Ранульф Файнс - Профессионал
Однако мы продолжали двигаться вперед, нагруженные оружием, боеприпасами и водой. Никакой компас не провел бы нас по верблюжьим тропам, что петляли на высокогорном плато, спускаясь в глубокие ущелья и поднимаясь по склонам. До нас в войсках султаната не нашлось глупцов, рискнувших забраться в эти дикие места.
Узкая тропа, проходящая по дну вади, была зажата сплошными стенами терновника и колючего плюща, и пространства для маневра почти не оставалось. Комары набрасывались на нас воющими тучами, заросли источали липкий зной. Через десять часов мы дошли до поля, заросшего по колено травой, в которой были разбросаны валуны, похожие на человеческие черепа. Солдаты спотыкались и падали. Я уже опасался, что рассвет застанет нас задолго до того, как мы доберемся до Кума.
На склонах окрестных невысоких гор виднелись темные бесформенные силуэты: дикие финиковые пальмы и кусты терновника. Дважды мы улавливали едкий запах горящих кизяков. На юго-востоке по иссиня-черному небу расползалась серая полоска.
Проводник поднял руку, показывая, что деревушка лежит прямо под нами. Я быстро разместил людей, торопясь успеть до рассвета. Группы по четыре-пять человек, каждая с пулеметом, залегли в густых зарослях терновника, чтобы их не обнаружили из невидимых пока домов. Напоследок я сам с четырьмя людьми укрылся на каменистой проплешине меж кустов.
Выставив часового, мы поспали час. Пробудившись, я увидел колибри, они сновали по вощеному ситцу неба над нашей позицией. Сквозь заросли я посмотрел на юг, на разбросанные по зеленому плато домики. За горным хребтом вдалеке раскинулась долина Салала, обрамленная синевой Индийского океана.
Внизу от дома к дому переходили четверо в темно-коричневой форме. С помощью бинокля мы насчитали шестьдесят-семьдесят вооруженных людей в миле к югу от деревни. Они строили укрепления.
С тех пор как я проснулся, меня мучили боли в животе; ничего необычного, в пустыне такое случается часто. Должно быть, причиной тому вода или козье мясо. В нормальной обстановке я бы поспешил за ближайший куст или скалу и, спустив штаны, присел на корточки. Боль отступила бы, оставив меня измученным и вспотевшим. Но сейчас я не мог даже нос высунуть из кустарника, не поставив под удар свой взвод.
Целый час мы были вынуждены останавливать каждого проходившего мимо жителя деревушки и, угрожая оружием, загонять к себе в заросли. Вскоре крохотное укрытие оказалось переполнено. Я обложил задницу парапетом из камней и спустил штаны за миг до того, как мой бедный сфинктер капитулировал перед поносом. Тотчас над зарослями зароились мухи. Попользовавшись камнем вместо бумаги, я обрушил маленький амфитеатр на следы своего позора. И успел как раз вовремя.
Вытирая пот с глаз, я уловил движение за кустами. Осторожно подтянув к себе винтовку, сдвинул предохранитель.
От наших зарослей по крутому травянистому склону к вершине поднималась узкая козья тропа. По ней быстро приближались двое высоких мужчин. Я сразу обратил внимание на коричневый цвет одежды и матовый блеск оружия. На кепи второго мужчины сверкала красная кокарда. Это был не крошечный значок с изображением Мао Цзэдуна, какой носили многие повстанцы, а большая звезда комиссара.
Я понял: это те, кто нам нужен. Размышлять было некогда. Боевики находились в пятнадцати ярдах от зарослей; вот-вот заметят нас. Первый повстанец резко остановился, словно принюхиваясь. Его лицо было покрыто шрамами, голова обрита наголо. Я зачарованно смотрел на автомат Калашникова, на жуткий рожковый магазин, лежащий на согнутой в локте руке. Боевик повернулся, направляя автомат в нашу сторону. «Калашников» – очень неприятное оружие: одно прикосновение к спусковому крючку, и в тебя летит рой пуль калибра 7,62 мм с полым наконечником, которые вдребезги разбивают кости и в куски рвут внутренности.
Дюйм за дюймом я поднимал винтовку. Солнце было на востоке, за спиной боевиков, обрисовывая их темные силуэты. Вот тень первого повстанца, упав на кусты терновника, заслонила от ослепительных лучей мои глаза, слезящиеся от едкого пота. Теперь он смотрел прямо на меня. Помню, мелькнула мысль: «Увидел и решает, как быть».
Мой голос прозвучал словно по собственной воле:
– Бросайте оружие, иначе убьем!
Верзила двигался с молниеносной быстротой. Припав на колено, он плавным движением вскинул автомат. Я машинально нажал на спуск. Повстанец отлетел назад, словно получил в грудь удар кувалды. Раскидывая руки и ноги, как тряпичная кукла, он скатился по травянистому склону.
