Том Клэнси - Живым или Мертвым
— Сначала ложите костюм на палубу, расправляете его, а потом садитесь ж…ой к нижнему концу молнии, — говорил русский.
Мерсадан и его люди, конечно, делали вид, что внимательно слушают. Всем им было плохо, от морской качки их лица стали уже не просто бледными, а серо-зелеными. В кубрике воняло рвотой, потом и подгоревшими овощами.
— Сначала просунуть ноги в штанины, потом руки по одной, потом накинуть на голову капюшон. Когда влезли в костюм, встать на колени, застегнуть молнию доверху, закрыть воротником нижнюю часть лица и застегнуть липучки.
Русский переходил от одного к другому, проверяя, насколько точно они следуют его инструкциям. Убедившись, что все сделано правильно, он еще раз обвел всех взглядом и спросил:
— Вопросы есть?
Вопросов не было.
— Если окажетесь за бортом, ваш АРМ…
— Что-что? — вскинулся один из пассажиров.
— Аварийный радиомаяк, он встроен в воротник, включится автоматически, как только попадет в воду. Еще какие-нибудь вопросы?
Все промолчали.
— Ладно. Тогда сидите в кубрике и держитесь покрепче.
Виталий, естественно, понимал, чего следует ожидать, но все же ярость, с которой обрушился на них шторм, и сила ветра заставили его струхнуть. Небо сделалось темным, как ночью. На море, бывшем до сих пор довольно спокойным — ровная зыбь высотой в два, два с половиной метра, — заплясали шестиметровые валы, бившие в тупой нос-рампу баржи так, будто сам Господь стучал по днищу кулаком.
Ветер срывал с гребней волн брызги и пену, перебрасывал их через низкие борта, они хлестали по стеклам рулевой рубки, словно некий злой великан пригоршнями швырял навстречу кораблю песок и мелкие камешки. При каждом таком броске стекло перед Виталием делалось непрозрачным на десять секунд, потом «дворники» сбрасывали со стекла воду — лишь для того, чтобы он мог увидеть гребень следующей волны. Каждые несколько секунд на палубу обрушивались тонны воды, заливая ее по колено. Вода не успевала уходить через шпигаты. Виталий, крепко стискивавший руками штурвал, ощущал, как судно переваливается с боку на бок под тяжестью массы воды, перекатывавшейся между фальшбортами.
— Спускайся вниз и следи за машиной и помпами, — приказал Виталий, когда Ваня поднялся по невысокому трапу в рубку.
Работая обеими машинами по отдельности, Виталий с большим трудом, но все же умудрялся держать судно носом к волне. Повернуться бортом и оказаться на склоне волны значило накрениться и перевернуться. Допустимый бортовой крен плоскодонной Т-4 не превышал пятнадцати градусов. Дальше оно легло бы на борт и через минуту-две пошло бы ко дну.
Но Виталий отлично знал, что может выдержать носовая рампа, а чего не может. Поэтому они с Ваней перед штормом постарались укрепить рампу и сделать так, чтобы через ее стыки проникало как можно меньше воды. Полностью загерметизировать ее было невозможно, ведь она предназначалась для того, чтобы откидываться и выпускать на берег солдат и технику. Каждый удар волны сотрясал рампу, и даже сквозь рев шторма Виталий слышал, как стальные, дюймовой толщины, пальцы, запиравшие рампу в закрытом положении, бились о края гнезд.
Очередная волна перекатилась через борт и разбилась на палубе. Половина воды схлынула обратно в море, а оставшаяся половина прокатилась по всей длине суденышка и ударила в окно рулевой рубки. Баржа повалилась на борт. Виталий потерял равновесие, упал и ударился лбом о какой-то кронштейн. Впрочем, он тут же вскочил на ноги, несколько раз моргнул и лишь после этого осознал, что по его виску стекает что-то теплое. Оторвав одну руку от штурвала, он потрогал лоб — на пальцах была кровь. «Повезло, — подумал он. — В крайнем случае, пара стежков…»
Из динамика внутреннего сообщения донесся голос Вани:
— Помпа встала. Пытаюсь запустить.
Вот же черт! Без одной донной помпы можно бы и обойтись, но Виталий хорошо знал, что суда, как правило, тонут не из-за какого-то одного катастрофического несчастья, а вследствие эффекта домино — одна мелочь за другой, но, в конце концов, судно лишается мореходности. А если такое начнется сейчас… Лучше об этом не думать.
Через шестьдесят секунд вновь раздался Ванин голос:
— Помпа заработала!
— Понял! — отозвался Виталий.
Вдруг снизу донесся громкий крик:
— Нет! Стой! Вернись!
