Джон Гришэм - Вне правил
— А сколько времени он был в юридическом смысле невменяем?
— Не думаю, что на этот вопрос существует точный ответ.
— Ладно, по вашему мнению, когда подсудимый развернулся и ударил Шона Кинга, это было нападением?
— Да.
— За которое, по идее, нужно нести наказание?
— Да.
— Но в данном случае есть смягчающее обстоятельство, которое вы называете юридической невменяемостью?
— Да.
— Вы видели эту запись много раз. Совершенно очевидно, что Шон Кинг не пытался себя защитить, когда сполз на землю и остался сидеть, опираясь спиной на сетку, не так ли?
— Полагаю, да.
— Показать вам это еще раз?
— В этом нет необходимости.
— Итак, после первых двух ударов Шон Кинг теряет сознание и не в силах защититься, верно?
— Полагаю, что да.
— Через десять последующих ударов его лицо превращается в кровавое месиво. Подсудимый нанес ему двенадцать ударов в район глаз и лба. Как, по-вашему, доктор, был ли подсудимый в этот момент юридически невменяемым?
— Он не мог контролировать свои действия, так что мой ответ — да.
Мансини смотрит на судью и говорит:
— Хорошо, я хотел бы воспроизвести запись еще раз в замедленном режиме.
Свет снова гаснет, и все смотрят на большой экран. Мансини прокручивает запись в самом медленном темпе и громко считает каждый нанесенный удар:
— Один! Два! Вот он падает. Три! Четыре! Пять!
Я смотрю на присяжных. Этот ролик они наверняка уже запомнили наизусть, но все равно смотрят как завороженные.
После двенадцатого удара Макс останавливает запись и спрашивает:
— Итак, доктор, вы заявляете жюри присяжных, что этот человек понимал, что поступает плохо, что нарушает закон, но не мог остановиться из-за невменяемости. Я вас правильно понял? — В тоне Макса звучит такая издевка, что своей цели он достигает. Мы наблюдаем убийство, совершенное вышедшим из себя бойцом. А вовсе не потерявшим рассудок человеком.
— Именно так, — подтверждает доктор Теслман, ничуть не смутившись.
— Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, — продолжает отсчитывать Макс и, остановившись на двадцати, вновь интересуется:
— А сейчас, доктор, он все еще безумен?
— Да.
Двадцать один, двадцать два, а потом подбегает Норберто, оттаскивает Тадео и прекращает бойню.
— А как насчет этого момента, доктор? Его оттащили, и приступ безумия прекратился? В какой именно момент к подсудимому вернулось сознание?
— Это невозможно определить точно.
— Через минуту? Через час?
— Это невозможно определить точно.
— Это невозможно определить точно, потому что вы и сами не знаете, верно? По вашему мнению, юридическая невменяемость — это нечто вроде выключателя, которым так удобно щелкать в интересах подсудимого, верно?
— Я этого не говорил.
Макс нажимает кнопку, и экран гаснет. В зале зажигается свет, и все с облегчением переводят дыхание. Макс что-то шепчет своему заместителю и берет другой исписанный блокнот. Затем подходит к свидетелю и спрашивает:
— А если бы он нанес тридцать ударов, доктор Теслман? Вы бы по-прежнему поставили ему диагноз «юридически невменяем»?
— При данных обстоятельствах да.
— О, мы говорим о тех же обстоятельствах. Ничего не изменилось. А как насчет сорока ударов? Сорок ударов по голове человека, который находится без сознания? Все еще невменяем, доктор?
— Да.
— После нанесения двадцати двух ударов подсудимый и не думал останавливаться. А что, если бы он нанес сто ударов? По-прежнему юридически невменяем, по вашей науке?
Своим ответом Теслман с лихвой отрабатывает полученный гонорар:
— Чем больше количество ударов, тем в большей степени это свидетельствует о помутнении рассудка.
27
Сегодня пятница, и закончить судебные слушания до конца дня наверняка не удастся. Подобно большинству судей, Черепаха предпочитает завершить рабочую неделю пораньше. Напомнив присяжным о недопустимости контактов с посторонними, она подводит черту под сегодняшним рассмотрением дела. На выходе Эстебан Суарес еще раз бросает на меня многозначительный взгляд. Как будто ждет передачи конверта. Странно.
Я несколько минут разговариваю с Тадео и подвожу итоги недели. Он по-прежнему настаивает на даче показаний, и я говорю, что такая возможность у него будет, скорее всего, уже в понедельник. Я обещаю заехать в тюрьму в воскресенье, чтобы обсудить его выступление, и снова подчеркиваю, что речь подсудимого практически никогда не идет ему на пользу. Его уводят в наручниках. Несколько минут я провожу с его матерью и родными и отвечаю на их вопросы. Надежд я по-прежнему не питаю, но стараюсь этого не показывать.