Второй боевик, шедший позади, опешил на миг. Я успел разглядеть под козырьком кепи его лицо.
Он показался мне печальным и немного удивленным. Винтовка калибра 0,303 уже нацелилась мне в грудь, когда загремели частые выстрелы. Двое солдат из моей группы открыли огонь практически одновременно.
Лицо боевика превратилось в кровавое месиво, нос и глаза впечатались в головной мозг. Пули разорвали грудную клетку, и куст цветущего терновника поймал отброшенное назад тело.
Из зарослей выполз наш связист. Умело обыскав труп, вернулся с винтовкой, патронами и большой котомкой, набитой документами.
Я взглянул на юг: в кустах мельтешили силуэты людей. Времени на раздумья не оставалось; другие группы ждали моего решения.
Я включил рацию и заговорил во весь голос – шепот был уже бесполезен.
– Всем позывным! Пятерка! Отходим немедленно… Конец связи.
Повторять приказ не пришлось. Забыв усталость, бойцы выскочили из укрытий и растянулись в длинную изогнутую цепь. Надеяться можно было лишь на быстроту; мы летели на крыльях страха. Позади затрещали выстрелы, однако никто не преградил дорогу, и повстанцам так и не удалось нас настигнуть.
После возвращения в Тамрайт солдаты заснули мертвым сном, а ко мне он все не шел. Я уже не раз стрелял в людей на дистанции в сотни ярдов, но то были неясные тени, ведущие ответный огонь. Однако я еще никогда не видел душу в глазах убиваемого, не чувствовал в нем человеческое существо, полное жизни, не видел, как после нажатия моего пальца на спусковой крючок тело разрывается на части.
Я старался прогнать этот образ, однако лицо, покрытое шрамами, наблюдало за мной из подсознания. Какая-то частица моего «я», еще молодая и не зараженная цинизмом, умерла в тот день вместе с верзилой-боевиком и его товарищем-комиссаром, распятым на кусте терновника.
Воспоминание промелькнуло так же быстро, как и пришло. Человек, скрывавшийся за лучом фонарика, заговорил снова:
– Необходимость свершить правосудие не исчезает по прошествии лет. Сейчас вы вернетесь в свою машину и проедете туда, где каждый понедельник вечером оставляете мешки с мусором. Вы выйдете из машины и разгрузите прицеп. И никаких глупостей: вы постоянно на мушке.
Один из его дружков цыкнул, требуя тишины.
– Кажется, на шоссе что-то мелькнуло.
Двое убийц отправились выяснять, в чем дело. Ослепленный фонариком, я почти ничего не видел.
Судя по всему, тревога оказалась ложной – эти двое вернулись, меня отвели к «монтего», и один из неизвестных уселся рядом со мной. Мой мозг лихорадочно работал. Я вспомнил старое правило, которому обучали на курсе поведения в плену: если тебя схватили, попытка бегства предпринимается как можно скорее. Я отчаянно искал мало-мальски реальный выход из ситуации.
Заговорил мой пассажир, у него было жесткое произношение жителя Восточного Лондона.
– Подожди, когда «вольво» тронется, затем езжай. Они свернут налево, ты поворачивай направо и спускайся вниз, как обычно. Не разгоняйся быстрее пятнадцати миль в час.
Мои шестеренки крутились во всю мочь, но на нейтральной передаче. План бегства упорно не желал рождаться. Я чувствовал себя кроликом, окруженным удавами.
Я насчитал четверых, севших в «вольво» впереди. Все произошло, как только четвертый захлопнул за собой дверь. На съезде с шоссе, до которого было ярдов пятнадцать, вдруг вспыхнул прожектор, заливший ослепительным белым светом всю дорогу. Моим глазам стало больно, и я отвернулся, закрывая лицо руками. Ожидая услышать треск выстрелов, я пригнулся за рулевое колесо. Однако раздался лишь грохот разбитого стекла и слабый крик.
Левая передняя дверь «монтего» распахнулась, и сидевший рядом со мной человек исчез, словно его вытянуло пылесосом. Ослепительный свет погас, наступила кромешная темнота. Тишину нарушали только возня и сдавленные ругательства. Вскоре и это затихло, остался лишь топот резиновых подошва по асфальту. Затем завелась машина, и кто-то подсел ко мне в «монтего». Я почувствовал прикосновение руки к плечу и услышал дружелюбный голос:
– Улыбнитесь. Их больше нет. Вам ничего не угрожает.
Ко мне медленно возвращалась способность видеть.
– Спасибо, дружище! Вы из Далверона или Майнхэда? – Я назвал два ближайших полицейских участка.
– Не важно, откуда мы. Подождите немного, я все объясню.
