом под головкой душа; в ванне лежала резиновая подушка, которую по надобности можно надувать и сдувать. Полки сплошь уставлены медикаментами: жидкости, таблетки, одноразовые шприцы. А над всем этим доминировал недужный, неприятный запах: дух умирания, затхлости, гниения изнутри.
Закрытая дверь соединяла ванную, очевидно, со спальней Лихагена. Луис с Ангелом разместились от нее по обе стороны, в то время как Детектив вышел и приготовился войти через коридорную дверь.
Луис посмотрел на Ангела и кивнул. Отступив на шаг, он шарахнул ногой по двери непосредственно под замком. Замок удержался, и в этот момент в главную спальню из коридора ворвался Детектив. Грянул выстрел, и Луис пнул дверь снова. Замок разлетелся, и она распахнулась, явив взору раздобревшего мужчину лет за сорок, с полуавтоматическим пистолетом в руке. Судя по всему, сын Лихагена Майкл. Лоретта Хойл сгорбилась на кровати, прикрывая голову руками. А между ними и местом, где находились Луис и Ангел, стояла большая больничная кровать, на которой лежал иссохший, как мумия, старик с кислородной маской, скрывающей нос и рот.
На какую-то секунду Майкл Лихаген отвлекся: он не мог прикрывать обе двери разом и в смятении замер.
И Луис его убил. Пуля впилась в грудь, Майкл съехал по стене вниз. Перед белой сорочки расцвел маковым цветом, а сам Лихаген-младший, тяжело оседая на пол, с глуповатым изумлением моргал. Лоретта Хойл выглянула из своего кокона и потянулась к мужу.
– Майкл! – завыла она, обнимая его голову обеими руками.
Лихаген-младший, глядя на жену пустеющими глазами, хотел сосредоточиться, но не мог. Вот тело его крупно дернулось, веки закрылись, и Майкл заснул вечным сном. Лоретта издала вопль, после чего уткнулась головой мужу в шею и зарыдала. Ангел между тем с озабоченным видом подальше отпнул выпавший пистолет.
На подушке зашевелилась голова Лихагена-отца. Он мутными, слезящимся глазами оглядывал своего сына. Бледная полупрозрачная рука потянулась к маске, сняла ее со рта. Сделав сиплый вдох, старик закашлялся, а затем заговорил:
– Мальчик, мальчик мой, – выговорил он дребезжащим голосом, и его запавшие глаза наполнились слезами, которые, скапливаясь, беззвучно стекали на подушку.
Луис подошел к кровати и встал, возвышаясь над стариком.
– Ты сам это все накликал, – сказал он.
Лихаген с немигающей стариковской пристальностью смотрел на Луиса. Он почти облысел, лишь несколько тонких седых прядок паутиной лепились к черепу. Кожа была сухая и бескровная, даже с виду холодная на ощупь, однако тем ярче светились глаза в изможденном морщинистом обрамлении. Тело хозяина, возможно, и предало, но ум не утратил остроту и сгорал от отчаяния, чувствуя, что заперт в телесной оболочке, которая скоро, совсем уже скоро перестанет его поддерживать.
– Ты… Вот он ты, – со стиснутым дыханием произнес Лихаген. – Ты убил моего сына, моего Джона.
Каждое слово давалось ему с мучительным усилием, после каждого требовался вдох.
– Да, это был я.
– Ты хоть спросил, за что?
Луис покачал головой.
– Для меня это не имело значения. А теперь ты потерял своего последнего сына. Как я уже сказал, ты сам все это на себя навлек.
Рука Лихагена потянулась к маске. Он прижал ее к лицу, вдыхая драгоценный кислород. Так он пробыл какое-то время, пока дыхание более-менее не восстановилось, и тогда он снова отвел маску.
– Ты оставил меня ни с чем, – просипел он.
– У тебя есть твоя жизнь.
Лихаген, видимо, хотел рассмеяться, но наружу вырвался лишь сдавленный кашель.
– Жизнь? – прокашлял он. – Какая ж это жизнь? Медленное угасание.
Луис пытливо смотрел на Артура сверху.
– Почему здесь? – спросил он. – Зачем было заманивать нас сюда в такую даль, чтобы убить?
– Я хотел, чтобы ты истек кровью на моей земле. Чтобы кровь твоя впиталась в то место, где похоронен Джон. А он чтобы знал про то, что отмщен.
– А Хойл?
– Хороший мой друг, – сухо переглотнув, сказал Лихаген. – Хороший, верный друг. – Упоминание имени Хойла пускай и ненадолго, но как будто придало старику сил. – Ничего, мы наймем других. Это не закончится никогда. Никогда.
– У тебя никого не осталось, – безжалостно сказал Луис. – А скоро не станет и Хойла. Так что все кончено.
В глазах Лихагена будто что-то потухло: до него дошла вся правда сказанного. Он взирал на своего мертвого сына и вспоминал того, что ушел до него. Отчаянным последним усилием Артур приподнял голову, а левой рукой немощно ухватил Луиса за рукав.
– Тогда убей и меня, – с мукой и мольбой произнес он. – Прошу тебя. Будь… милосерден.
Его голова упала обратно на подушку, но глаза по-прежнему неотрывно глядели на Луиса, полные ненависти, горя, но более всего нужды.
– Пожалуйста, – повторил Лихаген шепотом.
Луис аккуратно высвободил свой рукав. Нежным, почти ласковым движением он положил руку старику на лицо, плотно закрыв ноздри большим и указательным пальцами, а низ ладони притиснув к сухому сморщенному рту. Утопая головой в подушке, старик кивнул, словно в молчаливом согласии с тем, что сейчас должно произойти. Через несколько секунд он попытался сделать вдох, но воздух не шел. Лихаген конвульсивно, всем телом дернулся и задрожал мелкой напряженной дрожью. Пальцы рук вытянулись, исступленно вытаращились глаза, и все было кончено. Тело сдулось, в смерти, кажется, став еще мельче, чем при жизни.