Виталий повернулся и прижался разбитым лбом к правому боковому окну рубки. На корме из двери кубрика на палубу пляшущего в волнах судна неуверенно держась на ногах выбрался человек. Один из людей Фреда.
— Что за черт?..
Человек споткнулся и упал на колени. Его вырвало. Теперь Виталий видел, что он ничего не соображает от страха. Такое случается — у человека, запертого под палубой на штормующем судне, отказывает разум и верх берет самый примитивный инстинкт самосохранения. И, повинуясь этому инстинкту, он стремится удрать из замкнутого пространства. Виталий нажал кнопку связи с машиной.
— Ваня, человек на юте…
Корму высоко подбросило в воздух. Когда же металлическое днище вновь ударилось о воду, по ней прокатился мощный вал. Человека, не успевшего ни за что ухватиться, швырнуло на фальшборт. Несколько секунд он висел на нем, словно тряпичная кукла — ноги на палубе, голова и туловище за бортом, — а потом его перевалило в море, и он исчез.
— Человек за бортом! Человек за бортом! — заорал Виталий по судовой связи. Быстро опустив боковое окно рубки, он высунулся наружу и принялся высматривать в волнах-горах просвет, в котором можно было бы развернуться на обратный курс.
— Не делайте этого! — вдруг услышал он из-за спины. Обернувшись, он увидел Фреда. Тот стоял на верхней ступени трапа, вцепившись обеими руками в поручни. Его рубашка была испачкана рвотой.
— Что? — не поверил своим ушам Виталий.
— Он погиб, забудьте о нем.
— Вы с ума сошли? Мы же не…
— Если вы повернете, мы ведь можем потонуть, верно?
— Да, но…
— Капитан, он должен был соображать, чем рискует. И я не позволю подвергать опасности всех из-за его глупости.
Виталий понимал, что, рассуждая логически, Фред прав, но бросить человека в штормовом море, даже не попытавшись его спасти… Это же ни в какие ворота… К тому же на лице руководителя этой непонятной экспедиции не отражалось даже тени какой-либо эмоции. А этот тип, называвшийся Фредом, словно прочел мысли Виталия.
— За моих людей отвечаю я, а вы отвечаете за судно и пассажиров, так?
— Так.
— Значит, идем дальше.
Глава 38
— Слушаю, — сказал бывший президент Джек Райан. Он все еще почти с наслаждением отвечал по телефону сам. Особенно если звонил этот аппарат.
— Мистер президент?
— Да. Кто это? — Он не узнал говорившего по голосу, но, как бы там ни было, этот человек знал номер личной телефонной линии Джека. А таких людей в мире насчитывалось очень мало.
— Джон Кларк. Два дня назад вернулся из Англии.
— Как поживаете, Джон? Значит, они все-таки пошли на это? Заставили янки собрать вещички?
— Боюсь, что так. Как бы там ни было, мы с Дингом уже дома. В общем, мы с Дингом хотели бы засвидетельствовать вам свое почтение. Вы не против?
— Черт возьми, конечно, нет. Приезжайте к ленчу. Когда вы сможете быть?
— Скажем, часа через полтора.
— Идет. Значит, увидимся около одиннадцати?
— Так точно, сэр.
— Меня, между прочим, зовут Джек. Вы не забыли?
Кларк хохотнул в трубку.
— Постараюсь запомнить.
В трубке послышались гудки. Райан переключил линии и вызвал Андреа.
— Слушаю, мистер президент.
— Около одиннадцати ко мне приедут двое приятелей. Джон Кларк и Доминго Чавес. Вы ведь помните их?
— Да, сэр. Хорошо, сейчас включу их в список, — ответила она нарочито бесстрастным тоном. Она помнила, что эти двое могли быть опасными, но никогда не давали повода усомниться в их лояльности. Будучи специальными агентами Секретной службы США, они не доверяли никому на свете. — Они приедут на ленч?
— Вероятно.
По федеральному шоссе № 50, которое вело на восток, а затем, не доезжая Аннаполиса, сворачивало к востоку, ехать было легко и приятно. Кларк поймал себя на том, что переход на езду по правой стороне дороги, после нескольких лет езды по левой, дался ему без всякого труда. Навык восстановился почти сразу. Судя по всему, отработанный за всю предшествующую жизнь автоматизм легко взял верх над теми привычками, которые появились у него за время пребывания в Великобритании. Впрочем, иногда все же приходилось задумываться. Облегчали жизнь светофоры. Дома разрешающий свет был зеленым, а в Англии и Уэльсе — синим, что служило напоминанием о том, что он находится в чужой стране, пусть даже пиво там заметно лучше.
— Итак, какой у нас план? — спросил Чавес.
