Александра Сашнева - Наркоза не будет!
Гадкий малыш отшвырнул пушку — тоже кончились патроны.
Чижик вяло шевельнул пальцами.
Коша выставила прут вперед. Малыш усмехнулся и сделал шаг навстречу. Коша поняла, что прут это большая глупость и разжала пальцы — железяка брякнула на пол. Первую атаку она отбила достойно — малыш отлетел до самой стены.
— Ух ты!? — сказал он удивленно и в его движениях появилась собранность.
Второй раз ей не удалось так легко отделаться. Гаденыш успел вцепиться в одежду. От досады она принялась нещадно лупить его по морде — разбила нос. Малыш разозлился и свободной рукой крепко поддал в солнечное сплетение. Легкие сжались и перестали дышать. Коша повисла тряпочкой. Гад припер ее к стене и начал душить, прижимая горло предплечьем. Почему-то она никак не могла отвести взгляда от его разбитого носа, из которого текли два черных ручья.
Ослепительная вспышка.
Рука гаденыша ослабла. Он обмяк и шагнул куда-то вперед мимо Коши.
Пистолет выпал из руки Чижика. Мгновенный теплый взгляд блеснул из-под полуприкрытых век и потух. Наступила беспросветная одинокая тишина. Пустота завода все еще утробно стонала, истерзанная звуками выстрелов. Коша сделала шаг — стекло оглушительно хрустнуло под подошвой.
— Чижик! — позвала девушка, но было поздно.
Раненый перестал дышать. Его лицо стало лицом абсолютно чужой восковой куклы. Коша тронула бледную кожу над сонной артерией — пульса не было. Она отвернулась. Невыносимая грусть стиснула тугим кольцом горло. Коша отгоняла чувства, боясь, что не вынесет их. Встала, огляделась — малыш тоже был готов.
Несколько минут она соображала, как поступить, не в силах отвести глаз от Чижика. Она старалась убедить себя глазами, что все поздно и никто уже ему не поможет. Плотный глухой туман отделил ее от остального мира.
— Мыть стаканы… — сказала она сама себе.
С дальних этажей послышались детские голоса. В конце коридора впереди хрустнуло стекло. Коша резко подняла голову — на расстоянии пятнадцати метров перед ней стояла черная фигура с крупной лысой головой. Лоб наискось прочерчивал свежий розовый шрам.
— Ха! — хмыкнула Коша и потянулась к пистолету Чижика. — Чижик-то не звездел! Живой гад! Живее всех живых. Она подняла пистолет и прицелилась.
Ненависть сделала ее спокойной.
«Кш!» — громко хлестнуло воздух звуком выстрела.
Демьян Серафимыч даже не повел бровью. Уголки губ дрогнули в подобии улыбки, и он молча растворился в воздухе.
— Черт! — выругалась Коша и бросила последний взгляд на Чижика и, по-прежнему не веря, что все — так, а не иначе, побежала.
Только бы никого не встретить.
Ноги дрожали крупной дрожью. Уже на выходе с заводской территории напоролась на тетку с авоськой, но та, словно слепая, шла мимо нее. Только теперь Коша догадалась спрятать пистолет под куртку. Странно — люди не обращали на нее никакого внимания, словно ее вообще не было. Коша подумала, что может быть уже умерла, и решила посмотреться в витрину. Нет — в стекле было нормальное обычное отражение. Именно обычное.
Она хмыкнула и несколько раз повторила:
— Обычное! О…бы…ч…но…е.
Коша покачала головой и направилась дальше.
Прошла несколько незнакомых кварталов. Людей стало больше. В троллейбусе доехала до Крюкова канала и оттуда решила — пешком. Куда? Она сама не знала. Пространство вокруг было по-прежнему каким-то ненастоящим. Казалось, что между ней и любым прохожим расстояние дальше, чем тысяча лет. Хотя вот они, рядом. Вот мужик идет. Пенсионер, наверно — с палочкой и сумкой для пустых пивных бутылок. Вот он спускается к каналу. Находит на ступеньках пять бутылок, любовно укладывает их в сумку. Оглядывается и, скользнув по Коше невидящим взглядом, пристраивается прямо у нее на глазах поссать. Широкая струя течет по граниту набережной.
— Дед! — грубо говорит Коша.
Тот вздрагивает, оглядывается, но по прежнему ничего не видит.
— Ты совсем уже дед! — снова бросает она ему.
Тот падает на колени, неловкими пальцами застегивая ширинку. Крестится, хватает сумку и, продолжая оглядываться, убегает.
Когда дедок скрылся за поворотом, Коша наклонилась над темной зеленью воды. Выбросить пистолет. Туда же мобилу. Вода коротко глотнула добычу, быстро расправив волны от расходящихся кругов. И в тот же миг, словно круги пробежали по пространству — оно приблизилось и стало обыденно осязаемым.
