Тэми Хоуг - Прах к праху
— Это точно. Плеер и Святой Грааль, — пробормотала Кейт, перебирая валяющийся на сиденье хлам — отчеты, журналы, обертки от гамбургеров. — Сэм, скажи, ты живешь в этой тачке? Вообще-то для таких, как ты, имеются ночлежки.
Наконец она откопала прибор и протянула его Куинну. Тот осторожно вынул кассету и вставил новую, которую Ковач протянул ему на кончике шариковой ручки.
От звуков, что донеслись из крошечного динамика, по коже у Кейт пробежали мурашки. Женские крики, полные боли, ужаса и отчаяния. Между ними — всхлипы и мольбы о пощаде, которой она так и не дождалась. Душераздирающие вопли той, кого истязал невидимый зверь, той, для которой избавлением от страданий стала смерть.
«Лучшее доказательство того, — подумала Кейт, — что никакого бога нет».
Глава 23
Волнение, экстаз, возбуждение. Это то, что он испытывает в своем триумфе. К ним примешиваются и темные эмоции: гнев, ненависть, раздражение, которые постоянно пылают внутри его.
Манипулирование. Доминирование. Контроль. Его власть распространяется не только на его жертвы. Она распространяется на полицию и на Джона Куинна.
Волнение, экстаз, возбуждение. Про все остальное можно забыть. Главное — он победитель.
Острота эмоций столь велика, что, пока он ведет машину домой, весь истекает путом и дрожит, не в силах унять волнение. Он ощущает собственный запах. Тот хорошо ему знаком — резкий, терпкий, почти сексуальный. Его так и подмывает потереть подмышки ладонями, а потом размазать собственный пот по лицу, чтобы тот забился в ноздри, чтобы можно было облизать его с пальцев.
Ему хочется раздеться, чтобы женщина его фантазий слизала пот с его тела. С его груди и живота, с его спины. В его фантазиях она в конце концов оказывается стоящей перед ним на четвереньках — лижет ему мошонку. Его член разбух до неимоверных размеров, он засовывает его ей в рот и всякий раз, когда ее начинает тошнить, дает ей пощечину. Он кончает прямо ей на лицо, затем вновь заставляет ее опуститься на четвереньки и трахает ее в задний проход. Его пальцы сжимают ее горло. Он грубо, по-зверски насилует ее. Иногда слегка разжимает пальцы, и тогда изо рта рвется крик боли.
Эти картины возбуждают. Член напряжен и пульсирует, ему нужно удовлетворить голод. Хочется услышать звуки, острые и такие прекрасные, как отточенные мечи. Он жаждет услышать вопли ужаса, почти животные в своей первозданной чистоте, хочется притвориться, будто они исходят от женщины в его сознании. Жаждет услышать их нарастающее крещендо, когда жизнь подходит к последнему порогу. Когда энергия жизни отступает перед жадной пастью смерти.
Он засовывает руку в карман куртки, чтобы вытащить кассету. Увы, карман пуст.
Его тотчас охватывает паника. Он останавливает машину у тротуара и проверяет каждый карман, обыскивает соседнее сиденье, щупает на полу, проверяет, не вставлена ли кассета в плеер. Увы, кассеты нигде нет.
В нем закипает злоба. Огромная, темная. Грязно выругавшись, он вновь выезжает на проезжую часть. Он совершил промах. А это недопустимо. Нет, конечно, это не смертельно. Даже если полиция найдет кассету, даже если с нее снимут отпечатки пальцев, они все равно его не найдут. Потому что в базе данных уголовного розыска его отпечатков нет. Он не попадал в лапы к легавым со времен своей безбашенной юности. И все-таки мысль о том, что он совершил прокол, выводит из себя. Он знает: находка вселит в следственную группу и Джона Куинна уверенность в своих силах, а ведь он задался целью сокрушить их, продемонстрировать их ничтожество и никчемность.
И вот теперь его триумф не без изъяна. Ликование омрачено. Эрекция пропала: член моментально обмяк. Где-то в глубине сознания слышится насмешливый голос. Презрительно усмехнувшись, женщина его фантазий встала с колен и идет прочь, всем своим видом демонстрируя равнодушие.
Он въезжает на подъездную дорожку к дому и, нажав на кнопку дистанционного управления, открывает гаражную дверь. Злость в его душе подобна змее, она исходит черным ядом. За ним по пятам в гараж следует лай соседского тойтерьера. Чертова псина! Мало того, что вечер испорчен, так теперь это гнусное тявканье…
Он вылезает из машины и идет к мусорному баку. Гаражная дверь опускается. Не переставая тявкать, терьер смотрит ему в глаза, затем отпрыгивает назад, к опускающейся двери. Он вытаскивает из бака лоскут ветоши и поворачивается к собачонке. Он уже представляет себе, как сейчас схватит эту мерзкую тварь, сунет в импровизированный мешок и несколько раз с силой ударит о бетонную стену.
