Деннис Берджес - Врата «Грейвз»
Когда я проснулся, на улице стемнело, а Адриана была в камере с Гассманом. Я заметил, что дверь туда открыта, но она ведь и не могла запереть ее, раз находилась внутри. Но все же она должна была разбудить меня. Я пошел туда, чтобы посмотреть, что происходит.
Алиса – вернее, Гассман – сидела, опустив ноги на пол, и ела суп – пожилая женщина, на коленях которой, накренившись, стояла миска. Он – я заставил себя вспомнить, что это Гассман, – повернулся лицом к двери, а Адриана сидела на другой стороне кровати, спиной к ней. Я встал в дверном проеме.
– Понимаете, нам приходилось это делать. Если бы мы этого не сделали, эти девушки бы умерли. Вот и приходилось, – сказала Адриана, похоже всхлипывая.
– Противоречия чудовищны, трагичны, – произнес голос Алисы. – Они громоздятся друг на друга и делают жизнь порой невыносимой. Я много раз это ощущал в Южной Африке.
– А они все приходили, – сказала Адриана.
– Понимаю. А пушки – самое жуткое. Как можно спасать жизни, если пушки их уничтожают? А мальчики были такими юными. – Он похлопал ее по спине и продолжал тихим, гулким голосом: – Милые английские пареньки.
– Девушки были так молоды, – сказала Адриана.
– А женщины и дети, чьи страдания я наблюдал… – мягко сказал Гассман. Потом он посмотрел на меня и на лице старой женщины отразилось искреннее сострадание. – А вы много общались с американскими подразделениями? – спросил он. – Беседовали с молодыми американцами?
Я даже почувствовал, как он сочувствует мне.
– Они сражались преимущественно в Лотарингии, – сказал я. – Так что я общался с несколькими уже после заключения перемирия.
– Они потом уехали домой, – тихо сказал Гассман, – к своим друзьям. Теперь они вместе с теми, кого знали в детстве. Это было бы приятно, правда, Чарльз? Где вы жили в Америке?
– На западе, в Аризоне, – ответил я, и на меня мгновенно нахлынули воспоминания.
– Открытые пространства, сухой климат. Совсем не то, что в Лондоне, – сказал Гассман. – И жизнь на воздухе, Чарльз? Вы жили как ковбой? – спросил он, все еще похлопывая Адриану по спине.
Я почувствовал смутную опасность, словно мне следует выйти, но вместо этого просто ответил:
– Я жил в шахтерском поселке, потом на ранчо. Там хватает простора, – сказал я, внезапно вспомнив отца и разговоры с ним дома по-немецки.
Меня беспокоила Адриана. Она сидела согнувшись, крепко обхватив себя руками и глядя в пол.
– Вы закончили есть? – спросил я.
– Вы так добры, очень вкусно, – ответил он. – Суп замечателен, спасибо.
– Это консервированный суп, – тихо сказала Адриана, – а не настоящий. – Она все еще глядела в пол.
– Как на войне, – пробормотала Алиса. – Все консервированное, ничто не делается как надо. Как правило, не хватает медикаментов. Так трудно выполнять свои обязанности.
– Боже! Как я ненавидела все это! – сказала Адриана. – Кровь, грязь, убийства – и так год за годом.
– И некуда спрятаться, особенно медсестре, – подхватил Гассман. Он снова посмотрел на меня. – Я уверен, вы часто тосковали по вашим необъятным просторам на войне, Чарли, – сказал он добрым женским голосом.
– В те дни не особенно, – отметил я. – А вот с тех пор гораздо больше. Хотелось бы уехать из Лондона, от этого британского снобизма. – Я чувствовал, что могу поделиться с ним и он меня поймет.
– Я хотел увидеть людей и места, которые знал в детстве, – пел голос Алисы. – Уехать из Лондона. Я хотел посетить могилы родителей, – сказал он. Он повернулся и коснулся плеча Адрианы. – Могу ли я получить небольшую дозу морфия, сестра Уоллес? – Он снова повернулся и откинулся на подушки. – Чарли, как же спокойно здесь, вдали от Лондона. Я могу говорить с вами и не следить за своим акцентом, nicht war?
– Jawohl, – ответил я, глядя в маленькое окошечко на широкое ночное небо, залитое лунным светом. – Ни к чему следить за тем, что говоришь, док.
– Здесь можно расслабиться, – говорил он мягким голосом Алисы. – И не притворяться. Можно пройти много миль, не заботясь о том, какое производишь впечатление. Я совсем не гожусь для Лондона. Я и в самом деле думаю, что они лучше меня, и они об этом знают.
Вернулась Адриана со шприцем и сделала Гассману укол в руку Алисы. Очень мастерский укол.
– Вот так. Через несколько минут вам станет гораздо легче, – сказала она.