Скрыться.
Начать новую жизнь, где нет никого, кто мог бы сказать, что видел ее с легким веселым Чижиком. Где нет никого, кто знает, как войти к ней в комнату через окно. Где нет никого, кто видел, как они жгли на заливе костры с Роней и Мусей. Где нет никого, кто знает, где Череп берет свою музыку.
Она долго стояла, сосредоточенно повторяя:
— Концы в воду…
(Рита)
Коша вернулась без турки и без кофе. Она стеснительно посмотрела на Риту и предложила:
— Может быть, пойдем на кухню. Там покурим и все такое…
— Может быть, — согласилась Рита и быстро поднялась с кровати.
Они пошли на кухню и устроились на широком подоконнике. Погода за окном заметно потеплела, и Коша стала на сквозняке. Подставляя влажному ветру лицо, она щурилась и выпускала сизый дымок.
— Мне понравилось! — сказала Рита и выразительно посмотрела на Кошу. — Правда-правда. Думаю, что это очкень хорошая литература. Ты талантлива, несомненно.
— Но я… — Коша смущенно улыбнулась и недоверчиво посмотрела на собеседницу. — Я не хотела, чтобы это было литературой. Я просто хотела объяснить все как можно яснее. Вот и все! Я просто хотела, чтобы мне поверили. Хотя бы кто-нибудь.
— Я тебе верю, — сказала Рита с выражением сочувствия на лице. — К сожалению, если ты будешь настаивать на том, что это репортаж, а не роман, ты рискуешь попасть к психиатру.
— Да-да… Я понимаю.
— Кош. Я дочитала до смерти Чижика. Я не поняла, почему ты бросила его там. Ты просто испугалась? — спросила Рита и отхлебнула кофе.
— Нет… — Коша покачала головой. — Я поняла, что его больше нет. Не может же человек жить с дырой в горле. И у него не было пульса… А что я должна была делать? Что?
Коша внимательно посмотрела на Риту, решаясь, стоит ли пояснять дальше, и решила продолжить:
— На самом деле — это был единственный человек, рядом с которым я себя могла считать нормальной. Есть небольшая разница. Роня, например, считает меня нормальной, но я даже рядом с ним чувствую себя не очень. Хотя рядом с ним меньше всего. Сильнее всего меня прибивал Ринат. Я совсем не знала, как мне быть. Я постоянно чувствовала себя в чем-то виноватой. И я хотела его одновременно и убить, и замучить, и что-то очень хорошее для него сделать. Я думаю, что Ринат был для меня дверью в нормальные люди. Он абсолютно нормальный. Нормальнее Валентина. Люди очень опасны, когда ты делаешь что-то не то, чего они от тебя ждут. Я думаю, что поэтому попадаю в какие-то истории. На самом деле у меня постоянно два желания, одинаково сильных. Я хочу, чтобы меня просто приняли в игру. А меня не принимают. Мне все равно в какую. Я могу быть и плохой и хорошей. Все это относительно. Но в то же время мне хотелось бы, чтобы меня любили и тем не менее позволили быть просто мной.
— А можно узнать, что ты вкладываешь в это понятие? — осторожно направила ее Рита в нужном ей направлении.
Коша продолжила:
— Мне очень затруднительны многие вещи, которые для других не только обыденны, но и желанны. Я вынужденна шифроваться, как разведчик. И поэтому я чуствую себя виноватой. Я ничем не лучше других, значит должна жить как все. Но я не могу.
— А ты не пробовала думать иначе? Например так: «Я ничем не хужедругих, я имею право жить так, как считаю нужным».
— Да?! — Коша искренне изумилась. — Такой поворот мне не приходил в голову. Черт! Это меняет все. Правда, я уже почти доперла до этого, но я все еще чувствую себя преступницей… Просто в какой-то момент я решила, что раз уж я все равно преступница, так что ж… Ха! Теперь-то уж точно!
— Ты имеешь в виду профессора Легиона? — Рита внимательно посмотрела в раскосые Кошины глаза.
— Ну да! А кого же?
— Ну… Не спеши. Может быть, все не так плохо. Или не так хорошо.
— Да!? — Коша растерялась. — Да уж скорее не так хорошо. Уж точно не так хорошо. Потому что даже это у меня получилось наверняка как-то не так. Не хорошо. Никчемно.
— Так что там с Чижиком? — поторопила Рита девушку, не давая углубиться в размышления.
— Да! Но когда его убили и еще опять появился этот профессор, мной одолели две идеи. Первая, что если я рядом с Чижиком была нормальной, значит мы вместе ненормальные. К тому же я была уверенна, что он торгует наркотиками. Просто мне тогда было все равно. Он давал мне денег и принимал меня так, как есть. Мне этого хватало, чтобы простить ему все. В конце концов, раз меня не принимают в нормальные, то почему я должна о них заботиться?
