Ульрих Хефнер - Завет Христа
Том всплеснул руками.
— Это непостижимо, — заявил он. — Если эти свитки правдивы, то вся жизнь — это фарс, а человек — ничто иное, как биологическая форма жизни. Наш разум — простой каприз природы!
— Вы сейчас ставите человека на одну ступень с животными и отказываете ему в каком-либо божественном происхождении.
— Божественном происхождении? — переспросил Том. — Человек жесток, низок и подл. Он ведет войны, чтобы увеличить свою власть, убивает из корыстолюбия и кровожадности. Он лжет, обманывает и во всем ищет выгоду. Я не знаю, что в этом божественного. Нет, мы — каприз природы, не больше и не меньше.
Профессор с состраданием посмотрел на Тома.
— Я могу понять, что вы сейчас чувствуете. Вы только что потеряли своего Бога и свою веру. Даже если вы и говорите, что вы далеко не ревностный христианин и прихожанин. Но подумайте о том, что существуют и другие религиозные направления. Никто не может сказать, кто в результате окажется прав. Однако я твердо верю в то, что имеется высшая сила. Иисус, Бог, Яхве, Будда или Аллах — кто-то есть там, наверху, и мы все несем его с собой, в своей совести.
Том тяжело вздохнул.
— Можно посмотреть свитки?
— Позже, когда придет время, — ответил профессор Юнгблют. — Но сначала вы должны немного поспать. Уже поздно.
47
Париж, аббатство Сен-Жермен-де-Пре…
Прохладная ночь опустилась на Париж и укутала ряды домов в темноту. Зажглись уличные фонари, а окна квартир и магазинов залило холодное неоновое освещение.
Кардинал Боргезе провел остаток дня в молитве, после чего вернулся в Сен-Жермен. Напряжение последних дней и недель сильно досаждало ему. Он просто не мог найти покоя. Несмотря на усталость, он вскакивал в испуге среди ночи. Беспокойно метался по постели. Мрачные мысли уже не оставляли его. Он включал ночник и вставал. Торопливо приглаживал спутанные волосы.
В течение тысячелетий мать-церковь жила, огибала опасные рифы и сопротивлялась сильным штормам. Несмотря на постоянно меняющееся общество, которое становилось все более равнодушным к делу Христа, стены церквей сопротивлялись любым переменам. Число верующих постоянно росло. Однако церковь никогда еще не оказывалась перед таким серьезным вызовом, как в последние несколько дней. Шторм перешел в ураган, и этот ураган грозил смести Рим вместе с его последователями. Весь христианский мир покачнется, если стражи братства не устоят.
Деятельность братства вот уже семь сотен лет берегла церковь от неизвестной судьбы. Что будет, если свитки увидят свет? Свитки из Храма Соломона, столетиями дававшие рыцарям Храма почти безграничную власть?
Кардинал Боргезе налил себе стакан воды, потом опустился на колени и сложил руки в молитве.
Хижина в Роствальде, недалеко от Бишофсвизена…
Том провалился в сон без сновидений. После обстоятельного рассказа профессора он еще довольно долго лежал без сна, прежде чем усталость одолела его и он наконец уснул.
Разбудил его Мошав.
Том вскочил и попытался сориентироваться в темноте.
— Что такое? — спросил он.
— Ш-ш! — осадил его Мошав. — Снаружи кто-то есть.
Том потер глаза, чтобы взбодриться. Он с трудом разобрал силуэт Мошава, который стоял прямо перед ним.
— Это наверняка старина Штайнмайер, — тоже перешел на шепот Том.
— Он стоит у окна, — возразил Мошав.
Штайнмайер подошел к ним и остановился перед диваном. Том заметил дробовик в его руке.
— Вы привели сюда этих людей, вы виноваты в этом, — зло прошептал он Тому.
Том покачал головой.
— Это невозможно, мы были осторожны. Никто за нами не следил.
— К хижине подкрадываются два человека. И они здесь явно не случайно.
— Надо бы позвать полицию, — предложил Мошав.
— От полиции помощи не много, — возразил Штайнмайер. — Пока патрульные машины доберутся сюда, уже может быть слишком поздно. Вы умеете обращаться с оружием?
Мошав вздрогнул. В последний раз он держал в руках оружие, когда проходил службу в израильской армии. И уже тогда ему было не по себе.
Штайнмайер ненадолго исчез и вернулся еще с двумя ружьями.
— Дробовик и охотничье ружье, — объяснил он. — Осторожно, оружие заряжено. Два патрона в дробовике и шесть патронов в охотничьем ружье.
— Я… я не знаю, — растерялся Мошав, когда Штайнмайер протянул ему охотничье ружье.
