Николь Жамэ - Дольмен
— Неужели вам не хочется побеседовать в спокойной обстановке с вашим обожаемым сыном?
— Конечно, но только позже, дорогой Пи Эм, в другом месте, мы будем разговаривать, сколько твоей душе угодно!
— Я говорю не о себе, а о старшем сыне — незабвенном Эрване! — пояснил Пьер-Мари.
Артюс напрягся, увидев подходившего к нему человека в костюме подводника. Тот снял маску, сорвал с головы шлем и уставился на него светло-голубыми глазами.
— Тридцать пять лет я ждал этого дня! Здравствуйте, отец!
Риан не сводил немигающего взгляда с Артюса. Жажда мести, вскормленная и обостренная тридцатью пятью годами тюрьмы, породила в его воображении жесткий финал последней схватки с чудовищным и изощренным противником. Он твердо знал, кто был истинным виновником, убившим его жену, которую он любил больше жизни, укравшим у него счастье, укоренившим в его сердце ненависть и посеявшим смерть в Ландах. Но теперь перед ним стоял немощный старик, бессильный и дрожащий.
— Вы хотя бы осознаете тяжесть своей вины за то, что породили столько зла, разрушили столько судеб?
— Не хватало только, чтобы вор и убийца преподносил мне урок этики! — бросил старик с высокомерием — его истинная природа одержала верх.
И тогда же в душе Риана возродился застарелый гнев юного Эрвана. Тщательно выбирая слова, он произнес именно те, что больше всего могли задеть гордость отца и его понятия о родовой чести.
— Вы ничем не отличаетесь от Ивонны Ле Биан, только вы поступили еще более вульгарно и бесчестно — не просто убили из-за денег, а своими руками зарезали мою жену и мать моего ребенка!
— Что?…
— Как вы поступили с моим ребенком?
— Нелепость! Ребенка не было, клянусь!
Удивление и недоумение Артюса казались искренними, но Риан-Эрван, слишком часто сталкивавшийся с обманом, не мог ему верить.
— Лжете! Вы всегда мне лгали!
— Постойте! Сейчас я вдруг вспомнил… Та женщина все повторяла: «Он унес его… его… унес…»
— Кто «унес»?
— Судя по словам Пьера-Мари, мальчишка, отправленный за помощью. Возможно, это он.
— Имя!
— Кристиан Бреа.
Риан расспросил всех береговых разбойников, кроме Кристиана. Старик, может, и не соврал. А что, если и правда Бреа нашел новорожденного младенца?
Пи Эм окликнул брата из рулевого отделения:
— Ну что, старикан раскололся? Где он припрятал слитки?
Риан-Эрван молча поднял на него глаза. Жалкий тип, он тоже, если его слегка подтолкнуть, мог пойти на все из-за золота, даже на убийство.
Например, на убийство собственного отца.
Начался сеанс гипноза. Пьеррик, обложенный подушками, лежал с полузакрытыми глазами и был на редкость спокоен. Психиатр, ассистируемая лечащим врачом, говорила тихим и монотонным голосом:
— Вы полностью расслабились, Пьеррик, вам шесть лет, сейчас ночь, вы идете за сестрой и ее друзьями, идете за ними следом…
— Гвен…
Пьеррик что-то забормотал. Удивительным образом голос его приобрел детские интонации, на его лице, к которому Люка и Мари были прикованы взглядами, последовательно сменились несколько выражений.
Перед сеансом они долго беседовали с психиатром, посвятив ее во все детали, касающиеся действий береговых разбойников.
— Гвен… Подожди!
Психиатр, сделав паузу, мягко подвела пациента к продолжению разговора:
— Гвен не подождала вас?
Голова Пьеррика откинулась назад, глаза были по-прежнему закрыты, его голос немного окреп, хотя и оставался «детским».
— Мне страшно, Гвен!
Пьеррик уже покинул стены больницы, он находился на берегу в разгар страшной бури, ему было шесть лет. Он присел на корточки, стараясь укрыться от дождя неподалеку от древнего захоронения, и вздрагивал при каждой вспышке молнии, освещавшей пенящееся, бушующее море, при каждом ударе грома, раздававшегося над его головой и с рычанием уносящегося прочь. Он дрожал, прижимая к себе моток тряпок, и не сводил глаз с дольмена. Ему показалось, что из-под каменного чудовища доносятся детские голоса, словно из земли. Вдруг глаза его округлились.
Под дольменом вздрогнула почва, и наружу вылезла Гвен, как эльф, неожиданно возникший из земных глубин. Мальчику захотелось к ней подбежать и отдать ей свою тряпичную куклу, но та, не обратив на него внимания, понеслась прочь так, что только пятки засверкали. Потом появились Жильдас и Лойк, все в грязи, по ним струились потоки воды, и они тоже не услышали жалобного крика Пьеррика. Последней вынырнула голова Пьера-Мари, который от кого-то отбивался. Он почти выбрался на поверхность, но тут его схватила за ногу чья-то рука, и он взвыл от ужаса.
