Колин Маккалоу - Включить. Выключить
Желание Уэсли исполнилось: он стал героем. Несмотря на то что его поклонники в основном были чернокожими, среди них насчитывалось немало белых, и все были твердо убеждены, что Уэсли Леклерк способствовал правосудию, невозможному в рамках закона. Характерное для белых отношение к закону уже исчезло в некоторых штатах и исчезало в других, и наблюдать это было тягостно. Семьи некоторых жертв Монстра приглашали в телепередачи и задавали вопросы, которые никак не вязались с нравственностью: «Каково это было — увидеть голову своей дочери в прозрачном пластике? Вы заплакали? Упали в обморок? Какого вы мнения об Уэсли Леклерке?»
Уэсли предъявили обвинение в тяжком преднамеренном убийстве первой степени, и споры велись только о сути этой преднамеренности. Очутившись в центре всеобщего внимания, Уэсли прекрасно понимал: чтобы и дальше привлекать это внимание, он должен предстать перед судом. Признав себя виновным, он появился бы на суде лишь один раз — во время вынесения приговора. Поэтому он не признал своей вины, требовал отменить досудебное освобождение под залог и взять его под стражу. После этого слушания в зале суда к Уэсли обратился солидный белый господин, который представился новым руководителем адвокатской команды Уэсли. За его спиной стояли другие белые адвокаты. К их удивлению, Уэсли отверг их помощь.
— Отвалите и передайте Мохаммеду эль-Несру, что я видел истинный свет, — заявил Уэсли. — Я пойду по пути черной рвани, с юристом, которого мне назначило государство. — Он указал на молодого негра с дипломатом. По его лицу скользнула тень боли, он вздохнул. — Даже если это будет стоить мне десяти лет жизни, я не отступлюсь.
На пути в камеру, после разговора с Кармайном Дельмонико, когда запал немного угас, Уэсли вдруг почувствовал странное волнение. Но оно не имело никакого отношения к словам Кармайна. Оно напрямую относилось к недавнему зрелищу: на расстоянии метра от него из человеческих глаз ушла жизнь. От Чарлза Понсонби осталась пустая оболочка, и Уэсли ужасало то, что он позволил этому злобному духу вселиться в другое тело. Аллах враждовал с Христом и Буддой, и Уэсли начал молиться всем троим.
В него вливалась сила, неслыханная сила.
* * *Первые сигналы победы прозвучали, когда его отправили на несколько месяцев в Холломенскую окружную тюрьму — до начала суда. Сокамерники встретили его овациями. Его койка в четырехместной камере была завалена подарками — сигаретами, сигарами, зажигалками, журналами, сладостями, одеждой и другим барахлом. Здесь же лежали золотые часы «Ролекс», семь золотых браслетов, девять золотых цепочек на шею, кольцо с большим бриллиантом. И незачем было опасаться, что его изнасилуют в душевой! Даже тюремщики уважительно кивали ему, улыбались, складывали пальцы кружочком — «о'кей!» Когда он попросил молитвенный коврик, ему принесли не какой-нибудь, а ширазский; когда входил в столовую или появлялся во дворе, его приветствовали дружными криками. Его любили все — черные и белые, заключенные и охранники.
Многие люди всех цветов кожи считали, что Уэсли Леклерк вообще не заслуживает обвинений. Редакции всех крупных национальных газет захлестнул поток писем. Телефоны в студии во время радиопередач раскалялись от звонков. Стол губернатора был завален почтой. Окружной прокурор Холломена пытался убедить Уэсли признать себя виновным в убийстве, чтобы ему скостили срок, но новоявленный герой не соглашался. Он твердо решил ждать суда, и дождался.
Суд состоялся в начале июня, за несколько месяцев до намеченного срока: судебные власти решили, что, откладывая рассмотрение дела, только усугубляют ситуацию. Так что пусть суд состоится и все наконец будет кончено!
Никогда еще присяжных не выбирали с такой тщательностью. Восемь чернокожих, четыре белых, шесть женщин и шесть мужчин, несколько состоятельных людей, несколько простых рабочих и двое безработных.
На суде Уэсли объяснил, что не планировал ничего, кроме появления у здания суда в шлеме, не помнил, как стрелял в обвиняемого, и даже не помнил, как взял с собой оружие. То, что его выстрелы были увековечены на пленке, не имело никакого отношения к делу: он всего лишь протестовал против возмутительного отношения к своему народу.
Суд присяжных проголосовал за непреднамеренное убийство и попросил судью о снисхождении. Судья Дуглас Туэйтс, к снисхождению обычно не склонный, приговорил подсудимого к двадцати годам тюремного заключения с разрешением просить о помиловании по прошествии двенадцати из них. На другой вердикт мало кто рассчитывал.