— Эй, ты, Битси, ты, мерзкая, вредная малявка, — произносит он приторным голосом, — чем я тебе не нравлюсь? Чем я тебе не угодил?
Собачонка скалит зубы и рычит, однако даже не думает сдвигаться с места. Собачьи глаза прикованы к двери, от которой до земли остается менее фута.
— Ты знаешь, что я раньше убивал таких мерзких мелких псин вроде тебя? — спрашивает он с улыбочкой и, подойдя ближе, нагибается и протягивает к псу руку. — Или ты считаешь, что от меня пахнет злом? Это потому, что я и есть зло.
Оскалив зубы, пес приготовился впиться в протянутую руку.
Скрип опускающейся двери стихает.
Тряпка падает, заглушая удивленный лай.
Глава 24
Когда доехали до ее дома, Кейт все еще била дрожь. Куинн настоял, что доставит ее домой, причем уже во второй раз за вечер, и она не стала спорить. Жуткие крики не стихали в голове. Она слышала их — слабые, но постоянные, когда возилась с ключами задней двери, пока шла через кухню в прихожую.
Куинн следовал по пятам, словно тень. Она думала, что он что-нибудь скажет ей по поводу перегоревшей лампочки в гараже. Но даже если и сказал, она все равно не расслышала. Потому что сейчас в ушах стояло биение собственного пульса, на фоне которого слышалось звяканье ключей, мяуканье кота, гудение холодильника и где-то глубоко под всеми этими звуками — леденящие душу крики.
— Мне холодно, — сказала Кейт, направляясь в кабинет, где по-прежнему горела настольная лампа, а на старой софе лежал плед. Она бросила взгляд на автоответчик — никаких сообщений — и подумала про звонки на мобильник, которые она пропустила — в 10:05, 10:08, 10:10.
Полупустой стакан джина с тоником стоял на пресс-папье. Лед давно растаял. Кейт дрожащей рукой взяла стакан и сделала глоток. Пока ее не было, тоник выдохся. Впрочем, она этого почти не заметила, потому что вообще не почувствовала вкуса. Куинн взял у нее из рук стакан и поставил на стол, затем, положив ей на плечи руки, нежно развернул к себе лицом.
— Тебе не холодно? — спросила Кейт. — Печке потребуется столетие, чтобы прогреть этот дом! Наверное, я должна установить новую, потому что эта стара, как мир. К сожалению, я вспоминаю об этом, когда зима уже на носу. Может, развести огонь? — предложила она и тотчас почувствовала, как кровь отлила от ее лица. — Господи, даже не верится, как я только могла сказать такое! У меня в носу до сих пор стоит запах гари…
Она сглотнула подкатившийся к горлу ком и посмотрела на стакан, который Куинн отставил от нее как можно дальше.
Он положил ей руку на щеку и вновь повернул к себе.
— Тсс, молчи, — шепотом велел он ей.
— Но…
— Тсс.
Осторожно и бережно, как будто бы она была хрупкой, словно хрусталь, Джон обнял ее и притянул к себе. Подставлял плечо, приглашал опереться. Нет, лучше этого не делать. Потому что стоит хотя бы на секунду расслабиться, как ей конец. Она же не должна останавливаться, должна двигаться, должна хотя бы о чем-то говорить. Если же остановится, не займет себя пусть даже самым пустым делом, ее с головой накроет волна отчаяния, и что тогда? Что будет с ней?
Беззащитная, в объятьях того, кого она до сих пор любит, но кого не может назвать своим.
Осознание этого давило тяжким грузом, грозя лишить тех последних сил, что еще оставались в ней. Неудивительно, что так хотелось опереться на твердое мужское плечо, которое предлагал Куинн.
Ведь Кейт его любила. Любила всегда. Просто на какое-то время задвинула эту любовь с глаз подальше, в самый дальний ящик, чтобы никогда ее оттуда не извлекать. Задвинула в надежде, что любовь увянет сама собой. Но, как оказалось, та лишь впала в спячку.
По ее спине вновь пробежал холодок. Она вздрогнула и поудобнее положила голову на плечо Куинну. Теперь ухо прижато к его груди, и было слышно, как бьется его сердце. Вспомнилось, как когда-то она точно так же стояла, прильнув к нему, как он утешал ее, а она притворялась, будто то, что было лишь мимолетными мгновениями, продлится вечно.
Бог мой, вот и сейчас ей тоже хотелось притворяться. Например, считать, что ее свидетельница никуда не пропадала, а они сами не вернулись с места преступления. Что Куинн приехал к ней, а не прибыл расследовать очередное убийство.