Пьеррик увидел, что молодая женщина тоже пыталась вылезти вслед за Пьером-Мари, она крепко держала его за щиколотку, не давая ему двигаться. Мальчишка ничего не соображал от страха, дрыгал ногами, норовя сбросить ее вниз, но та не отпускала. Тогда Керсен-младший пошарил вокруг руками, подобрал большой камень и принялся бить им женщину по голове, еще и еще, до тех пор пока она не разжала руку.
Маленький Пьеррик был настолько испуган всем увиденным, что не мог двинуться с места. Из своего укрытия он наблюдал за женщиной, которая никак не могла вылезти наружу. Она плакала и звала на помощь. Тогда Пьеррик положил на землю тряпичный сверток и пополз к ней. Длинные полосы женщины были испачканы в крови, она вцепилась в Пьеррика, и мальчик напряг все силы, чтобы ей помочь, но сил не хватало, и, поняв, что не сможет ничего сделать, он зарыдал.
Пьеррик плакал, сотрясаясь всей огромной массой своего тела, лежа на больничной койке.
— Очень уж маленький… Не смог я ее вытащить… Очень тяжелая…
Мари, потрясенная этой сценой, повернулась к психиатру, чтобы та прервала сеанс, но раздался громкий возглас Пьеррика:
— Это он! Нет!
В свете молний он увидел, как неподалеку выросла огромная темная фигура. Она направлялась прямо к нему. Испугавшись, ребенок заполз за камни и притих, прижав к себе моток тряпок. Зловещий силуэт навис над женщиной, которая стонала и цеплялась за его ноги, протягивала руки вверх и молила о спасении.
Человек, огромный и плечистый, выхватил блеснувший в темноте нож, наклонился, приподнял голову женщины за волосы и точным движением перерезал ей горло, откуда хлынула струя крови.
— Кровь… везде кровь… ножом… он сделал… Артюс… Артюс…
— Успокойся, Пьеррик, я с тобой, расслабься, гроза прошла, дождь перестал, сейчас день, ты в тепле, ты чувствуешь себя хорошо, ты спокоен…
Психиатр принялась успокаивать Пьеррика, у которого по толстым, плохо выбритым щекам лились потоки слез. Лечащему врачу пришлось заняться Мари, которая почти не дышала. Люка заметил, что она была близка к обмороку, когда Пьеррик описывал убийство женщины. Но Мари быстро пришла в себя и жестом попросила их переключить внимание на Пьеррика, обратившись к психиатру:
— Как он себя чувствует?
— Все в порядке. Сейчас он постепенно выйдет из гипнотического транса.
Вопреки ее предположению Пьеррик не успокоился, он шарил руками по постели, словно что-то искал, его лицо пылало гневом, он был чем-то очень взволнован. Вдруг он вскрикнул «детским» голосом:
— Ребенок! Отдайте ребенка! Где мой ребенок?
— Наверное, он требует свои тряпки, тряпичную куклу.
Мари достала из прикроватной тумбочки игрушку Пьеррика и вложила ему в руки, но, к всеобщему удивлению, он отбросил ее с негодованием:
— Нет, не куклу! Верните ребенка, которого я нашел! Он мой!
Мари и Люка посмотрели друг на друга, ничего не понимая. Ферсен призвал на помощь психиатра, которая наклонилась над пациентом.
— Ты спокоен, Пьеррик, очень спокоен. И ты думаешь о ребенке, о твоем ребенке. Ведь ты нашел маленького ребенка? Где ты его нашел?
— На пляже… Он плачет, ему страшно, как и Пьеррику.
Шестилетний испуганный мальчишка спустился к Разбойничьей бухте, стараясь не отстать от Гвен и ее друзей, но те не обращали на него ни малейшего внимания. Оказавшись на пляже, он услышал чей-то тонкий писк. Тогда он увидел неподалеку молодую женщину, которая была без сознания, но прижимала к себе что-то завернутое в кусок ткани. Это что-то двигалось и слабо попискивало. Дрожащей рукой мальчик отодвинул уголок материи, и ему открылось сморщенное личико новорожденного ребенка. Почувствовав прикосновение, младенец повертел головкой и, раскрыв ротик, сделал сосательное движение губами.
Вдруг прогремел выстрел. Инстинктивно мальчик схватил тряпки, которые развернулись, оттуда выпала кукла, он подобрал ее и, прижимая к себе и куклу, и ребенка, полез по скалам вверх, пока из грота доносились выстрелы.
Лицо Пьеррика сморщилось — наверняка таким оно было в шестилетнем возрасте, — и он захныкал:
— Воровка! Украла моего ребенка…
— Кто украл ребенка, Пьеррик?