Мигель выходит из зала суда и идет за мной по коридору. Когда нас никто не слышит, он говорит:
— Суарес ждет. Мы с ним договорились. Он возьмет деньги.
— Десять штук? — уточняю я.
— Да, сеньор.
— Так дай ему их, Мигель, только меня не впутывай. Я не подкупаю присяжных.
— Тогда, сеньор, мне нужен займ.
— Это не ко мне. Я не даю в долг клиентам и не выдаю кредитов, которые никогда не будут погашены. На меня не рассчитывай.
— Но мы же позаботились о тех двух бандитах.
Я останавливаюсь и пристально смотрю на него. Он впервые упомянул о двух парнях Линка — Крепыше и Стилете. Я говорю очень медленно:
— Для полной ясности, Мигель. Я ничего не знаю об этой парочке. Если ты с ними что-то сделал, то исключительно по собственной инициативе.
Он улыбается и качает головой.
— Нет, сеньор, мы сделали это, чтобы оказать тебе услугу. — Он кивает на Напарника, держащегося поодаль. — Он попросил, мы сделали. Теперь настало время вернуть должок.
Я делаю глубокий вдох и смотрю на огромное окно с витражом, оплаченное налогоплательщиками сто лет назад. В чем-то он прав. Убийство двух бандитов стоит больше десяти тысяч, во всяком случае, по уличным расценкам. Расчет происходит по факту. Я не просил их убивать. Но если я выиграл от их смерти, я должен за это рассчитаться?
На Суаресе может быть микрофон, а то и камера. Если попытку взятки свяжут со мной, то меня лишат лицензии на адвокатскую практику и отправят в тюрьму. Такие попытки уже были, но я предпочитаю жизнь на свободе. Я с трудом сглатываю и говорю:
— Извини, Мигель, но я в этом не участвую.
Я поворачиваюсь, и он хватает меня за руку. Я ее стряхиваю, и Напарник быстро приближается.
— Ты об этом пожалеешь, сеньор.
— Это угроза?
— Нет. Обещание.
28
Сегодня вечером есть бои, но за последнюю неделю я наблюдал достаточно кровопролития. Мне нужно найти себе другое занятие, и на данный момент это свидание с восхитительной Наоми Тэррант. Поскольку мы до сих пор встречаемся тайком, во всяком случае, не хотим, чтобы нас увидел вместе кто-нибудь из ее знакомых по школе, мы ходим в тихие бары или неприметные ресторанчики. Сегодня вечером направляемся в новое место — тайский ресторан в восточной части Города, расположенный далеко от школы, где Наоми учит Старчера. Мы уверены, что никого из знакомых там не встретим.
Однако мы ошибаемся. Наоми замечает ее первой, не может поверить своим глазам и просит меня убедиться. Это не так просто, поскольку мы не хотим, чтобы нас видели вместе. В ресторане царит полумрак, в нем много темных уголков и ниш. Это отличное место, чтобы перекусить вдалеке от людских глаз. Возвращаясь из дамской комнаты, Наоми замечает три кабинки в задней части зала. В одной из них сидят бок о бок и что-то оживленно обсуждают две женщины, одна из которых Джудит. Но вторая вовсе не Эйва, ее нынешний партнер. Занавеска из ниток бисера наполовину задернута и закрывает обзор, но Наоми уверена, что это Джудит. Здравый смысл подсказывает, что две женщины, будь они просто подруги или коллеги, наверняка сидели бы за столиком друг против друга. Но эти две женщины, если верить Наоми, сидят, прижимаясь плечами, и не замечают ничего вокруг.
Я в обход направляюсь к мужскому туалету и, скрываясь за стойкой с искусственными цветами в горшках, разглядываю кабинку, о которой говорила Наоми. Так и есть — она не ошиблась. Я быстро возвращаюсь за столик и рассказываю об этом своей спутнице.
Я раздумываю, не стоит ли нам сразу уйти, чтобы избежать неловкой ситуации. Мы не хотим, чтобы Джудит увидела нас вместе, и я не сомневаюсь, что и она не придет в восторг, если мы ее заметим.
А может, лучше отправить Наоми в машину, а самому испортить Джудит это маленькое свидание? Было бы очень приятно увидеть на ее лице растерянность и услышать, как она начнет изворачиваться. А я спрошу про Эйву и передам ей привет.
Я думаю о Старчере, о том, как на нем может отразиться война, которую ведут между собой его биологические родители. Его матери официально не заключали брак, поэтому, наверное, могут встречаться с другими женщинами, но я сомневаюсь, чтобы их отношения были настолько свободными. Но откуда мне знать, по каким правилам они живут? Однако если Эйве это станет известно, то война разгорится еще на одном фронте, и парнишке от этого точно не будет лучше. А у меня появятся новые аргументы.