Я заметил, как никогда раньше, каким правильным был ее выговор, в тоне звучало что-то великосветское. Адриана вышла из комнаты, а я последовал за ней, испытывая к ней какую-то странную неприязнь.
– Полагаю, здесь нет пива? – спросил я.
– Нет, Чарльз. Но есть бренди. Думаю, в погребе должен быть ящик неплохого кларета, – сказала она немного напряженно.
– Но должно быть и пиво, сказал я, Все больше сердясь.
– Оно плохо хранится, Чарльз, и Фредди его не очень любил. – Она стояла, как мне казалось, в позе английской учительницы и читала мне лекцию о том что мне следует пить, боже мой! Конечно, Фредди пил только то, что положено.
– Наверняка не любил, – сказал я. – Я собираюсь проехаться и пропустить пинту или две. Недалеко от* сюда у дороги есть паб.
– С нами все будет в порядке, – сказала она. – Не спешите. И будьте осторожны.
– Я закрою темницу, – сказал я. – На всякий случай. Я запер засов.
Через час я вернулся, выпив пинту крепкого. По крайней мере мне показалось, что была только пинта. Я чувствовал себя как в тумане. Теперь моя поездка и это пиво казались глупостью. Адриана спала в спальне. Я взглянул на Гассмана, который тоже крепко спал. Я не забыл проверить засов, а потом уснул на кушетке у камина.
Наши дни и ночи стали однообразными, почти нереальными. Иногда я даже забывал, где мы находимся. Я потерял счет времени. Нам нечего было делать, кроме как ждать. Порой мое сознание затуманивалось. Гассман просил лекарства и еду и ничего больше. Он был любезен и разговорчив, не пытался бежать и не сопротивлялся. Он рассказывал о своей жизни и расспрашивал о наших. Просто удивительно, до чего его жизнь напоминала наши, только по-своему. Адриана, казалось, примирилась со своими обязанностями в ожидании неизбежного конца.
Больше мы не спорили. Мы вообще разговаривали очень мало. Я обнаружил, что меня вполне устраивает спать на кушетке. Адриане тоже, видимо, так было удобнее, хоть мы никогда и не поднимали эту тему. Она вдруг потеряла актуальность. Адриана казалась мне такой далекой, такой британской. Она проводила время за чтением Томаса Гарди.
Несколько дней спустя я твердо решил, что непременно вернусь в Америку, если не навсегда, то хотя бы на время, после того как все закончится. Я постоянно вспоминал Аризону, но ничего не говорил об этом Адриане. Вероятно, прошло еще несколько дней, и я решил съездить на побережье, чтобы узнать о рейсах.
Поездка, наверное, была приятной, хотя я помню ее очень смутно. Несмотря на февраль, уже чувствовалась весна. Может быть, где-то что-то уже зацвело. Отъезжая, я, кажется, беспокоился об Адриане, которую оставлял в домике одну и надолго. Когда я решил уехать, она дремала, но я знал, что она справится с Гассманом. Она довела уход за ним до профессионального совершенства и даже, похоже, наслаждалась этим.
Каким-то образом я нашел представительство пароходной компании в одном из прибрежных городов, хоть и не мог понять, как мне это удалось. Подъезжая к морю, я не обращал внимания на дорожные указатели, поэтому даже не знал, в каком порту оказался. Не обратив внимания на название компании, я оказался в уютной приемной. Вечерело. В камине приветливо горел огонь, и я подумал, как это замечательно, что компания так заботится об антураже. Потолок с грубоватыми балками и приглушенный свет прекрасно дополняли атмосферу, и потенциальный путешественник чувствовал себя здесь как дома. Мебель в деревенском стиле удачно соседствовала с деловым стилем. Я поднял брошюру и с удивлением увидел, что в ней предлагалось совершить круиз к западному побережью Соединенных Штатов на борту парохода «Америка». Я подошел к большому глобусу на подставке и попытался представить маршрут путешествия.
Меня потрясло: ведь это именно то, что мне нужно. Более того, корабль плыл как раз к западному побережью. Это избавило бы меня от необходимости пересекать на поезде всю Америку.
Наконец меня пригласил в кабинет приятный голос служащей, которая оказалась милой миниатюрной женщиной. Хотя в кабинете у нее было тесновато, стены были увешаны бесчисленными картинками и фотографиями с видами американского Запада. Особенно хороши были изображения ковбоев, и я слегка задержался, разглядывая их.
– Очень милы, не правда ли? – ласково пропела она. – Их нарисовали в штате Аризона.
– Именно туда я и хочу попасть, – сказал я, поражаюсь тому, насколько эти изображения на стенах кабинета соответствуют моим детским воспоминаниям. Я скоро увижу людей и места, которые знал в детстве.
