Донна Тартт - Тайная история
Тяжело дыша, он высвободился и стал целовать мне шею. Мой взгляд ошалело пронесся по комнате: ничего себе ночка.
— Слушай, Фрэнсис, прекрати.
Он уже расстегивал мне верхнюю пуговицу рубашки, но вдруг зашелся сдавленным смехом.
— Болван, ты хоть знаешь, что у тебя рубашка наизнанку?
Обессиленный и растерянный, я тоже засмеялся:
— Хватит, Фрэнсис, отстань от меня.
— Будет здорово, обещаю.
События развивались. По моим издерганным нервам пробежала предательская искра. Глаза Фрэнсиса за стеклышками пенсне казались неправдоподобно большими и порочными. Он быстро снял его и не глядя бросил на комод.
Тут совершенно неожиданно в дверь постучали. Отшатнувшись друг от друга, мы переглянулись.
Фрэнсис тихо выругался и прикусил губу. В ужасе застегивая рубашку непослушными пальцами, я уже раскрыл рот, но он тут же шикнул на меня.
— А вдруг это?.. — прошептал я.
Я хотел сказать «А вдруг это Генри?», но в голове у меня вертелось «А вдруг это полиция?», и я знал: у Фрэнсиса в голове тот же вопрос.
Снова стук, на этот раз более настойчивый. С колотящимся от страха сердцем я добрался до кровати и сел, стараясь придать себе непринужденный вид. Пригладив волосы, Фрэнсис крикнул: «Войдите!».
Мне было так плохо, что я даже не сразу понял, что на пороге всего лишь Чарльз. Он стоял, опершись локтем о дверной косяк, вокруг шеи небрежными петлями был обмотан красный шарф. С первого взгляда было ясно, что он пьян.
— Привет, — кивнул он Фрэнсису. — А ты-то какого черта здесь забыл?
— Слушай, ты напугал нас до смерти.
— Жалко, не знал, что ты тут окажешься. Генри позвонил и выдернул меня из постели.
Мы оба озадаченно смотрели на него, ожидая разъяснений. Он скинул пальто и, повернувшись, остановил на мне напряженный, водянистый взгляд:
— Ты мне снился.
— Чего?
— Только что вспомнил, — не сразу произнес он. — Сегодня ночью мне приснился сон, и там был ты.
Прежде чем я успел сказать ему, что он мне тоже снился, вмешался Фрэнсис:
— Ладно, Чарльз, что все-таки случилось?
Чарльз пригладил растрепанные волосы.
— Ничего, — ответил он и, сунув руку в карман пальто, достал оттуда пачку сложенных вдоль листков. — Ты сделал домашнее задание по греческому?
Я хлопнул себя по лбу. За все выходные я даже ни разу не вспомнил про задание на понедельник.
— Генри подумал, ты мог забыть. Он позвонил и попросил принести тебе на всякий случай, чтобы ты списал.
Чарльз набрался под завяз, хотя по голосу этого вовсе не чувствовалось. Слова текли плавно, но от него за версту несло виски, и он с трудом держался на ногах. Лицо его ангельски сияло и румянилось.
— Он больше ничего не сказал? Может, он уже что-то слышал?
— Генри очень расстроен из-за погоды. Пока ничего такого он не слышал. Слушайте, ну и жарища здесь у вас, — вздохнул он, скидывая пиджак.
Фрэнсис, закинув ступню одной ноги на колено другой и придерживая на лодыжке чашку, поглядывал на Чарльза с мрачной хитрецой. Пошатнувшись, как кегля, тот резко повернулся к нему:
— Чего уставился?
— Скажи-ка, нет ли у тебя случайно в кармане бутылки?
— Нет.
— Глупости, Чарльз, что же еще может там так плескаться?
— Ну и что с того?
— Я бы не отказался от глоточка.
— Ах так, ну ладно, — недовольно пробубнил Чарльз. Он взял пиджак и вынул из внутреннего кармана плоскую бутылку, где еще оставалось немного виски. — Держи. Только не будь свиньей.
Фрэнсис допил чай и взял бутылку.
— Спасибо, — сказал он и вылил все содержимое в чашку. Я взглянул на него: темный костюм, прямая осанка, небрежно скрещенные ноги — сама респектабельность, если не считать босых ног. Внезапно я понял, что смотрю на него взглядом постороннего, взглядом, каким я смотрел на него при нашей первой встрече, и вижу невозмутимого, благовоспитанного, богатого, безупречного во всех отношениях юношу. Иллюзия была настолько убедительной, что, даже понимая ее вопиющее несоответствие действительности, я ощутил странное облегчение.
Он залпом выпил виски.
— Чарльз, нам нужно тебя протрезвить. Через пару часов уже занятие.
Чарльз со вздохом плюхнулся в изножье кровати. Он выглядел изможденным, но признаком этого была не смертельная бледность, не круги под глазами, как бывает обычно, а румяная и сонная тоска.
