Джек Хиггинс - Орел приземлился
– Слушаюсь, господин рейхсфюрер. А обвинение?
– Государственная измена. Для начала достаточно. Как только вернетесь, доложите. – Гиммлер взял ручку и начал писать.
Россман тихо вышел.
* * *Около девяти часов капрал военной полиции Джордж Уотсон съехал с дороги мили на две южнее Мелтам Хауза и остановился. Проехав из Норвича весь путь под проливным дождем, он промок до нитки, несмотря на свой длинный плащ, да еще страшно замерз и проголодался. Ко всему прочему он еще и заблудился.
При свете фары он открыл планшет и нагнулся, чтобы проверить на карте свое местонахождение. Шорох справа заставил его поднять голову. Рядом стоял мужчина в плаще.
– Привет, – сказал он. – Заблудились?
– Пытаюсь найти Мелтам Хауз, – ответил Уотсон. – Всю дорогу из Норвича под этим чертовым дождем. Все эти сельские районы выглядят одинаково, когда нет проклятых указателей.
– Давайте я вам покажу, – предложил Штайнер.
Уотсон снова нагнулся над картой, маузер поднялся и опустился ему на шею. Уотсон упал, Штайнер снял с него сумку и быстро осмотрел содержимое. В ней было только одно письмо, тщательно запечатанное и помеченное «Срочно». Оно было адресовано полковнику Конкорану в Мелтам Хауз.
Штайнер взял Уотсона под мышки и оттащил подальше от дороги. Когда он снова появился несколько мгновений спустя, на нем был плащ вестового, шлем, очки и кожаные перчатки с крагами. Он надел через плечо сумку, запустил мотор и помчался к цели.
* * *После того как спасательная машина была установлена и запущена, легковушку вытащили из болота на берег. Гарви ждал на дороге.
Капрал, руководивший работой, открыл дверцу «морриса» и заглянул внутрь:
– Здесь никого нет.
– О чем вы говорите, черт вас побери? – закричал Гарви. Он быстро спустился к машине и осмотрел салон «морриса». Капрал был прав. Вонючая грязь, вода, но Штайнера не было. – О господи! – воскликнул Гарви, когда понял, что это означает. Повернулся, быстро вскарабкался по откосу к «джипу» и схватил радиомикрофон.
* * *Штайнер подъехал к запертым воротам Мелтам Хауза и остановился. Рейнджер по другую сторону ворот осветил его фонарем и позвал:
– Сержант охраны!
Из сторожки вышел сержант Томас и подошел к воротам. Штайнер сидел неузнаваемый в шлеме и очках.
– В чем дело? – строго спросил Томас.
Штайнер открыл сумку, вытащил письмо и показал его:
– Депеша полковнику Конкорану из Норвича.
Томас кивнул, и рейнджер отпер ворота.
– Прямо, к парадному входу. Один из часовых вас проводит.
Штайнер поехал по аллее, но от парадного входа свернул на дорогу, которая привела его к стоянке машин за домом. Он остановился около грузовика, выключил мотор, поставил мотоцикл и пошел по дорожке, ведущей в сад. Пройдя несколько шагов, он очутился в кустах рододендрона. Там Штайнер снял каску, плащ и перчатки, вытащил пилотку из кармана летной блузы и надел ее. Поправил на шее «Рыцарский крест» и подошел к дому, держа маузер наготове.
Перед террасой он остановился, чтобы понять, где он находится. Затемнение было не очень плотным, и в нескольких окнах сквозь щели просачивался свет. Штайнер сделал шаг вперед я услышал, как кто-то спросил:
– Это вы, Бликер?
В ответ Штайнер что-то пробурчал. Расплывчатая тень двинулась вперед. Маузер в правой руке Штайнера кашлянул, раздался испуганный вскрик, и рейнджер упал. В это же мгновение кто-то отдернул штору, и на террасу упал свет.
Когда Штайнер поднял голову, он увидел премьер-министра, который стоял у балюстрады и курил сигару.
* * *Из комнаты премьер-министра вышел Конкоран. Кейн ждал его.
– Как он? – спросил Кейн.
– Прекрасно. Только что вышел на террасу выкурить последнюю сигару перед сном.
Они вышли в холл.
– Он, возможно, не очень хорошо бы спал, если бы узнал новость, так что я придержу ее до утра, – сказал Кейн. – Машину из болота вытащили, но Штайнера в ней не оказалось.
Конкоран спросил:
– Вы предполагаете, что он ушел? Откуда вы знаете, что он не в болоте? Его ведь могло выбросить или что-то в этом роде!
– Возможно, – сказал Кейн, – но тем не менее я удваиваю охрану.
Открылась входная дверь, и вошел сержант Томас:
– Вы вызывали меня, майор?
