Тана Френч - Ночь длиною в жизнь
— Его кто-то убил?
— Кевин… — В голосе Шая послышались странные нотки. — Нет, Кевина никто не убивал.
— Точно?
— А что твой папа говорит?
— Так я же не спрашивала, и вообще, он про дядю Кевина говорить не любит. Вот я и решила спросить вас.
— Кевин… — Шай засмеялся резким неприятным смехом. — Может, ты и поймешь, не знаю, но на всякий случай запомни — и поймешь потом. Кевин так и не вырос, остался ребенком. В свои тридцать семь он продолжал думать, что все в мире происходит так, как должно, по его мнению, происходить; ему и в голову не приходило, что мир живет по своим правилам. Кевин отправился в темноте бродить по заброшенному дому, решив, что это здорово. А потом выпал из окна. Вот и все.
Деревянные перила трещали и скручивались у меня под рукой. По ровному голосу Шая я понял, что этой версии мой брат будет придерживаться до конца своей жизни. Может, он даже сам верил в нее, а может, однажды поверит, если оставить его в покое.
— Почему дом забросили?
— Он весь поломанный, там опасно.
— Все равно, — заметила Холли, поразмыслив. — Жалко, что дядя Кевин умер.
— Да, — сказал Шай, но уже совсем без напора; неожиданно его голос зазвучал устало. — Жалко. Никто этого не хотел.
— Но кто-то хотел, чтобы Рози умерла, так?
— Нет, этого тоже никто не хотел, просто так сложилось.
— Если бы папа на ней женился, он бы не женился на моей маме и я не появилась бы на свет, — с вызовом сказала Холли. — Хорошо, что Рози умерла.
Со звуком выстрела сработал таймер выключателя лампы на лестнице, и я остался в кромешной темноте. Сердце бешено колотилось. Внезапно я осознал, что никогда не говорил Холли, кому была адресована записка Рози.
Холли видела записку своими глазами.
В следующую секунду я сообразил, зачем, после всей восхитительной болтовни о родне и общении с кузенами, Холли взяла с собой домашнюю работу по математике: моей дочери нужен был повод остаться с Шаем наедине.
Холли спланировала каждый шаг. Она вошла в этот дом, прямиком направилась к полагающимся ей по праву рождения смертельным секретам и хитроумным средствам убийства, возложила на них руку и провозгласила своей собственностью.
«Родная кровь, — прозвучал в моих ушах тихий папашин голос; и тут же следом, с резкой насмешкой: — Думаешь, из тебя отец лучше?»
А я-то самодовольно вытягивал по капле подробности, как напортачили Оливия и Джеки; ни одна из них ничего не изменила бы, ничто на свете не уберегло бы нас от финала. Во всем виноват я сам. Оставалось завыть на луну, как оборотень, и разгрызть себе запястья, выпустив дурную кровь.
— Не надо так говорить, — сказал Шай. — Ее нет, забудь ее. Пусть покоится с миром, а мы займемся математикой.
Тихий шорох карандаша по бумаге.
— Сорок два?
— Нет. Давай сначала; ты не сосредоточилась.
— Дядя Шай!
— Мм?
— В тот раз, когда я была у вас, а ваш телефон зазвонил и вы пошли в спальню…
Похоже, Холли подбиралась к чему-то важному.
— Ну? — настороженно спросил Шай.
— Я сломала карандаш, а точилки у меня не было, потому что Хлоя у меня ее взяла на рисовании. Я ждала, ждала, а вы все говорили по телефону.
— И что ты сделала? — вкрадчиво поинтересовался Шай.
— Я стала искать другой карандаш. В том комоде.
Долгая тишина — только истерически кричала что-то женщина в телевизоре внизу; звук проникал сквозь толстые стены, плотные ковры и бился под высокими потолками.
— Ты что-то нашла… — сказал Шай.
— Простите меня, — еле слышно ответила Холли.
Я чуть не влетел в комнату сквозь дверь, но удержали меня два обстоятельства. Во-первых, Холли девять лет. Она верит в фей и не совсем уверена насчет Санты; несколько месяцев назад она рассказала, что, когда была маленькой, к ней прилетала лошадка с крыльями и увозила из окна спальни кататься. Если показания Холли когда-нибудь понадобятся в качестве грозного оружия — если однажды я захочу, чтобы ей поверил еще кто-нибудь, — мне надо подкрепить их словами самого Шая.
Во-вторых, сейчас не было смысла вламываться и палить из всех стволов, спасая мою малышку от жуткого злодея. Я уставился на щель света вокруг двери и слушал — как будто находился за миллион миль отсюда или опоздал на миллион лет. Я прекрасно представлял, что сказала бы по этому поводу Оливия, что сказал бы любой разумный человек; но я спокойно стоял, предоставив Холли делать за меня грязную работу. Я совершил много нечестного в своей жизни, и воспоминания не тревожат мой сон, но тут было что-то особое. Если ад существует, именно за эти минуты в темном коридоре я попаду туда.