— Знаю, — отозвался он. — Надеялся, что пройдусь и все выветрится.
— Тебе стоит выпить кофе.
Он утер капли пота со лба:
— Нет, одним кофе здесь не поможешь.
Я разгладил листки и, сев за стол, начал переписывать упражнения.
Фрэнсис подсел к Чарльзу:
— А где Камилла?
— Спит.
— Как провели вчерашний вечер? Пьянствовали?
— Нет. Квартиру убирали, — обиженно бросил Чарльз.
— Смеешься?
— Нет, серьезно.
Я тоже все никак не мог протрезветь, и поэтому смысл переписываемого отрывка от меня упорно ускользал. Мозг разве что случайно выхватывал какое-нибудь предложение из толщи текста. Устав от долгого марша, солдаты остановились, чтобы принести жертвы в храме. Я вернулся на родину и сказал, что видел Горгону, но при этом не обратился в камень.
— У нас дома полно тюльпанов, можешь взять себе, если хочешь, — ни с того ни с сего предложил Чарльз.
— В смысле?
— Пока все не завалило снегом, мы выбрались из дома и нарвали сколько смогли. Теперь они повсюду, даже в стаканах.
«Тюльпаны», — повторил я про себя, уставившись на мешанину букв. Интересно, как называли их древние греки, если только они вообще у них росли? На тюльпан похожа буква «пси». Внезапно среди непроходимой алфавитной чащи один за другим стали появляться черные тюльпанчики, быстро и хаотично, как капельки дождя.
Текст сливался в одно пестрое пятно. Я закрыл глаза и долго сидел в полудреме, пока не услышал, что меня зовет Чарльз. Не вставая, я обернулся — они собрались уходить; сидя на кровати, Фрэнсис завязывал шнурки.
— Куда вы?
— Домой, переодеться. Уже поздно.
Я совсем не хотел оставаться в одиночестве, но вместе с тем ощутил необъяснимо острое желание, чтобы они оба поскорее убрались. Уже встало солнце, и, уходя, Фрэнсис выключил лампу. От бледного, сдержанного утреннего света показалось, что стало ужасно тихо.
— Пока, — бросил он, и вскоре с лестницы донеслись их удаляющиеся шаги.
В этот ранний час все было приглушенным и выцветшим — грязные чашки, незаправленная кровать, снежинки, проплывавшие за окном с угрожающим спокойствием.
В ушах звенело. Дрожащей, испачканной чернилами рукой я снова принялся выводить буквы, и скрип пера по бумаге звучал непривычно громко. Я подумал о комнате Банни, об ущелье, о бесконечных пластах тишины, которые пролегли между ними.
— А где же Эдмунд? — спросил Джулиан, когда мы открыли учебники.
— Полагаю, дома, — отозвался Генри. Он пришел перед самым началом, и у нас не было возможности поговорить. Он выглядел спокойным, хорошо отдохнувшим — куда больше, чем того заслуживал.
Остальные тоже держались на удивление уверенно. Даже Фрэнсис и Чарльз были аккуратно одеты, гладко выбриты и вели себя так, словно решительно ничего не произошло. Камилла сидела между ними, небрежно примостив локоть на стол и подперев щеку ладонью, безмятежная, как орхидея.
Джулиан недоуменно посмотрел на Генри:
— Он что, болен?
— Не знаю.
— Возможно, он немного опаздывает из-за погоды. Думаю, нам стоит подождать еще минуту-другую.
— Да, давайте подождем, — сказал Генри и снова уткнулся в книгу.
После занятия, когда, покинув Лицей, мы подошли к березовой роще, Генри огляделся, желая удостовериться, что поблизости никого нет. Мы сбились плотнее, ожидая, что он скажет, и стояли, пуская облачка пара, но тут я услышал, что меня кто-то зовет, и заметил вдалеке доктора Роланда, ковылявшего по снегу с проворством ожившего кадавра.
Пожав плечами, я переглянулся с остальными и пошел ему навстречу. Тяжело дыша, то и дело прерывая речь кашлем и бормотанием, он принялся рассказывать мне о каком-то деле, ради которого я должен срочно заглянуть к нему в кабинет.
Мне ничего не оставалось, как последовать за ним, подстраивая свой шаг под его немощное шарканье. Поднимаясь по лестнице, доктор Роланд то и дело останавливался, чтобы пнуть мелкий мусор, пропущенный уборщицами, и всякий раз сопровождал это назидательными комментариями. Он продержал меня с полчаса. Когда наконец-то с опухшими ушами и рассыпающейся стопкой листов под мышкой я вылетел на крыльцо, возле рощи уже никого не было.
Не знаю, чего я ожидал, но за ночь земля определенно не сорвалась с орбиты. Студенты сновали туда-сюда, спешили на занятия, все шло своим чередом. Небо скрывала серая пелена, с гор дул ледяной ветер.