– Да, – ответил Кейн. – Когда машину вытащили, Штайнера в ней не было. Не будем рисковать и удвоим караул. У ворот ничего не произошло?
– Ничего с тех пор, как ушла спасательная машина. Прибыл военный полицейский из Норвича с донесением вам, полковнику Конкорану.
Конкоран нахмурился и уставился на него:
– Впервые слышу. Когда это было?
– Минут десять назад, сэр.
– О господи! – воскликнул Кейн. – Он здесь! Ублюдок здесь!
Он повернулся, выхватил из кобуры кольт и побежал в библиотеку.
Штайнер медленно поднимался по ступеням террасы. В воздухе пахло хорошей гаванской сигарой. Когда Штайнер поставил ногу на последнюю ступеньку, заскрипел гравий. Премьер-министр резко обернулся и посмотрел на Штайнера.
Он вынул изо рта сигару, и на его бесстрастном лице не отразилось никаких чувств. Премьер-министр спросил:
– Полагаю, полковник воздушных охотников Курт Штайнер?
– Мистер Черчилль, – медленно произнес Штайнер. – Я сожалею, но обязан выполнить свой долг, сэр.
– Так чего же вы ждете? – спокойно спросил премьер-министр.
Штайнер поднял маузер, шторы на стеклянной двери дернулись, и на террасу выскочил Кейн, яростно стреляя на ходу. Первая пуля попала Штайнеру в правое плечо, развернув его, вторая попала в сердце, мгновенно убив, и перекинула через балюстраду.
В следующее мгновение на террасе появился Конкоран с револьвером в руке, а в темном саду спешно собирались рейнджеры и выстраивались полукругом. Штайнер лежал, освещенный светом, падавшим из открытого окна. На его шее виднелся «Рыцарский крест», в руке все еще был крепко зажат маузер.
– Странно, – сказал премьер-министр, – он колебался, держа палец на спусковом крючке. Интересно, почему?
– Возможно, сэр, в нем заговорила американская кровь, – ответил Гарри Кейн.
Последнее слово осталось за премьер-министром:
– Что ни говори, он был прекрасным солдатом и храбрым человеком. Позаботьтесь о нем, майор.
Он повернулся и вошел в дом.
Глава 20
Прошел почти год с того дня, как я сделал свое поразительное открытие на кладбище церкви Святой Марии и Всех Святых. И вот я вернулся в Стадли Констабл, на этот раз по приглашению отца Филиппа Верекера. Принял меня молодой священник, говоривший с ирландским акцентом.
Верекер сидел в кресле в своем кабинете перед ярким огнем. Колени его были обернуты пледом. По всему было видно умирающий человек. Кожа на лице натянулась так, что выступили кости, глаза были полны боли.
– Как хорошо, что вы приехали, – произнес он.
– Мне очень жаль, что я вижу вас больным, – сказал я.
– У меня рак желудка. Ничего не поделаешь. Епископ был так добр, что разрешил мне умереть здесь и прислал отца Доминиана помогать мне исполнять обязанности в церкви, но за вами я послал не поэтому. Я слышал, у вас был напряженный год.
– Не понимаю, – сказал я. – Когда я был здесь в прошлый раз, вы ничего мне не рассказали. Просто выгнали меня.
– На самом деле все очень просто. Многие годы я сам знал только часть этой истории. И вдруг обнаружил, что охвачен страстным любопытством узнать остальное, пока не слишком поздно.
И я рассказал ему все, потому что действительно не было причины не рассказывать. К тому моменту, когда я закончил рассказ, на траве за окнами лежали тени, а в комнате было полутемно.
– Поразительно, – произнес он, – как, скажите на милость, удалось вам все это узнать?
– Не из официальных источников, поверьте мне. Из разговоров с людьми, теми, кто еще жив и не хочет молчать. Самой большой удачей было разрешение прочитать очень подробный дневник, который вел человек, ответственный за организацию всей операции, – полковник Макс Радл. Его вдова еще жива, она в Баварии. Теперь мне бы хотелось узнать, что здесь произошло потом.
– Здесь из соображений безопасности полностью запретили упоминать это дело. С каждым жителем деревни беседовали представители разведки и госбезопасности. Был пущен в ход закон об охране государственных секретов. Хотя на самом деле необходимости в этом не было. Здесь своеобразный народ. Сплоченный в несчастье, враждебный к чужим, как вы видели. Они считают это дело своим и ничьим больше.
– И еще Сеймур.
– Точно. Вы знаете, что он погиб в феврале?
– Нет.
– Возвращался пьяным из Холта. Съехал на своем фургоне с прибрежной дороги в болото и утонул.
– А что с ним было после того дела?
– Его тихонько убрали. Провел восемнадцать лет в сумасшедшем доме, а когда ослабили законы о душевнобольных, вышел.
– Но как люди терпели его присутствие?