— Ты кому-нибудь говорила? — нетерпеливо выдохнул Шай.
— Нет. Я сначала даже не знала, что это, и только пару дней назад поняла.
— Холли, милая, послушай… Ты умеешь хранить секреты?
— Я это давным-давно видела… — гордо ответила Холли. — Я много месяцев никому ничего не говорила.
— Это верно, не говорила. Молодец!
— Ну вот…
— А ты можешь и дальше держать это в секрете?
За дверью воцарилось молчание.
— Холли, как ты думаешь, что случится, если ты скажешь кому-нибудь?
— У вас будут неприятности.
— Возможно. Я не сделал ничего плохого, но мне никто не поверит. Меня могут посадить в тюрьму. Ты хочешь этого?
— Нет, — прошептала Холли.
— Я так и думал. Даже если меня не посадят, что, по-твоему, скажет твой папа?
— Он рассердится? — растерянно вздохнула дочурка.
— Разозлится, да еще как! И на тебя, и на меня — за то, что не сказали раньше. Он больше никогда тебя сюда не пустит, запретит тебе видеться с нами: и с бабушкой, и со мной, и с Донной. Будет следить, чтобы твоя мама и тетя Джеки его больше не обманывали. А еще…
— Бабушка расстроится, — еле слышно сказала Холли.
— И бабушка, и твои тети, и твои кузины, все распереживаются, расстроятся, не будут знать, что думать. А некоторые тебе не поверят, и начнется священная война. — Шай помолчал и спросил: — Холли, деточка, ты же этого не хочешь?
— Нет…
— Конечно, нет. Ты хочешь приезжать сюда каждое воскресенье и замечательно проводить вечер с остальными, правда? Ты хочешь, чтобы бабушка приготовила бисквитный торт на твой день рождения, такой же, как делала для Луизы, и чтобы Даррен учил тебя играть на гитаре, когда у тебя пальцы подрастут… — Слова вились вокруг Холли, мягкие и соблазнительные, обволакивали и укутывали. — Ты хочешь, чтобы мы все вместе гуляли, готовили ужин, смеялись…
— Да. Как настоящая семья.
— Правильно. А в настоящих семьях заботятся друг о друге. Семья для этого и нужна.
Холли, как настоящая Мэки, не затруднилась с ответом и еле слышно, но с новой ноткой уверенности, пришедшей изнутри, заявила:
— Я никому не скажу.
— Даже папе?
— Да. Даже ему.
— Умница! — Шай говорил так мягко и спокойно, что тьма перед моими глазами начала наливаться красным. — Молодец, ты моя самая лучшая племянница!
— Ага.
— Это будет наш особый секрет. Обещаешь?
Я подумал о разнообразных способах убить человека, не оставляя следов, и, прежде чем Холли успела дать обещание, набрал в грудь воздуха и толкнул дверь.
В чистенькой, скудно обставленной квартире Шая царила казарменная аккуратность: старые половицы, выцветшие зеленые занавески, несколько невыразительных предметов мебели, на белых стенах — ничего. От Джеки я знал, что Шай живет тут шестнадцать лет, с тех пор как старый безумный мистер Филд умер и квартира освободилась, но жилье все еще выглядело временным. Шай мог собраться и сняться с места за пару часов, совершенно бесследно.
Шай и Холли сидели за небольшим деревянным столом, заваленным книгами: настоящая жанровая сценка со старой картины неизвестно какого столетия — отец и дочь в мансарде, увлеченные загадочной историей. В тусклой комнате под светом торшера они выглядели как самоцветы: рубиново-красная кофточка и золотистые пряди Холли, иссиня-черный глянец волос Шая и густо-зеленый свитер. Шай поставил под стол скамеечку, чтобы ноги Холли не болтались. Похоже, скамеечка была самым новым предметом в комнате.
Эта милая картинка исчезла через мгновение: оба взвились, как пара виноватых подростков, застигнутых за раскуриванием косячка. Две пары голубых глаз вспыхнули одинаковой тревогой.
— Мы математику делаем! Дядя Шай мне помогает, — смущенно объяснила Холли, краснея и становясь обычной девочкой.
Это меня несколько успокоило: я уже начал подозревать, что она превращается в невозмутимую супершпионку.
— Ага, ты говорила, — сказал я. — И как дела?
— Нормально. — Холли мельком глянула на Шая, но брат уставился на меня без всякого выражения.
— Замечательно.
Я обошел стол и небрежно взглянул через их плечи.
— Да, похоже, все правильно. Ты сказала дяде спасибо?