Том взял себе второе — дробовик. О пистолете, который лежал в потайном кармане его широких брюк, он не сказал ни слова.
— Бери же, Мошав! — настойчиво произнес Том. — Ты знаешь, что за люди пришли за нами. Или ты хочешь, чтобы тебя тоже распяли головой вниз в этой хижине?
Внезапно снаружи раздались тихие шаги. Скрипнула половица.
— Они уже здесь! — прошептал Штайнмайер.
— Где профессор? — спросил Том.
— Он в безопасности, — ответил Штайнмайер и подкрался к двери.
Шгруб, район Берхтесгаден…
Буковски выкурил уже вторую сигарету, когда с ним заговорила старушка в черном платье и косынке в черно-белую клетку. Она стояла на тротуаре перед домом и рассматривала его с живым любопытством.
— Я слышала, вы из уголовной полиции Мюнхена, — сказала она, улыбнувшись ему почти беззубой улыбкой.
— Буковски, земельный уголовный розыск, — представился Буковски и щелчком отправил сигарету, описавшую широкую дугу, в палисадник.
— Меня зовут Магда Шайдерер, я живу в доме напротив.
— Мои коллеги уже были у вас?
Магда Шайдерер покачала головой.
— В дом вломились преступники, — пояснил Буковски.
— Я знаю, — ответила женщина.
Буковски попытался прикинуть ее возраст, но из-за косынки и платья отказался от попытки.
— Вы, конечно, уже слышали об этом.
Женщина кивнула.
— И видела.
Буковски нахмурился. В своем ли уме эта женщина, или она просто смеется над ним?
— Вы видели? — скептически повторил он. — Когда, сегодня?
— Собственно, мне нельзя об этом говорить, мне Ганс запретил, но если полиция все равно уже здесь… Это произошло еще на прошлой неделе.
Буковски был озадачен.
— Но почему вы в полицию-то…
— Я уже сказала: Ганс мне запретил.
Буковски закурил новую сигарету.
— Ганс? Кто такой этот Ганс? — спросил он и выдохнул дым.
— Ганс — правая рука профессора. К профессору приходил гость. Друг, еврей. Он приехал три или четыре недели назад. Они вместе над чем-то работали. Они оба археологи. Профессор даже преподавал в Мюнхене — в университете. Он человек хитрый.
— Юнгблют?
— Кто ж еще?
— Этот, другой — вы его узнали?
Женщина заговорщически огляделась. Приложив руку ко рту, как щиток, она прошептала:
— Никто не должен об этом знать. Ганс сказал, что я никому не должна об этом говорить.
Буковски улыбнулся.
— Да, но ведь мы — полиция.
Женщина ненадолго задумалась.
— Они нашли что-то ценное, сказал мне Ганс. Что-то очень-очень важное об Иисусе. Я должна была не смыкать глаз. Время от времени Ганс приезжал. Я забираю почту. Но в тот день, когда взломали двери, они уже уехали и дом стоял пустой. Я сказала это Гансу. Но он сказал, чтобы я не беспокоилась об этом. Недавно возле дома появились два человека. Они там что-то вынюхивали. Я говорила о них Гансу, когда он приехал, но он снова сказал мне, чтобы я не беспокоилась.
— Так значит, Ганс — слуга профессора Юнгблюта.
— Что? — спросила женщина и наморщила лоб, так что к прежним морщинам добавились новые.
— Я хотел сказать, что Ганс служит у профессора.
Женщина кивнула.
— Профессор уже несколько лет прикован к инвалидной коляске. Его хватил удар.
— А этот Ганс — он живет здесь, в доме?
Женщина покачала головой.
— Он живет в Бишофсвизене, но в городе его нет. Он говорил, что они спрятались, так как есть люди, которые хотят знать, что привез с собой еврей из Израиля.
У Буковски создалось впечатление, что он попал в дурной сон. На этом клочке земли за последнее время уже нескольким людям пришлось расстаться с жизнью, и вот теперь перед ним стоит старушка, которая, очевидно, носила в себе значительную часть решения этого дела, умудряясь никому ни словом о том не обмолвиться. К ним подошли Лиза и полицейский в форме.
— Этот Ганс — какая у него фамилия?
— Штайнмайер, — ответила женщина.
— И где он теперь?
— Ганс? Ганс в лесу, за городом. Он сам мне так сказал.
Человек в форме остановился рядом с Буковски и внимательно посмотрел на женщину.
— А, Магда, — сказал он. — Ей уже за девяносто. Она что-нибудь видела?
Буковски не удостоил коллегу вниманием, а продолжал смотреть на женщину.
— Где находится лес?