Суд продолжался пять дней и закончился в пятницу, знаменуя разгар весны, повторения которой не желал никто. Демонстрации сменялись беспорядками, поджогами домов, разграблением складов, перестрелками. Несмотря на то что его ученик Али эль-Кади восстал против него, Мохаммед эль-Неср воспользовался шансом и повел «черную бригаду» на войну, которая завершилась полицейским налетом на дом номер 18 по Пятнадцатой улице в Яме, где было обнаружено более тысячи единиц огнестрельного оружия. Полицейские не могли понять, почему Мохаммед не перепрятал свой арсенал заранее, кроме Кармайна, который догадался, что Мохаммед сдает позиции: даже его приближенные начинали переходить на сторону Уэсли Леклерка.
Какой бы ни была судьба «черной бригады», за неделю до суда над Уэсли стало ясно, что городу грозит гигантская демонстрация в поддержку убийцы Монстра и что далеко не все, кто планирует пройти маршем по Холломену, настроены миролюбиво. Осведомители сообщали, что на рассвете в понедельник, в день начала суда над Уэсли, на Лужайке соберутся около ста тысяч чернокожих и семьдесят пять тысяч белых. Они съедутся отовсюду, в том числе из Лос-Анджелеса, Чикаго, Батон-Ружа (родины Уэсли) и Атланты, хотя большинство живет в Нью-Йорке, Коннектикуте и Массачусетсе. Место сбора уже выбрано — ботанический сад в пятнадцати километрах от Холломена. С субботы там собралось несколько тысяч человек. Марш на Лужайке обещал большие неприятности. Перепуганные жители Холломена в ожидании городской войны закрывали витрины, запирали двери и окна нижних этажей.
Рано утром в понедельник губернатор вызвал национальную гвардию, которая с шумом прибыла в Холломен, чтобы занять Лужайку раньше демонстрантов. От грохота бронемашин и грузовиков с массивными шинами сотрясались холломенские дома, а жители города смотрели вслед военным широко раскрытыми глазами.
Но демонстранты так и не прибыли. Почему — никто не знал. Вероятно, их отпугнула предстоящая стычка с военными, а может, многие и не собирались покидать пределы парка. К полудню парк опустел. Суд над Уэсли продолжался, на Лужайке собралось около пяти сотен протестующих, затерявшихся в море национальных гвардейцев. Когда в пятницу был вынесен вердикт, эти пятьсот недовольных разбрелись по домам, смирные как овечки.
В пятницу вечером Леклерка перевели на север штата, в заведение строгого режима, а в следующий понедельник Уэсли подал начальнику тюрьмы прошение. Опытный администратор охотно удовлетворил его просьбу — разрешил готовиться к поступлению в школу права. В конце концов, Уэсли Леклерку всего двадцать пять лет. Если его освободят досрочно по первому прошению, он выйдет из тюрьмы в тридцать семь, и, вероятно, со степенью доктора юриспруденции. Судимость помешает ему вступить в коллегию адвокатов, но знания, которые он успеет получить, гораздо важнее. Он нацелится не куда-нибудь, а в Верховный суд США. Ведь он убийца Монстра, холломенский святой. «Можешь беситься сколько угодно, Мохаммед эль-Неср, твое время все равно истекло. Теперь я лидер!»
Глава 32
Май — июль 1966 г.
Кармайн и Дездемона поженились в начале мая, медовый месяц провели в Лос-Анджелесе, в гостях у Майрона Менделя Мандельбаума: сходство его дома с дворцом в Хэмптон-Корте было настолько разительным, что присутствие новобрачных не стеснило ни Майрона, ни Сандру. Впрочем, гостей развлекал только Майрон; Сандра плавала в волнах забвения. София сразу подружилась с Дездемоной: очевидно, ее подкупила сдержанность и деловитость мачехи. Словом, Дездемона вела себя, как и полагалось ответственному и разумному взрослому человеку.
А дома, в Холломене, дела обстояли не столь благополучно. Как будто Хагу было мало сенсаций и скандалов. Миссис Робин Форбс заявила в полицию, что муж хочет отравить ее. На допросе у двух свежеиспеченных сержантов Эйба Голдберга и Кори Маршалла доктор Аддисон Форбс с возмущением отверг обвинения и предложил взять пробы всех продуктов и напитков в его доме. Когда анализы, в том числе рвотных масс, кала и мочи, дали отрицательные результаты, Форбс упаковал книги и бумаги, уложил вещи в два чемодана и отбыл в Форт-Лодердейл. Там он обзавелся богатой практикой в области гериатрической неврологии; правда, инсульты и старческое слабоумие его никогда не интересовали, но общение с такими больными оказалось предпочтительнее общения с профессором Фрэнком Уотсоном и миссис Робин Форбс, с которой он разводился. Когда юристы Кармайна связались с Форбсом на предмет покупки дома на Ист-Серкл, он продал дом чуть ли не за бесценок — в отместку Робин, запросившей половину суммы. Поразмыслив, какая из дочерей больше нуждается в ней, Робин переселилась в Бостон, к будущей гинекологине Роберте. Робина прислала сестре открытку с соболезнованиями, но Роберта была рада матери — в доме появилась бесплатная экономка.
